И оба арестованных имели, разумеется, длинный уголовный «послужной список». На счету Рона пятнадцать мелких правонарушений – вождение в пьяном виде и тому подобное – плюс мошенничество в форме подделки финансового документа, за которое он получил тюремный срок. У Фрица – две отсидки за вождение в нетрезвом состоянии, несколько нарушений дорожных правил плюс давнее дело об употреблении марихуаны.

Билл Питерсон снова подтвердил, что тело подверглось эксгумации, чтобы заново снять отпечаток ладони, который совпал с отпечатком, найденным на стене в квартире жертвы. И добавил, что оба арестованных «являлись подозреваемыми по этому делу уже более года».

Статья заканчивалась напоминанием о том, что «мисс Картер умерла от асфиксии, когда ей во время изнасилования засунули в горло тряпку для мытья посуды».

В тот же понедельник Рона перевели через лужайку из тюрьмы в здание суда – расстояние шагов в пятьдесят, – и он впервые предстал перед Джоном Дэвидом Миллером – полицейским судьей, проводившим предварительные слушания. Рон сказал, что у него нет адвоката и что он вряд ли может себе позволить нанять его, после чего был препровожден обратно в тюрьму.

Несколькими часами позже его сокамерник по имени Микки Уэйн Харрслл якобы слышал, как Рон, рыдая, говорил: «Прости меня, Дебби!» Об этом было немедленно доложено надзирателю. Потом Рон якобы попросил Харрелла сделать ему на руке татуировку «Рон любит Дебби».

С прибавившимся к тюремному реестру новым горяченьким уголовным делом по камерам поползли слухи. Доносы осведомителей – неотъемлемая часть тюремной жизни, поскольку они всегда на руку полиции, – посыпались всерьез. Кратчайший путь к свободе или по крайней мере способ смягчить наказание – это подслушать или придумать якобы подслушанное прямое или косвенное признание «важного» сокамерника и постараться выторговать за него у прокурора какое-нибудь послабление. В большинстве тюрем доносительство подобного рода случается редко, так как информаторы опасаются возмездия со стороны сокамерников. В Аде оно широко практиковалось, потому что отлично срабатывало.

Два дня спустя Рона опять отвели в суд, чтобы выяснить вопрос о защите его прав. Он снова предстал перед судьей Джоном Дэвидом Миллером, но все с самого начала пошло не так. По-прежнему лишенный медикаментозной поддержки, Рон вел себя шумно, агрессивно и сразу же начал кричать: «Я не совершал этого убийства! Я чертовски устал ни за что сидеть в тюрьме! Мне очень жаль мою семью, но…»

Судья Миллер пытался урезонить его, но Рон не желал молчать. «Я ее не убивал. И не знаю, кто ее убил. Моя мать была в то время еще жива, и она знала, где я тогда находился».

Судья Миллер попробовал объяснить Рону, что цель данного слушания состоит не в том, чтобы дать подсудимому высказаться по существу дела, – Рон его не слушал. «Я желаю, чтобы с меня сняли обвинение, – повторял он снова и снова. – Это же смешно».

Судья Миллер спросил, понимает ли он, в чем его обвиняют, на что Рон ответил: «Я невиновен, никогда не был с ней в общей компании и никогда не сидел с ней в одной машине».

После того как ему под протокол зачитали его права, Рон продолжил свою тираду: «Я трижды сидел в тюрьме, и трижды на меня пытались повесить это убийство».

Когда прозвучало имя Денниса Фрица, Рон тут же вмешался: «Этот парень не имеет ко всему этому никакого отношения. Я знавал его в те времена. Его вообще не было в „Каретном фонаре“».

Наконец судья принял к сведению заявление подсудимого о своей невиновности, и Рона, отчаянно ругавшегося, увели. Аннет, наблюдая за всем этим, горько плакала.

Она ходила в тюрьму каждый день, иногда, если позволяли надзиратели, по два раза в день. Она знала большинство из них, и все они знали Ронни, так что порой немного отступали от правил, разрешая более частые визиты.

