Дивон забыл даже о дыхании, всем своим существом приближая возлюбленную к звездному моменту экстаза, который и наступил, сопровождаемый почти животным воем и сладкими содроганиями набухших губ. Затем наступил и черед Дивона, наполнивший Фелисити до краев огненной влагой…

Потом они лежали, не размыкая объятий и упиваясь сладким дыханием друг друга. Дивон тихонько потерся носом об ее щеку. Фелисити открыла глаза, в которых еще светились огоньки страсти, и улыбнулась в ответ, потом робко подняла руку, чтобы провести по влажной побледневшей щеке.

– Так ты женишься на мне? – почти беззвучно спросила она и отвернулась.

– Я хочу только одного – провести всю свою жизнь рядом с тобой. – Черты его мужественного лица омрачила неожиданная горечь. – Но я не могу ручаться за наше будущее.

– Этого не может никто. Нам не дано знать того, что впереди – ни знать, ни распоряжаться этим… Но любовь наша будет жива всегда.

– Всегда, – как эхо повторил Дивон и уткнулся лбом в ее мягкое плечо.

Так они лежали, и понемногу Дивон стал раздевать ее. Медленно, заботливо и нежно он обнажал дюйм за дюймом ее шелковистую розовую кожу.

– Ты так прекрасна, – бормотал он, склоняясь над ее отвердевшими грудями. Ладонь его накрыла томную плоть. – Ты добра и сильна.

Рубашка опускалась все ниже, пока не открыла Дивону чуть округлившийся теплый живот. Он на секунду замер, а затем боязливо провел по нему указательным пальцем и припал губами, все поняв и обо всем догадавшись. В глазах его теплился ровный огонек любви и благодарности.

Фелисити намотала на палец прядь его черных волос.

– Твоя бабушка рассказывала мне недавно легенду о растении, что обвивает стволы больших деревьев. Когда долго нет дождя, его листья высыхают и кажутся совсем мертвыми…

– Воскресающая лиана.

– Да. И вот теперь стоит засуха, и все мертво, но пойдут дожди, которые наполнят сухие листья жизнью… – Ее рука тихо легла на его руку, ласкавшую тугой живот. – И этот ребенок станет возрождением Чарлстона… нашим возрождением. – Пальцы ее чуть сжались. – И не важно, что будет дальше с нами, ибо теперь у нас есть надежда.

Коричневатая фотография, изображающая счастливую пару в день их венчания, конечно, не была столь роскошна, как другие портреты, украшающие комнату, – старинные портреты пиратов и дерзких красавиц, помогавших им везде и во всем. Но, когда Фелисити смотрела на их с Дивоном фотографию, она никогда не могла удержаться от улыбки.

– Это тебя рассмешил малыш Томас? – спросила Мерри, глядя на мать с низкой скамеечки, стоящей на ковре. В свои четыре года Мерри была крайне любознательным ребенком, который мог назвать все произрастающие в Ройял-Оук растения и всех водящихся в округе животных.

– Нет, моя радость, – Фелисити прижала девочку к груди и погладила ее огненные кудри. – На самом деле, я думаю, что Томас давно спит.

– Ты уверена? А может он просто прикидывается? – с надеждой продолжала свои расспросы малышка.

– Не думаю. – Фелисити подняла сына, прикорнувшего на ее плече, и погладила по спинке. Мальчик недовольно засопел.

Застегнув корсаж, миссис Блэкстоун встала и осторожно понесла ребенка в детскую. Мерри поспешила за ней, путаясь ножками в пушистом ковре.

– Разве мне тоже надо идти спать? Я еще вовсе не устала и могу принести тебе папину корзинку для ленча!

Фелисити опустила своего двухмесячного сына в кроватку и, повернувшись к дочери, протянула ей руки. Малышка тотчас забралась к матери, и по тому, как сладко она засопела, устроившись поудобнее, Фелисити поняла, что девочка все-таки устала и строптивицу надо уложить.

– Если ты не поспишь сейчас, то не сможешь выслушать ту историю, что собрался прочесть тебе на ночь папа. Разве ты хочешь пропустить такую интересную сказку?

– Не-е-е-е, – задумчиво протянула Мерри. – Я хочу успеть и то и другое.

Фелисити улыбнулась.

