Этот грохот им слышен впервые. Завтра, завтра понять я вам дам, Как рвались из ворот мостовые, Вылетая по жарким следам, Как в российскую хвойную скорбкость Скипидарной, как утро, струи Погружали постройки свой корпус И лицо окунал конвоир. О, теперь и от лип не в секрете: Город пуст по зарям оттого, Что последний из смертных в карете Под стихом и при нем часовой. В то же утро, ушам не поверя, Протереть не успевши очей, Сколько бедных, истерзанных перьев Рвется к окнам из рук рифмачей! 1921 В последнем четверостишии речь идет о чтении утренних газет, ежедневно заполняемых рифмованными прописями пробудившихся борзописцев. Этот же сюжет повторяется в стихах из цикла «К Октябрьской годовщине» (1927), рисующих картины той осени. * * * Густая слякоть клейковиной Полощет улиц колею: К виновному прилип невинный, И день, и дождь, и даль в клею. Ненастье настилает скаты, Гремит железом пласт о пласт, Свергает власти, рвет плакаты, Натравливает класс на класс. Костры. Пикеты. Мгла. Поэты Уже печатают тюки Стихов потомкам на пакеты И нам под кету и пайки. Тогда, как вечная случайность, Подкрадывается зима Под окна прачечных и чайных И прячет хлеб по закромам. Коротким днем, как коркой сыра, Играют крысы на софе И, протащив по всей квартире, Укатывают за буфет. На смену спорам оборонцев — Как север, ровный Совнарком [43], Безбрежный снег, и ночь и солнце, С утра глядящее сморчком. Пониклый день, серьё и быдло, Обидных выдач жалкий цикл, По виду – жизнь для мотоциклов И обданных повидлой игл. Для галок и красногвардейцев, Под черной кожи мокрый хром. Какой еще заре зардеться При взгляде на такой разгром? На самом деле ж это – небо Намыкавшейся всласть зимы, По всем окопам и совдепам [44]За хлеб восставшей и за мир. На самом деле это где-то Задетый ветром с моря рой Горящих глаз Петросовета, Вперенных в небывалый строй. Да, это то, за что боролись. У них в руках – метеорит. И будь он даже пуст, как полюс, Спасибо им, что он открыт. Однажды мы гостили в сфере Преданий. Нас перевели На четверть круга против зверя. Мы – первая любовь земли. 1927
После разгона Учредительного собрания, ставшего крушением надежд на установление в стране законности и порядка, – подтверждением страшных предчувствий стало убийство революционными матросами в ночь с 7-го на 8 января 1918 года в Мариинской больнице двух депутатов: министра Временного правительства А.И. Шингарева и государственного контролера Ф.Ф. Кокошкина. * * * Мутится мозг. Вот так? В палате? В отсутствие сестер? Ложились спать, снимали платье. Курок упал и стер? Кем были созданы матросы, Кем город в пол-окна, Кем ночь творцов; кем ночь отбросов, Кем дух, кем имена? Один ли Ты, с одною страстью, Бессмертный, крепкий дух, Надмирный, принимал участье В творенье двух и двух? Два этих – пара синих блузок. Ничто. Кровоподтек. Но если тем не «мир стал узок», Зачем их жить завлек? Сарказм на Маркса. О, тупицы! Явитесь в чем своем. Блесните! Дайте нам упиться! Чем? Кровью? – Мы не пьем. Так вас не жизнь парить просила? Не жизнь к верхам звала? Пред срывом пухнут кровью жилы В усильях лжи и зла. 1918 Русская революция Как было хорошо дышать тобою в марте И слышать на дворе, со снегом и хвоёй, На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий, Ломающее лед дыхание твое! Казалось, облака несут, плывя на запад, Народам со дворов, со снегом и хвоёй, Журчащий как ручьи, как солнце сонный запах — Всё здешнее, всю грусть, всё русское твое. И теплая капель, буравя спозаранку Песок у желобов, грачи и звон тепла Гремели о тебе, о том, что иностранка, Ты по сердцу себе приют у нас нашла. Что эта изо всех великих революций Светлейшая, не станет крови лить, что ей И Кремль люб, и то, что чай тут пьют из блюдца. Как было хорошо дышать красой твоей! вернутьсяСовет народных комиссаров – Совет министров. вернутьсяСоветы рабочих и крестьянских депутатов – органы советской власти. |
