МУЗА. ЭЛЕКТРОДРЕЛИ И ДРУГУЮ СВЕРЛИЛЬНУЮ ТЕХНИКУ МОЖНО ПРОДАВАТЬ ГРАЖДАНАМ ТОЛЬКО В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ОНИ ПРЕДЪЯВЯТ СПРАВКУ ОТ ПСИХИАТРА! А ТО СОСЕДИ НАКУПЯТ СЕБЕ ПЕРФОРАТОРОВ И ДОЛБЯТ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ СТЕНЫ, КАК ШИЗОФРЕНИКИ! ТВОРИТЬ В ТАКИХ УСЛОВИЯХ НЕВОЗМОЖНО!
К слову сказать, в Помпеях нон грата все гладиаторы как на подбор были женского пола. Дабы пользоваться успехом наравне с флейтистками. Так исторически сложилось и филологически повелось, ну разве что отвращение к несвойственной «групповой связи», да в гладиаторских казармах, могло повлиять на мое решение. Впрочем, писатель всегда оправдается, имея собственный текст под рукой и несусветную наглость. Вот почему в наших Помпеях женских прелестей было действительно завались! И хорошо, что я о них вспомнил, а то бы разрушение гладиаторских казарм произошло спонтанно и без надлежащего авторского осмысления.
– А как там наши «Женщины на празднике Фесмофорий»? – спросил я Исиду. – Все выбрались из-под развалин? Оргии были или ты все опять прошляпила?
– Трудно пройти мимо оргии и ничего не заметить, – сказала Исида.
– Или не поучаствовать, – на всякий случай добавил я. – Возможно, это была небольшая оргия. Двенадцать флейтисток и пять пацифисток…
И мы отправились «на пепелище», чтобы посмотреть, как гладиаторы реагируют на катастрофу. Ну и попутно продолжали беседовать, скажем – на актуальные темы.
– А как тебе «Женщины в народном собрании»? – спросила Исида.
– Я знал одну идиотку, которая думала, что эту пьесу сочинила Лисистрата, – заметил я.
– Убежденная лесбиянка или феминистка? – заинтересовалась Исида.
– Я же сказал, обыкновенная идиотка, – сообщил я. – А по поводу «женщин и женщин» я могу заявить следующее… Это издержки мужских фантазий. Ты, например, как засыпаешь?
– С кем? – оживилась Исида.
– Просто так, – подчеркнул я.
– Тогда свернувшись калачиком, – ответила Исида. – Но иногда считаю баранов.
– А почему не овец? – уточнил я.
– Потому что у меня правильная сексуальная ориентация, – пояснила Исида.
– Ну разумеется, – пробурчал я. – А я представляю город, где проживают одни женщины, и занимаюсь с ними арифметикой…
– Тоже мне Пифагор! – фыркнула Исида.
– Сижу, как стражник, у входа в город, – продолжал я, – считаю блондинок, брюнеток и рыженьких и говорю: «Проходите, девочки, не задерживайтесь!»
– А личный досмотр не пробовал проводить? – спросила Исида.
– Пробовал, – нехотя признался я. – Но тогда этот мирный город саморазрушается. Все дамочки собираются у ворот, а я не могу заснуть…
Тут Исида быстро прикинула, как поспособствовать моему горю, перепрыгнула с тротуара на проезжую часть, хотя между ними не было никакой разницы, и предложила:
– А давай на ночь глядя ты расскажешь мне о городе женщин, а я придумаю, чем заняться!
– Конечно, я понимаю, что идти тебе больше некуда, – посочувствовал я. – Но разве это повод, не хочу уточнять – для чего…
– Ну, все равно мы окажемся в одной постели, как ни крути, – заявила Исида.
– Это еще почему? – удивился я.
– Потому что я не люблю жеманиться, – пожала плечами Исида. – У девушек-гладиаторов это не принято. А во-вторых, ты мне нравишься, и пересчитывать на ночь других баранов я не хочу.
– А как же Юлия Феликс? – напомнил я.
– Судя по всему, – сказала рассудительная Исида, – Юлию Феликс интересует недвижимость, а меня, как ни странно, твоя подвижность.
– Спасибо, конечно, за комплимент, – вежливо поблагодарил я. – Но подвижность подвижности рознь! У меня это не поступательное движение, а регрессивное. И скоро оно утратит хоть какое-нибудь значение.
– Тогда я не вижу причин для остановки, – сделала вывод Исида.
– А как же Юлия Феликс? – с настырностью идиота напомнил я.
– Мы с ней разберемся без осложнений, – заверила Исида. – Потому что ее беспокоит одно, а меня абсолютно другое. Ты видишь где-нибудь столкновение интересов?
