Култар часто ложился в изнеможении на очередном карнизе и клялся, что не может сделать больше не единого шага.

— А тут и не нужно шагать, — говорил Конан, — тут нужно ползать! Представь, что ты муха, ползущая по потолку!

— Не могу, — стонал южанин, — не могу я представить себя мухой.

Если первый день спуска выжал из Култара все силы, то второй и третий — превратили его в мумию. Ни продуктов, ни воды у друзей не было. Продукты кончились еще в темных тоннелях, а вода… — последние ее капли были выпиты в первый же день спуска.

Друзья утром слизывали росу с камней, а днем старались не думать о ней — о живительной влаге, возвращающей силы усталому труженику, напитывающей жизнью иссохшие тела путников, бредущих по пустыне и неожиданно вышедших к оазису. Бредущих по пустыне… Или, к примеру, ползущих под палящим солнцем по скалам…

На исходе второго дня этого неимоверного, бесконечного спуска, друзья заслышали журчание горного ручейка. Звук текущей, падающей, рассыпающейся алмазными брызгами воды, то появлялся, то исчезал, относимый ветром и тогда люди рычали от отчаяния.

Наконец, Конан определил, откуда доноситься журчание, и через несколько колоколов мучительного лазания по скалам друзья увидели крохотный ручеек. Он, словно играя в прятки, лишь иногда показывался, из недр горы, подмигивал и вновь исчезающий в толще камня.

В течение нескольких колоколов подряд вниз не упало ни капли. Друзья по очереди подставляли под маленький, игрушечный водопад усталые, обветренные лица и пили, пили, захлебываясь, впитывали в себя воду, этот великий дар богов людям и всем, живущим на земле существам! Они пили, оживая и чувствуя, как покинувшие их силы медленно, словно бы неохотно, возвращаются в уставшие тела, наполняя их энергией и жаждой! жизни.

И когда, наконец, скалолазы ступили на землю у подножья горы, они, запрокинув головы, долго смотрели, не покажется ли среди мрачных скал их друг, их спаситель — маленький, игрушечный ручеек. Но ручеек исчез в недрах горы. Он спас жизнь двум уставшим, умирающим от жажды людям и это было его миссией.

Друзья надели на израненные, кровоточащие, с сорванными ногтями ноги сапоги и пристегнули мечи. Култар заботливо смотал и спрятал в карман истертую веревку.

— О, Кром! — Конан вдруг воздел руки к небу, затем с досадой хлопнул себя по бедру.

— Что такое? — встревожился Култар.

Последние мгновения он стоял, раскачиваясь, как дерево на ветру, и упиваясь сознанием того, что остался жив, не смотря на все перипетии.

— А, вот что, — Конан сунул руку в карман, и два его пальца вылезли наружу, — дырка! Я порвал штаны, ползая, как муха, по этим скалам! Все драгоценные камешки высыпались, пропали.

Култар внимательно осмотрел дырку.

— Не порвал, скорее, протер…

— А велика ли разница? — хмуро поинтересовался киммериец.

— Да разницы особой нет, — глубокомысленно изрек южанин, — результат-то один: половины добытых сокровищ мы лишились.

— Я лишился, — поправил его Конан, — я лишился своей половины.

— Нет, мой друг — мы лишились! Я, конечно, свою долю поделю на двоих, и не пытайся меня отговаривать!

— Но тогда тебе точно не хватит на покупку замка!

— Да и ладно, — беспечно сказал южанин, хитро улыбаясь, — зато хватит, чтобы вдоволь погулять! Я так давно не пил хорошего вина!

Конан рассмеялся и хлопнул друга по плечу. Отважные скалолазы, хромая каждый на обе ноги, отправились в Шадизар, пропивать сокровища царства Стоомина.

Караван двигался медленно, с огромным трудом преодолевая бесконечные барханы. Пустыня не хотела отпускать дерзких людей, рискнувших пробраться в самое ее сердце. Тучи мелкого песка поднимались в воздух, хотя ветра почти не было. Даже наброшенная на лицо ткань не могла задержать вездесущую песчаную пыль.

