Новая камера экзекуций в блоке H работала бесперебойно. 10 марта 1992 года Робин Лерой Паркс, сорокатрехлетний чернокожий, был казнен за совершенное в 1978 году убийство служащего заправочной станции. Он провел в блоке смертников тринадцать лет.

Через три дня после этого наступила очередь Олана Рэндла Робисона, сорокашестилетнего белого, в 1980 году ворвавшегося в загородный дом и убившего хозяев – мужа и жену.

Рон Уильямсон должен был стать третьим человеком, которому предстояло быть привезенным в камеру смерти в кресле-каталке и получить возможность сказать несколько последних слов.

30 августа 1994 года к двери его узилища подошел отряд угрожающего вида суровых охранников, собиравшихся его куда-то увести. На него надели наручники и кандалы, соединенные цепью, опоясанной вокруг талии. Это означало нечто серьезное.

Рон, как всегда, был тощ, грязен, небрит и возбужден, так что охранники держались от него как можно дальше. Одним из пяти охранников был офицер Мартин.

Рона вывели из блока H, посадили в мини-вэн и отвезли недалеко – в административное здание, располагавшееся при входе на территорию тюрьмы. Окруженный эскортом, он проследовал в кабинет директора – комнату с длинным столом для совещаний, за которым сидело множество людей, желавших присутствовать при драматическом событии. Всё так же в цепях, окруженный своими стражами, он был усажен в дальнем торце стола. Директор находился в противоположном конце. Он начал с представления Рона присутствующим, выглядевшим весьма угрюмо. «Очень рады с вами познакомиться».

Потом Рону вручили «уведомление», и директор начал зачитывать свою речь:

Рон страшно разволновался и сказал, что никого не убивал. Может, он и совершал в своей жизни дурные деяния, но убийств в этом списке нет.

Директор продолжил свою речь, но Рон снова перебил его и заявил, что не убивал Дебби Картер.

Тогда директор и начальник блока H, поговорив с ним несколько минут, успокоили его. «Мы здесь вовсе не для того, чтобы вершить суд – сказали они, – а всего лишь выполняем предписанные правила и процедуры».

Но у Рона имелась видеозапись признания Рики Симмонса, и он хотел показать ее директору. Он снова отрицал убийство Дебби Картер и бормотал что-то о необходимости выступить по местному телевидению в Аде, чтобы во всеуслышание заявить о своей невиновности, почему-то вспоминал, что «его сестра учится там в колледже».

Директор продолжал:

Рон снова перебил его, теперь уже крича во все горло, что он не убивал Дебби Картер.

Не обращая на него внимания, директор продолжал страница за страницей зачитывать ему правила, касающиеся его посещений родными и близкими, личных принадлежностей и организации похорон. Рон отключился и впал в прострацию.

– Что нам делать с вашим телом? – вывел его из забытья директор.

Рон был взволнован, выбит из колеи и не готов к подобному вопросу. Наконец он предположил, что тело, видимо, нужно отправить сестре.

После того как от него добились, что у него нет вопросов и что он все понял, его отправили обратно в камеру. Отсчет времени начался.

Рон забыл позвонить Аннет. Два дня спустя, просматривая почту, она наткнулась на конверт из Департамента исправительных учреждений Макалестера и внутри нашла письмо от заместителя директора тюрьмы:

Аннет позвонила Рини и сообщила ей жуткую новость. Обе сестры, обезумев от горя, пытались убедить друг друга, что это не может быть правдой. Потом они перезванивались еще много раз и решили не привозить тело брата в Аду. Они не хотели, чтобы оно было выставлено в ритуальном доме Крисуэлла и чтобы весь город глазел на него. Вместо этого они закажут скромную поминальную службу и похороны в Макалестере, а приглашения разошлют только нескольким родственникам и близким друзьям.

Из тюрьмы сообщили, что им разрешено присутствовать при казни. Рини сказала, что не сможет на это смотреть. Аннет решила быть с братом до конца.

Новость распространилась по Аде. Пегги Стиллуэлл смотрела телевизор, когда сообщили неожиданное известие: назначен день казни Рона Уильямсона. Хотя для нее это была хорошая новость, она рассердилась, что никто не уведомил ее лично. Ей ведь обещали, что она сможет присутствовать при казни, и она, разумеется, этого хотела. Может, через несколько дней ей все же позвонят?

Аннет замкнулась и пыталась убедить себя, что все это неправда. Ее визиты в тюрьму стали реже и менее продолжительными. Ронни был совершенно невменяем, он либо кричал на нее, либо делал вид, что ее вообще нет. Несколько раз она уходила, не пробыв с ним и пяти минут.

Как только оклахомские суды сочли дело Рона завершенным и был назначен день казни, его адвокаты развили энергичную деятельность по обращению в федеральные инстанции и приступили к следующему этапу апелляций. Эта процедура называется «habeas corpus» – латинское выражение, означающее передачу лица, содержащегося под стражей, в вышестоящий суд. Судебный приказ о такой передаче требует, чтобы заключенный предстал перед вышестоящим судом для определения законности содержания его под стражей.

Дело Рона было поручено Джанет Чесли, адвокату Службы защиты неимущих в Нормане. У Джанет был большой опыт работы с habeas corpus, и она привыкла к бешеному темпу, которого требует составление в последнюю минуту ходатайств и апелляций и при котором нужно все время смотреть на часы, чтобы не опоздать и подать материалы до наступления момента экзекуции. Она встретилась с Роном, объяснила ему, в чем состоит процедура, и заверила, что он получит отсрочку. В ее работе подобные беседы не были чем-то необычным, и ее клиенты, несмотря на понятную нервозность, обычно верили ей. Назначение даты казни – дело серьезное, но никто еще не был казнен, пока не завершится апелляционный процесс habeas corpus.

Однако Рон был необычным клиентом. Официальное объявление даты смерти повергло его в еще большее безумие. Он считал дни и не верил в обещания Джанет. Часы тикали беспрерывно, камера смерти ждала его.

Прошла неделя, за ней другая. Рон проводил много времени в молитвах и чтении Библии. Он также много спал и перестал кричать. В лекарствах его не ограничивали. В «загоне» царили тишина и напряженное ожидание. Заключенные внимательно следили за всем происходящим, им было интересно: неужели штат действительно казнит такого сумасшедшего, как Рон Уильямсон?

Так минуло три недели.

Региональный суд США по восточной Оклахоме находится в Мускоги. В 1994 году там было два судьи, ни один из которых не любил дел, связанных с habeas corpus и правовыми спорами, а они поступали вагонами. У каждого осужденного имелись жалобы и спорные вопросы, большинство претендовали на невиновность и обвиняли судебные инстанции в злоумышленном использовании против них процессуальных законов. У некоторых осужденных на смерть были настоящие адвокаты, иногда – из крупных фирм, их заявления составляли толстые тома, были конструктивны и с ними следовало считаться. Основное же тюремное население представляло свои интересы само. У этих осужденных не было недостатка в советчиках из бывших судебных служащих, которые являлись полными хозяевами в тюремных юридических библиотеках и торговали своими советами за сигареты. Если осужденный не подавал ходатайства о habeas corpus, он наверняка выдвигал иски по поводу плохой пищи, холодного душа, слишком тесных наручников, недостатка солнечного света, против злобных охранников. Список жалоб был длинен.