– Нет, – честно признался я. – Хотя о планах Юлии Феликс я имею самое смутное представление.
– А для чего ты женился? – спросила Исида. – Если не доверяешь Юлии Феликс?
– Ну, во-первых, не для чего, а зачем, – поправил я. – Потому что я не преследовал никакой выгоды. Вдобавок она попросила жениться, а для меня в этом нет ничего сложного и необычного.
– А если Юлия Феликс попросит тебя прыгнуть с обрыва? – поинтересовалась Исида. – Ты сиганешь?
– Только в том случае, если Юлии Феликс будет угрожать опасность, – ответил я. – В мужчинах заложены некоторые рефлексы, и поэтому я могу совершать необдуманные поступки.
– Ради спасения утопающих? – язвительно уточнила Исида.
– Угу, – саркастически подтвердил я.
– Но Юлии Феликс ведь ничего не угрожало, – сказала Исида.
– Ну, как и мне, – подчеркнул я.
– Откуда ты знаешь? – спросила Исида.
Тут я задумался и потерял нить разговора. Ну и какой из меня после этого Минотавр?!
– А в принципе… В принципе нет никакой разницы между планами Юлии Феликс и твоими, – сообщил я.
– А инстинкты самосохранения есть? – осведомилась Исида. – Вернее, остались?
– Кое-какие, – ухмыльнулся я. – На экстренный случай. А разве Юлия Феликс планирует меня зарезать?
– Не знаю, – сказала Исида. – Но ты стоишь на краю обрыва!
– В каком это смысле?
– В самом прямом, – пояснила Исида. – И если не веришь, то лучше не двигайся и посмотри вниз.
Но я не стал пялиться на детали, а инстинктивно шагнул к «молоденькой ассистентке», после чего обернулся и констатировал, что секунду назад был на краю обрыва…
Вначале я думал придать этому эпизоду сакраментальный смысл, что фокус все-таки состоялся. Ибо нет ничего, кроме текста, а писатель – пророк его! И как я ловко подвел читателей под монастырь авторских ассоциаций: «Обрыв» – «Обломов» – «Обыкновенная история»! (Нужное подчеркнуть.) Но затем пораскинул мозгами и плюнул на эти литературные фокусы. Прямо с обрыва.
– Тут раньше было продолжение, – заявил я, – метров на тридцать, или страниц на пятьдесят… – И для наглядности топнул ногой, впрочем – не сильно.
– Да, – подтвердила Исида. – Здесь жили две отщепенки… Баба Валя и баба Нюра. Последние гладиаторы… А сегодня их домики рухнули, и теперь на Помпеях можно поставить крест.
– Нехило, – зачем-то сказал я. – В том смысле, что ого-го какая часть берега отвалилась. И даже скарба от ваших баб не осталось…
– Да ты как будто злорадствуешь? – удивилась Исида.
– Недоумеваю, – пояснил я. – Почему вы с Юлией Феликс такие подлые?!
– А в чем это выражается? – спросила Исида.
– Во всем! – подчеркнул я. – Заманили писателя, наобещали ему женских прелестей, а на поверку что оказалось? Баба Валя и баба Нюра! И это называется – гладиаторы?
– То есть реальность не оправдала твоих надежд? – с каким-то подвохом спросила Исида.
– Но это лучше, чем неокретинизм, который просто меня подавляет, – быстро добавил я. – Можно сказать, не дает расслабиться и вздохнуть!
– Мы сейчас разговариваем о чем? – нахмурилась Исида.
– О современной литературе, – сообщил я.
– Извините, не въехала! – призналась Исида. – Вернее, не ожидала.
– Это потому, что современная литература то и дело выпрыгивает из-за угла и кричит: «Йа-а-а! Йа-а-а!» – пояснил я. – А вот классический реализм требует от писателя максимального занудства и самоотдачи!
– А теперь мы о чем беседуем? – уточнила Исида.
– Об описаниях природы и прочей белиберде, которую надо втыкать в свои сочинения, – сообщил я. – Иначе они не пробиваются на кассе по категории «проза». Ты, например, видела дерево?
– Ну! – кивнула Исида.
– Ну и фигли его описывать? – спросил я. – А с точки зрения прозы это обязательный предмет для внеклассного чтения и декламации.
– Здорово у тебя получается!
– Что именно?
– Любую беседу угробить к чертовой матери, – пояснила Исида. – Или перевести на свою персону.
– В том-то и заключается мастерство писателя, – самодовольно ухмыльнулся я. – При каждом удобном и неудобном случае поговорить о себе любимом!