– Но не сегодня, Мерри, – твердо ответила мать и, уложив девочку, плотно задвинула полог. – Отдохни хорошенько, Мерри. – Глаза девочки покорно закрылись, и Фелисити поспешила выйти из детской.

На секунду задержавшись у высокого зеркала в холле, чтобы поправить растрепавшиеся волосы, она подняла уже наполненную провизией корзинку и вышла из дома.

Ленивое полуденное солнце позднего лета просвечивало сквозь резную дубовую листву, шелестящую вслед торопящейся женщине. Подойдя к старому причалу, Фелисити совсем раскраснелась – встреча с мужем до сих пор волновала ее как и первый раз, а наступившая возможность видеть его, когда захочется, после постоянных разлук безжалостного военного времени вообще приводила молодую женщину в счастливое возбуждение. Она никогда не уставала любоваться мужем.

Вот и сейчас он стоял по колено в воде, приколачивая к пирсу новые доски. Было жарко, и Дивон снял рубашку, подставляя солнцу мускулистое прекрасное тело.

Присутствие Фелисити он почувствовал сразу и, подняв голову с зажатыми во рту гвоздями, приветливо хмыкнул. Фелисити подошла ближе.

– Выглядит замечательно, – оценила она, ступив прямо на свежеположенные доски.

– Благодарствую. – Он опустил молоток. – Я был уверен, что ты придешь. Что дети, заснули?

– Конечно. Эвелин сказала, что присмотрит за ними. Мерри, конечно, сопротивлялась до последнего. – Фелисити присела на дубовые доски, нагретые солнцем, и поставила корзинку рядом.

– Вся в мать, – рассмеялся Дивон и расстелил салфетку.

– Думаю, скорее в бабушку, – отпарировала жена. – Которая, кстати, настаивала на том, чтобы ты ел дома, а не на пристани.

– Неужели? – Дивон сдержанно погладил Фелисити по тонкой лодыжке. – А знает ли она, чем стали бы мы там заниматься, кроме поедания бутербродов с ветчиной, а?

– Наверное, нет. – Лицо ее вспыхнуло. – Лучше уж ей и не говорить. Да что ты делаешь?!

– Снимаю с тебя туфли. – Дивон удивленно вскинул бровь. – Разве тебе не жарко? – Развязав шнурки, он весело снял с жены обувь и опустил ее ноги в ласково журчащую воду. – Так лучше?

Фелисити кивнула и отдала свои ноги во власть мужа, устроившего настоящий массаж ее ступням и икрам. Полузакрытые глаза ее смотрели на маленькую гавань.

– Ты все успеешь вовремя?

– Успею. Стивен в своем письме обещал, что корабль будет здесь только на следующей неделе.

– И тогда он отвезет на рынок наш рис! – удовлетворенно сказала Фелисити.

– И я, наконец, смогу начать расплачиваться с тобой за все твои жертвы.

Фелисити возмущенно откинула у мужа со лба непокорный локон.

– Не говори так! Ты дал мне куда больше, чем можешь себе представить.

Дивон отвернулся, и Фелисити знала, что в такие минуты он обычно вспоминает прошлое, те последние годы войны, когда прорывать блокаду у Чарлстона стало уже невозможно, когда победили федераты и его родной дом оказался на оккупированной территории.

– Ах, Рыженькая, если бы не ты, мы никогда не смогли бы заново отстроить Ройял-Оук…

– Просто я вложила деньги в наше общее будущее. В будущее наших детей… А ведь строил и работал ты один.

Когда после войны чета Блэкстоунов прибыла в Ройял-Оук, возвращенный им по конфискационному акту Шермана, плантация находилась в самом плачевном состоянии. Все поля были густо покрыты сорняками, а дом представлял собой ветхую развалину. Молодые вынуждены были нанять рабочих и все свои силы сосредоточить на выращивании риса.

И вот настал день, когда они смогут наконец, пожать плоды своего упорного и кропотливого труда.

Подтянувшись на руках, Дивон подпрыгнул и сел рядом с женой на свежие доски.

– Мы ведь все сможем, Рыженькая! – прошептал он и крепко обнял ее за плечи.

Она обернула к нему лицо, полное любви, полное счастья, полное наслаждения от его присутствия, от его запаха и, прижавшись к родному плечу, произнесла те заветные слова, которые выражали всю ее непоколебимую веру в будущее:

– Если будем вместе.