Нахмурив брови, киммериец обнажил меч и положил рядом с правой рукой. Пламя костра с неистовым весельем заплясало на отполированном вороненом клинке. Итилия, в черных глазах которой, отражались искры, достала свою изящную, с плавным изгибом саблю. Хепат, недовольный тем, что его лишили очередной порции вина, вытащил кинжал и демонстративно стал нарезать им мясо. Затем так, чтобы все видели, спрятал обратно в ножны. Конан едва заметно усмехнулся.

Тишина нарушалась только потрескиванием сучьев в костре. Неслышно было даже ночных птиц — любителей попугать путников внезапными пронзительными криками. Странная, противоестественная тишина висела над распадком.

— Что-то должно случиться, — проворчал Конан, настороженно прислушиваясь, — это затишье перед боем.

Итилия часто отворачивалась и подолгу всматривалась в темную стену леса.

— Скоро… — сказала она внезапно, — уже скоро он нападет… Я чувствую… Я знаю его манеру.

— Каким будет это нападение? — спросил Конан. — Не бросится же он на нас с сабелькой?! Может, он успел собрать с десяток-другой оборванцев?

— Он собрал… — прошептала женщина, — но не разбойников… ему служат другие…

В лесу треснула ветка. В тот же миг Конан стоял у костра, приняв боевую стойку и направив меч в сторону возможного нападения. Тишина звенела. Еще хруст сухих веток — в другой стороне. Еще и еще.

— Похоже, они взяли нас в полукольцо, — сказал Конан, — скоро бросятся в атаку. Эй, Хепат, ты готов защищать мне спину?

Но гному было не до шуток. Мрачнее тучи он стоял по другую сторону костра, сжимая резную рукоятку старинного кинжала. Длинный крючковатый нос его издавал сердитое сопение. И только Итилия осталась спокойно сидеть у костра.

— Нет, Конан, нападение будет другим… А эти звуки… Он просто старается нас напугать.

Потянуло холодным ветром, и пламя костра колыхнулось, задергалось, заплясало.

— У меня почему-то волосы на затылке шевелятся, — прошептал Хепат, — ветер слишком холодный… И дует со стороны леса. Так не должно быть…

Ветер внезапно усилился. Теперь костер, жалобно разбрасывая искры, мог потухнуть в любой момент.

— Хепат! — рявкнул Конан. — Костер!

Гном бросился подбирать близлежащие сучья. Вскоре костер вновь запылал в полную силу. Теперь он был другом. Теперь он согревал, отгонял темноту с ее страхами, шорохами, опасностями. Сулил защиту и тепло.

Ветер донес запах падали, будто кто-то набросил аркан на давно павшую лошадь и пытается оттащить ее с дороги. И гнилое мясо при этом, рассыпая червей, издавало этот неповторимый аромат. Аромат, который невозможно спутать ни с чем. Аромат мертвечины. Запах трупа, зомби, живых мертвецов, всякой нечисти, о которой так много рассказывают в тавернах за доброй кружкой вина.

Теперь Итилия стояла рядом с Конаном. Двумя руками она привычно держала перед собой саблю. Нападение было возможно в любой момент. Из разных концов леса донеслось хриплое ворчание. Так ворчит недовольный медведь, когда не может достать из дупла мед….

Только в звуках, доносящихся из леса, к медвежьему ворчанию будто примешивался недовольный голос человека. Недовольный, визгливый, угрожающий.

Конан и Итилия стояли плечом к плечу, готовые отразить любое нападение. Но время шло, а из темного, сумрачного леса, край которого освещался всполохами костра, никто не показывался.

— Он ждет, когда у нас сдадут нервы, — прошептала женщина.

— Долго же ему придется ждать, — пробурчал Конан.

Хепат, собрав достаточно хвороста, присел и незаметно потянулся за флягой.

— Без вина тут с ума сойдешь… — пробормотал он, опрокидывая в рот остатки благородной жидкости.

Томительно тянулись минуты, но ничего не происходило. Над лесом повисла тишина. Конан вложил меч в ножны и присел к костру. Итилия постояла, прислушиваясь, затем тоже села у костра.

— Похоже, что в эту ночь он просто решил нас попугать…

— И проверить боеготовность, — добавил Конан.

Когда восток окрасился бледно-розовым светом, раздался мерный храп Хепата. Гном уснул, сжимая в руке кинжал. Конан поворошил потухающий костер. И в этот момент из леса вышли два огромных пещерных медведя. Недовольно ворча, они вразвалку двинулись к костру.