Рон был не в себе, он не принимал никаких лекарств и нуждался во врачебной помощи. Он злился и негодовал из-за того, что его арестовали по обвинению в преступлении, к которому он не имел ни малейшего отношения. И еще он испытывал унижение. Четыре с половиной года он жил под подозрением, будто совершил неслыханное по своей жестокости убийство. Это само по себе было достаточно тяжело. Ада – его родной город, здесь кругом – его знакомые, его нынешние или бывшие друзья, люди, на чьих глазах он вырос, исправно посещая церковь, болельщики, которые помнят его как великолепного спортсмена. Шепот за спиной, косые взгляды – все это было чрезвычайно для него болезненно, но он терпел все эти годы. Он невиновен, и истина, если полиция когда-нибудь до нее докопается, очистит его имя. Но внезапно быть арестованным, брошенным в тюрьму и облитым грязью на первой странице городской газеты – это уже совершенно невыносимо.

Между тем он даже не был уверен, что когда-нибудь видел Дебби Картер.

Пока Деннис Фриц сидел в канзасской тюрьме в ожидании завершения формальностей, требовавшихся, чтобы отправить его обратно в Аду, его внезапно поразила мысль об иронии случившегося с ним. Убийство? Ему долгие годы приходилось иметь дело с катастрофическими последствиями своего брака, и много раз он сам чувствовал себя жертвой бывшей жены.

Убийство? Да он за всю свою жизнь никому не причинил ни малейшего физического вреда. Он был мал ростом, тщедушен, любое насилие, драка были ему ненавистны. Конечно, он часто посещал бары и кое-какие сомнительные заведения, но всегда успевал улизнуть, когда там начиналась какая-нибудь заварушка. Рон Уильямсон если не сам начинал драку, то уж точно оставался и заканчивал любую из них. Он же, Деннис, – никогда. И подозреваемым он стал лишь потому, что водил дружбу с Роном.

Фриц написал длинное письмо в «Ада ивнинг ньюз», в котором объяснял, почему он противится экстрадиции в Оклахому. Он отказался вернуться туда со Смитом и Роджерсом, потому что не верит в объективность тамошней полиции. Он невиновен, не имеет к этому преступлению никакого отношения, и ему нужно время, чтобы собраться с мыслями. Он пытается найти хорошего адвоката, а его семья где может собирает деньги, чтобы нанять его.

О своем согласии участвовать в расследовании он писал: поскольку скрывать ему было нечего, он добровольно сотрудничал со следствием и делал все, чего от него требовала полиция, – сдал на анализ образцы слюны и волос (в том числе даже из усов), отпечатки пальцев, предоставил образец почерка; дважды прошел испытание на полиграфе, которое, согласно Деннису Смиту, «с треском провалил», что, как выяснилось позднее, было неправдой.

По поводу методов ведения следствия: «В течение трех с половиной лет в их распоряжении были отпечатки моих пальцев, образец моего почерка и мои волосы. Все это они могли сравнить с уликами, найденными на месте преступления, и любыми иными, если таковые у них имеются, и давным-давно арестовать меня. Но, согласно публикации в вашей газете, еще полгода назад они раскрутили нить своего расследования до конца и им оставалось лишь решить, как „всем этим“ распорядиться. Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что никакой лабораторный анализ не требует трех с половиной лет, чтобы получить результат исследования добровольно сданных мной образцов».

Деннис, в прошлом учитель естествознания, изучил все, что касалось анализа волос, еще три года назад, когда предоставил полиции свои образцы. Он писал: «Как можно обвинять меня в изнасиловании и убийстве на столь шатком основании, как сравнительное исследование волос, которое может выявить лишь принадлежность их носителя к определенной этнической группе? Сам по себе волос лишен индивидуальных характеристик и не позволяет исследователю утверждать, что он принадлежит какому-то конкретному представителю данной этнической группы. Любой эксперт в этой области подтвердит, что подвергнутый исследованию под микроскопом волос может принадлежать полумиллиону человек, имеющих волосы, идентичные по своим характеристикам».