Вскоре она и вовсе забыла про мед, когда двигавшийся палец Эйрика вызвал странные ощущения в других частях ее тела. Груди внезапно набухли. Кровь сгустилась и тяжко хлынула к рукам и ногам и, о Боже, в потаенное место между ног. Ей захотелось обнять его за шею руками и привлечь к себе еще крепче. Еле удержав себя, она обратилась к той крошечной части своего «я», которая еще не до конца поддалась распутству.

Единственным утешением было то, что Эйрик больше не усмехался. Голубые его глаза потемнели, губы полураскрылись, потом сомкнулись. Он смотрел на ее рот, словно голодный человек, внезапно увидевший богатую еду.

Борясь с притяжением его взгляда, Идит пыталась сопротивляться лукавому волшебству мужчины, который смог перевернуть все в ее душе одним только пальцем. Видимо, она превращается в порочную женщину. Ох, конечно же, он не станет целовать ее здесь, на кухне, на глазах у всех. Впрочем, Идит это не волновало. Почему-то, вопреки всем своим самым благим намерениям, она потянулась вверх, возжаждав его губ и чего-то еще неведомого, что, как она смутно догадывалась, принесет ей огромное удовлетворение.

Похотливый смешок Берты, прозвучавший с другой половины кухни, привел их обоих в чувство, однако Эйрик привлек ее к себе, ласково укусил за ухо через вуаль и шелковым голосом прошептал:

— А ты станешь сосать мед с моего языка, сладкая женушка, если я принесу горшочек сегодня ночью в нашу спальню?

Сердце у Идит в панике замерло и пропустило один удар, а по телу пронеслась дрожь наслаждения.

— Может, к тому времени я не буду таким усталым, — тихо и многозначительно произнес он, обнял ее за плечи и подтолкнул перед собой, при этом не удержался и грубо ущипнул за зад. Не успела она отругать его, как он спросил: — Ну как, ты поупражнялась в тех любовных стонах, которым я научил тебя вчера?

Идит возмущенно остановилась, отказываясь идти дальше. Негодующе обернувшись к нему, она изо всех сил толкнула его в грудь руками, чтобы показать свое недовольство.

Не сдвинувшись ни на волосок, он взял ее за руку и потащил из кухни через коридор в зал замка, а по пути оглянулся на нее через плечо и предупредил:

— Лучше уж не раскрывай рта, Идит, особенно когда вокруг столько мух. Ты ведь пахнешь словно горшочек с медом.

Недовольная собой, она закрыла рот, пообещав себе, что впредь постарается держать в руках себя и свои разбушевавшиеся чувства. Впрочем, до сих пор она не научилась сдерживаться и не отзываться даже на его насмешливые уколы. Обаятельный негодяй уже вкрался ей в душу и скоро вовсе лишит покоя своими соблазнами. Нет, этого нельзя допустить.

Но она забыла про свое раздражение, когда Эйрик сказал:

— Я должен поговорить с тобой наедине о Стивене и наших сегодняшних открытиях.

— Стивен! Ох, Матерь Божия! — Идит отругала себя за то, что как-то позабыла про опасность, которая привела ее в Равеншир. Как глупо с ее стороны, что она так расслабилась. Так что же теперь натворил злодей Стивен? По мрачному виду Эйрика она поняла, что, видимо, дело очень скверное.

Когда они прошли в комнату, расположенную сбоку от большого зала, Эйрик рухнул на стул и махнул ей рукой, чтобы она тоже садилась. Только теперь Идит обратила внимание на состояние Эйрика. Он снял панцирь, но по-прежнему оставался в нижней рубахе из толстой материи и тяжелых шерстяных штанах. Его лицо и руки покрывали царапины и кровоподтеки, а также сажа. Сажа?

Идит удивилась:

— Где-то был пожар, верно?

Он кивнул.

— Хижины батраков на севере твоих владений?

Он устало потряс головой и, налив медовой браги в два больших кубка, один протянул ей.

— Нет, — отказалась она, чувствуя себя нехорошо. Медовый запах в замке в соединении с принесенными Эйриком новостями вызвали у нее позывы к тошноте.

Но он сунул кубок ей в руки:

— Пей.

Его голубые глаза пристально изучали ее, но Идит больше не волновало, что он может раскрыть ее обман. В животе у нее все похолодело, сжалось — от сознания вины, ведь это она навлекла бедствия на вассалов Эйрика. И эта вина намного перевешивала ее глупый маскарад.

