Пора. Стоит немного пройтись по городу, под ярким светом солнца тщетно, пытающегося пробиться сквозь химию кремов. Поймать на себе восхищенные взгляды будущих жертв и завистливые – менее удачливых гладиаторов Города. Да, она продефилирует по Городу. Гордо, перед незримым Императором, который скоро сам падет пред ней. Император. Цезарь. Ave, Caesar! Я заставлю тебя выйти на песок арены, и ты падешь!

Она познакомилась с Цезарем не случайно. Уставшая от легких побед, Ангелина подняла планку. Нет, ее не интересовали богатые или влиятельные. Они не противники – жертвенные курицы. Привыкшие к вседозволенности за своими деньгами и родителями, они гибли на арене один за другим. Понимание приходило к ним каленым железом, прижигающим пятки, дабы удостовериться в смерти неудачника. И за спиной всегда был Зубр, готовый на что угодно ради нее.

Ангелина стала искать умных, и не просто умных, а тех, кого нужно ломать, кто не прыгает в кровать стоит девушке сказать: "Может быть…"

Так она встретила друзей Цезаря. А потом и его самого.

Ангелина стояла на остановке. Позади шептались несколько гладиаторов. Нет, не гладиаторов. Дешевок. Раззолоченные доспехи – проткнутые во всех местах носы и уши, уродливые мечи, украшенные бессмысленными крюками и зазубринами – опущенные до середины бритых лобков джинсы, вывалившиеся из топов груди – гнилая сеть которую возможно порвать голыми руками. Это не бойцы, это клоунада на потеху толпе. Андабаты. Колизей принимает их шутами, их победы и добыча не вызовут ничего, кроме презрительной улыбки, и победа над ними не стоит уважения. Уважения заслуживают такие, как Ангелина.

Колизей склонялся перед лучшим гладиатором. Рабыня и хозяйка. О Город-цирк. Он бросает к твоим ногам серебро сестерциев и гирлянды цветов, почитает и целует следы на песке. Но он же безжалостно вышвыривает тебя на арену простыней, до хруста раздвигая бедра, наслаждаясь тобой. Жестокость и восхищение идут рука об руку.

Звонок. Дверь открывается. Цезарь. Успел прийти раньше нее. Дежурная улыбка, в ответ понимающий оскал. Ангелина едва сдержалась. Цезарь в который раз напомнил рабыне Колизея ее место.

– Проходи. Привет, Зубр.

Треп ни о чем, в преддверии будущих Игр. Здесь, в коридорах и комнатах Колизея, пред выходом на арену, можно просто поговорить. Они все еще друзья. Ангелина приветливо улыбается. Здесь собрались лучшие из лучших. И сам Император. Вот невысокая амазонка, дурное лицо, полное неумение сражаться, и ее приз. Посредственный, но приятный. О, как она боится за этот случайный выигрыш. Ангелина прищурилась, представляя, как выбьет меч из рук дурочки, отбирая приз. Пару раз она чуть двинулась за призом, чем вызвал а позабавившую ее истерику. Жаль, Цезарь благоволит этой слабачке, а ссориться с ним Ангелина не желала. Зубр уже успел оккупировать стол, болтая о всем на свете.

– …Ничего подобного. Если это так, то Англия ни черта не выиграла…

– …космодром в Бразилии, а значит…

– …полный доспех? Ерунду городишь…

Разговоры далекие от привычных: выпивка, музыка, тряпки. Это Высшее общество. Высшее не по деньгам или связям, Высшее по поведению и отношению к друг другу не даром во главе стоит Цезарь. Ангелина присаживается за стол. Улыбка, пара вопросов, все строго в рамках. Сидящая напротив девушка отводит взгляд. Проигравшая. Королева против воли подмигивает, напоминая о своей победе. Это был превосходный поединок. Девушка так жаждала того, единственного, берегла себя… сеть скрученная бичом, подсекла ноги, и жало трезубца сверкнуло на солнце… и девушка оказалась в постели Ангелины. Но Цезарь, проклятый, великий Цезарь, сжал кулак, и большой палец поднялся навстречу солнцу. Цезарь заставил Ангелину молчать о случившимся, спасая будущее едва знакомой девушки.

И за это он ответит отдельно.