Конан и Итилия вновь стояли плечом к плечу, направив оружие на приближающихся животных. Хепат занял позицию позади. Ветерок донес запах падали.

— О боги! — простонала женщина. — Это мертвые звери. Зомби.

Приглядевшись, Конан увидел, что в глазницах ближайшего медведя копошатся белые черви. Со сварливым ворчанием звери подходили к костру, распространяя невыносимый запах.

— Их нужно убивать по одному! — крикнул Копан и одним длинным, скользящим прыжком преодолел расстояние до «своего» медведя.

Зверь заревел и вытянул мощные лапы, увенчанные огромными кривыми когтями. Двумя быстрыми взмахами меча Конан обрубил обе лапы: и отскочил в сторону, когда зверь попытался накрыть его гниющей тушей. Следующий удар меча отделил голову медведя от туловища, и из среза вместо крови полезли черви.

Итилия тоже сумела обрубить одну лапу «своему» медведю, но дальше ей пришлось перебегать с места на место, уворачиваясь от мертвой туши. Медведь-зомби, издавая низкое рычание, гонялся за ней на трех лапах. Хепат с кинжалом ничем не мог помочь женщине. Итилия пыталась извернуться и направить удар сабли в шею зверя, однако медведь преследовал ее по пятам и уже поймал зубами край плаща, когда Конан обрушил мощный удар меча ему на спину. С разрубленным хребтом зверь упал, судорожно перебирая лапами.

Первый медведь также шевелился. Очевидно, убить медведей-зомби невозможно. Пришлось довольствоваться тем, что эти горы гниющей плоти не могли причинить вред. Спутники быстро собрались и вскочили в седло.

Следующий день ехали распадками, густо поросшими лесом. Вековые деревья, мрачно раскинув над людьми темные лапы, казалось, хотели подмять, раздавить непрошенных пришельцев. Ватная тишина не нарушалась даже стуком копыт, настолько мягкой была хвойная подстилка. Взошло солнце, и вязкая духоте наполнила лес. Косые лучи с трудом пробивались сквозь темный лапник, но те, что пробились, наполняли лес испарениями и духотой. После бессонной ночи клонило ко сну. Гном давно клевал носом. Даже Конан крепился из последних сил.

— Мы должны найти безопасное место и поспать, иначе он нас победит… — Итилия уронила голову на грудь.

— Проклятье! — сквозь зубы воскликнул Конан. — Проснитесь во имя всех богов! Колдун идет за нами по пятам!

— Что?! — встрепенулся Хепат. — Где? Я ничего не слышу!

И через мгновение вновь раздался его храп. Конан с силой потер лицо ладонями. Огляделся. Справа громоздились скалы, и среди валунов темнел вход в пещеру.

— Может быть, именно туда он нас и ведет, но ничего другого не остается…

Спешившись, он взял уздечки, выпавшие из бессильных пальцев спутников и, шатаясь, повел в поводу коней и верблюда, тоже ставших вялыми и сонными. Пещера, ухмыляясь, раскрыла темную пасть. Конан, не раздумывая, шагнул в полумрак.

Под нависшими сводами застыла тяжелая духота. Пот заливал глаза. Пещера была шагов десять в длину и около пяти в ширину, и, судя по застоявшемуся воздуху, имела один вход. Нападения сзади можно было не опасаться. Конан понял, что основным противником будет напускаемая чарами колдуна сонливость.

Некоторое время спустя лошади и верблюд стояли в дальнем конце пещеры, а женщина и гном мирно спали на расстеленном одеяле. Еще через полколокола северянин понял, что противиться волшебным чарам невозможно. Голова его склонилась на грудь, меч выпал из рук…

Очнулся Конан оттого, что стал задыхаться. Рванувшись, почувствовал острую боль в запястьях. Руки и ноги были надежно прикручены сыромятными ремнями. В горло врезалась тонкая веревка.

Придя в себя, Конан осмотрелся. Он находился в большой задымленной пещере, освещаемой множеством факелов. Где-то вдали светлое пятно указывало на выход, которым теперь вряд ли суждено воспользоваться. Его надежно привязали к корявому дереву, давно высохшему и невесть, как выросшему когда-то в темной пещере. Неподалеку — к раскрашенному, резному столбу, очевидно служащему культовым целям, была привязана обнаженная Итилия. Вокруг, гикая и потрясая длинными волосатыми лапами, плясали голые дикари.