Угрюмое выражение лица Эйрика испугало ее, а его настоятельное требование, чтобы она выпила тоже… ну, тут напрашивалось лишь одно объяснение. Она сделала большой глоток, едва ощущая вкус жидкости, которая с трудом проходила из-за вставшего в горле кома, а потом быстро допила остальное.

— Соколиное Гнездо?

— Да.

— Как это могло получиться? — воскликнула она. — Я оставила его хорошо защищенным.

Эйрик покачал головой:

— Не крепость. Замок и стены все еще целы.

Идит с ноющим сердцем ожидала продолжения.

Внезапно Эйрик подвинул стул ближе к ней, так что теперь они сидели почти касаясь коленями. Он нежно взял ее руки в свои. Вместо облегчения заботливое выражение его лица вызвало в ней страх. Затем он удивил ее, сменив тему:

— Скажи мне, Идит, сколько этих самых пчел сейчас у тебя в моем саду?

— Что… что?

— Пчелы… по-моему, их тут уже просто невероятное количество. Ты можешь примерно сказать, сколько их у тебя?

Она подняла плечи, прикидывая.

— Может, сто тысяч.

— Сто тысяч пчел! — Вкрадчивая участливость Эйрика сменилась возмущением. — Ты с ума сошла, женщина? Да они сожрут все мое поместье.

Идит улыбнулась.

— Нет, сотня тысяч — это немного. Просто колония с одной пчелиной маткой, в которой более пятидесяти тысяч рабочих пчел и две тысячи трутней. А у меня дюжины колоний.

Глаза у Эйрика удивленно расширились.

Впервые супруг проявил какой-то интерес к ее делу, и это ее невероятно обрадовало. Испытав прилив гордости, она даже не стала отнимать рук, которые он все еще нежно держал в своих. Даже когда начал отрешенно гладить шершавой подушечкой большого пальца оставшийся после помолвки шрам на ее запястье, посылая трепет удовольствия вверх по руке.

— Да и вообще, Эйрик, — продолжала она на удивление ровным голосом, пытаясь подавить волнение, — пчелиная матка откладывает по две тысячи яиц каждый день с марта по октябрь.

Он недоверчиво покачал головой:

— И что мы будем делать со всеми этими пчелами? Превратим замок в гигантский улей?

— Ты не дал мне договорить. Процесс этот не бесконечен. К примеру, пчела-мужчина, то есть трутень, умирает, после того как они… — Идит оборвала фразу, когда поняла, куда завели ее слова.

— После того как они… что? — упорствовал он.

— Спариваются, — сказала она тихим голосом.

Эйрик разразился громким хохотом:

— Ах, Идит, разве не так устроен мир? Мужчины развратничают так, что после этого умирают. А женщины, ну, женщины просто перелетают после этого к другому… цветку. — И он подмигнул ей.

Идит изо всех сил пыталась подавить улыбку, но это ей не удалось, не удержало даже предчувствие, что сейчас последуют плохие вести. Эйрик выпустил одну ее руку и дотронулся кончиками пальцев до губ.

— Тебе нужно чаще улыбаться. Тогда у тебя не такое скучное лицо.

Скучное лицо! Идит оцепенела от его многозначительного комплимента, затем подозрительно прищурилась, заметив озорной блеск в его голубых глазах.

— Не всем же относиться к жизни так легкомысленно, как ты. По-моему, сам-то ты смеешься слишком много.

— Ну, тут я должен с тобой не согласиться, жена. Еще несколько часов назад мне казалось, что теперь я не смогу смеяться очень долго.

Она оттолкнула его руку от своих губ и с силой выдернула другую ладонь.

— Избавь меня от своих загадок. Что случилось сегодня?

— Стивен сжег все твои ульи в Соколином Гнезде, — без обиняков объявил он. — И теперь до самого Равеншира не осталось ни одной пчелы.

Идит ахнула, слезы брызнули у нее из глаз.

— Кто-нибудь пострадал? — прошептала она.

— Нет, но переполох поднялся немалый — пришлось тушить огонь и расчищать потом пожарище. Огонь охватил по крайней мере целый надел земли.

— И почему Стивен такой жестокий? Я никогда не делала ему ничего плохого. Совершенно ясно, что эта новая его подлость направлена против меня.