Ослепшие люди и животные, задыхаясь, шли наугад. Верблюды то и дело ложились, и их приходилось поднимать ударами хлыста. Люди стонали и плакали, но слезы не текли по иссохшим щекам. В глазах был песок. А, кроме того, измученный, обезвоженный организм не мог больше выделять жидкость, ни в виде пота, ни в виде слез.

Бурдюки для воды давно опустели. Лишь у некоторых погонщиков в походных фляжках оставалось немного протухшей, прогорклой воды, которую они берегли, как зеницу ока.

Караванщик со странным именем Адракс, опытный человек, не раз ходивший по пустыне, на разные лады клял хозяйку, снарядившую караван и наметившую этот гибельный маршрут.

Разве недостаточно у нее денег?! Разве мало в окованных железом сундуках драгоценных камней?! Разве не самый лучший дворец она построила? Разве, в конце концов, не правит она страной, ибо правитель, жалкий, слабый человек всецело ей подчиняется?!

Спору нет, говорил себе Адракс, туже стягивая на лице кольца чалмы, хозяйка — очень красивая женщина. За такую красавицу, за один только ее взгляд, любой мужчина пойдет, и на край света, и в сердце пустыни на поиски таинственного города Ирем. По приданиям, старым, как мир, а, возможно, еще старее, город этот, называемый также Городом Колонн, возвели бессмертные джины по приказу великого шаха Шаддата. И спрятаны в том городе, в его библиотеках, самые сокровенные знания о мире. И кто найдет свитки, в которых гиганты-нефилимы, подданные великого Шаддата, навеки запечатлели недоступные простым смертным знания, тот и будет править миром!

И он, Адракс, опытный караванщик, поддался на уговоры прекрасной Итилии — негласной хозяйки страны Куш — и отправился на поиски несуществующего города Ирем. И обрек на смерть и себя, и всех тех, кто ему верил и, как всегда, пошел с ним в пустыню. Впрочем, не поддайся он на уговоры, хозяйка прибегла бы к другому способу убеждения, более жестокому.

Адракс вспомнил крики рабов, порой доносившиеся из подвалов дворца. Да, хозяйка умела подчинять себе людей! И сейчас, если каким-то чудом удастся выжить, нельзя возвращаться с пустыми руками. Она этого не простит… Уж лучше погибнуть в пустыне!

Караванщик стиснул зубы и зарычал. Пусть песок занесет наши мертвые ссохшиеся тела, превратит их в мумии…

Пусть! Если так случится — мы будем ждать, когда здесь проедет сама Итилия, ждать, хоть целую вечность! А она не сможет усидеть дома, в роскошном дворце, где слышна тихая, ласковая музыка и в воздух поднимаются прохладные, живительные струи фонтанов! Она обязательно поедет сама! Такова уж ее природа — не сможет эта женщина с черными колодцами, вместо глаз, остановиться на полпути, бросить поиски. Пусть даже город этот никогда и не существовал, пусть все это сказки…

Она поедет… А мы — песчаные мумии — ее дождемся…

В таверне толстого Асланкариба, что приткнулась к каменному забору, огораживающему дом купца средней руки по имени Курдибек, редкий день обходился без драки. А уж споры, ругань, крики были здесь в порядке вещей, как и нищие у дверей, и пьяные в придорожной канаве.

Сам Курдибек в сопровождении охраны иногда заходил в таверну — проверить все ли в порядке, ибо был он в доле с толстым Асланкарибом, потому и позволил прокопченным стенам забегаловки подпереть его забор. Зайдет, сморщит брезгливо нос, с отвращением посмотрит в бессмысленные, мутные глаза завсегдатаев заведения, получит с компаньона свою долю и скорее к выходу! Не терпела расчетливая душа купца бессмысленного пьянства и прожигания жизни. Не выносил Курдибек также бедности и глупости, и были эти два понятия для него почти что едины. Если беден — значит, глуп, иначе смог бы заработать! Если беден и не глуп, значит ленив! А про ленивого тоже говорят — дурак! Вот и получается — беден, значит дурак.

Сам купец отличался живым умом, умел читать и писать на нескольких языках, был, вопреки расхожему мнению простолюдинов о купцах, высок, строен и силен, как бык. В дни молодости, будучи еще только приказчиком у богатого и скупого дядюшки, хаживал он и на войну, участвовал в нескольких походах, осаждал крепости и нападал на вражеские караваны.