Разговоры на мгновение смолки. В комнату вошел, скользнул, просочился Волкот. Ангелина замерла в восхищении. Лучший гладиатор. Близкий друг Цезаря. Победы над ним девушка жаждала больше, чем поражения Императора. Волкот прославился не сокрушительными победами над неприступными красавицами, или веретеницей разбитых сердец. Сражался он редко, но Колизей так и не увидел ни одного его поражения. Он так и ушел непобедимым.

Многие обманывались внешним видом Волкота. Простенький гладиус, потертый кожаный доспех, налобная повязка взамен шлема. Ангелина была вдоволь наслышана о том, как побеждал Волкот. О тонком стилете, совершенно незаметном, смазанным сладким ядом и укрывшемся на внутренней стороне правого бедра.

Лучший гладиатор был недоступен Ангелине. Увы. Но шанс был. Когда падет Цезарь, когда он станет волочиться за ней, покорной склоняться перед победителем придет черед Волкота. Он не сможет не вступиться за своего друга. Утешаемая такими мыслями, Ангелина позволила себе окунуться в атмосферу маленького праздника.

После появления Ангелины в своем окружении Цезарь посмотрел сквозь пальцы на несколько ее побед. Благо, павшим поражение не могло сильно повредить. Но стоило Ангелине взяться за других… С ней разговаривал Волкот. Жестко, но так, что осталась надежда, и желание сокрушить не свиту, а самого Цезаря. И самого Волкота. Ангелина так и не смогла решить, кого она желала увидеть больше, распятым на простыне Арены.

Молчаливый Колизей. Гора камня, чьи плечи не протирают зады сотен сидящих зевак. Сегодня не праздничный день. Сегодня ночь полнолуния и на холодном песке арены двое. И еще двое в императорской ложе, ждут окончания поединка.

– У тебя никогда не было такой девушки, – шелест раскручиваемой сети, тонкие пальцы расстегивают пуговицы рубашки.

– Это похвальба, или шутка?

Негромкий смех, свист пробных ударов. Трезубец оставляет вмятины на бронзовых бляхах щита… аккуратно ложится на спинку стула кофта. На далеких трибунах Волкот наполняет чаши себе и Зубру. Два зрителя, удостоившихся… или тоже двое воинов, ведущих незримый поединок? Блеск металла в лунном свете, скрежет стали и бронзы. Несколько пластин слетают с императорского щита… на кофту ложится мужская рубашка.

Бойцы чуть расходятся, отдохнуть и оценить друг друга.

– Скажи, у Волкота есть девушка?

Цезарь улыбается:

– Двое.

И, предупреждая следующий вопрос, называет имена. Имена, знакомые Ангелине. Та отходит назад.

– Естественно, они друг о друге не знают, – смеется Цезарь. – С одной он уже год, с другой полтора.

Королева уже по-другому смотрит на дальнюю ложу. Волкот. Воистину великий боец! Но Цезарь рассказал ей об этом, а значит, не собирается отпускать с Арены живой. И вновь безумный всплеск стальных приливов. Меч, трезубец, щит, сеть… руки и губы, ищущие и ускользающие. Атака, блок, защита… пальцы, скользнувшие вдоль бедра… бросок сети… лиф, летящий под кровать… Цезарь уклонился и спустя мгновение трезубец едва не пробил его грудь. Меч остановил трезубец. Кто кого пережмет, передавит, добьет?

– А теперь мой вопрос, – Цезарь спокойно гладит волосы Ангелины. – Скажи, находилось ли чувство, которое могло пересилить плотское влечение к тебе?

– Нет.

– Любовь?

– Если есть любовь, то есть и желание, – королева улыбалась. – А любое желание легко перенаправить. Все, все превращается в секс. Любовь и ненависть, равнодушие и расчет.

– Ты боготворишь похоть.

– Она дала мне это лицо и фигуру. Я плачу по счетам. И мне это нравится. Нравится быть непобедимой. Секс дал мне все.

– И Зубра.

– И его, – согласилась Ангелина. – Он мой навсегда. Прощает мне все.

Блеск стали, отлетает в сторону щит Цезаря… Ангелина изгибается в свете луны обнаженным телом… Цезарь на арене, сломан меч, втоптан в прах щит. Три жала трезубца приближаются, жаждая живой плоти… губы, грудь, лоно. Цезарь отступает. Победа?

Удар.

Трезубец метит в сердце и соскальзывает вдоль стального панциря под хитоном. Второго шанса Цезарь не дает. Стилет, переданный до боя Волкотом, распарывает воздух, легко входя под левую грудь.