– И хотя с точки зрения современной психиатрии ваш случай не уникален, – сообщила мне дама, как только мы оказались на улице, – но я бы продолжила свои наблюдения сегодняшним вечером. Скажем, у меня дома…

– А кофе у вас есть? – счел нужным уточнить я.

– И кофе, и психиатрическая кушетка, – ответила дама. – И даже полное собрание сочинений Зигмунда Фрейда!

– А вы проявляете ко мне нешуточный интерес, – в свою очередь заметил я.

– Это когнитивная эмпатия, – улыбнулась она, как бы подтверждая, что так называемая прелюдия будет самой заунывной в моей сексуальной практике.

Ибо нет ничего предикативнее, чем пудрить мозги психоаналитику в разгар ее когнитивной эмпатии.

– А вы не подскажете, что все это значит? – осторожно поинтересовался я.

– Постижение эмоционального состояния другого человека посредством интеллектуального сопереживания, – охотно поделилась она своими планами на предстоящий вечер.

А я с удовольствием участвую в экспериментах, особенно если дама имеет привлекательную научную степень.

И поэтому, без возражений насчет Зигмунда Фрейда, я отправился к ней домой, где мы усердно занимались до утра предикативной и когнитивной эмпатией на удобной психиатрической кушетке.

После чего я регулярно ходил к этой дамочке на прием в качестве уникального пациента. Потому что благодаря еженедельной эмпатии у меня обнаружились все признаки вначале шизофрении, а потом и более тяжких расстройств…

Ну, например, по мнению лечащего врача, я находился в плену маниакальной триады: Крым, Рым и медные трубы. По поводу Крыма и «древнего Рыма» не стану спорить, однако медные трубы не так чтобы очень меня волновали. Хуже, когда человек видит повсюду фаллические символы, а римские арки вполне допустимы.

Кроме того, меня заклеймили как олигофрена, что является промежуточной стадией между дебилом обыкновенным и окончательным идиотом. И только по той причине, что я не могу найти в холодильнике ничего, кроме бутылок и банок с пивом.

– Дорогая, ты не подскажешь, где здесь лежит ветчина?!

– На верхней полке, кретин!

Должен признаться, что как-то вечером я пригласил на психоаналитический сеанс еще одну даму, а именно окулиста, дабы выяснить наконец – что у меня со зрением? Но дальше консультаций дело не продвинулось. То есть эмпатии втроем не получилось. Ну, разумеется, я понимаю, что окулист и психоаналитик это тебе не блондинка с брюнеткой, а разнопрофильные специалисты, но почему они ставят один диагноз – сексуальный маньяк?

После этого случая я окончательно разочаровался в современной психиатрии, а заодно и глазных болезнях. Когда внезапно прозрел и уяснил, что занимаюсь сексом не с женщинами, а чувством собственной неполноценности. Вдобавок о моей эмпатии каким-то образом узнала жена, наверное по пятнам Роршаха на одежде, и накануне развода мне отомстила. Вывезла из квартиры всю мебель, чтобы я не использовал наши совместно нажитые психиатрические кушетки в личных когнитивных целях.

*

В бюро путешествий мне выдали целую кипу рекламных проспектов, которые ваш покорный слуга разложил на три аккуратные пачки:

первая – «Экстремальный туризм», где красотки в бикини нежились на шезлонгах;

вторая – «Страсти господни», со старушками в белых панамках;

и третья – «По следам капитана Кука: в гости к аборигенам».

– Ваше фамилие?

– Кляйн.

– Имя?

– Ингмар.

– Профессия?

– Прощелыга… В смысле щелкопер!

– Не существует такой профессии, имени и фамилии!

– А по-вашему, заграничный тур – это горный кавказский козел?!

Надо заметить, что с девушкой-менеджером я препирался сознательно, к тому же врал и увиливал от прямых ответов. Поскольку полагал, и вполне обоснованно, что если расскажу о себе правду, то с подобной анкетой я могу рассчитывать только на бунгало где-нибудь в дебрях экваториальной Африки. Не знаю, как обстояли дела с другими клиентами этого туристического бюро, но вскоре наше милое собеседование стало напоминать «разговор по душам» со следователем.

– Я вас в пятнадцатый раз спрашиваю! – надрывалась девушка-менеджер. – Как?! Ваше?! Фамилие?!

– А я вам в шестнадцатый раз отвечаю, – не унимался я. – Ингмар Кляйн! В нашей семье всех мальчиков называли Кляйн. Мой папенька – Кляйн! Мой дедушка – Кляйн! И даже мой прапрадедушка был жуткий барон фон Кляйн!

– Покажите паспорт!

– Еще чего!

Так продолжалось довольно долго, и естественно, что наши вопли растревожили интересную женщину лет тридцати, которая тихо сидела себе на диванчике до поры до времени и меланхолично листала туристические буклеты.

– Три тысячи чертей! – воскликнула она. – И один чертенок! Неужели я вижу Ингмара Кляйна собственной персоной?!

Такой оборот событий несколько обескуражил девушку-менеджера, во всяком случае, она перестала сверлить меня взглядом и переключилась на интересную женщину.

– А вы его знаете? – удивилась девушка.

– Эх, молодость-молодость, – со вздохом ответила женщина. – Да кто же не знает Ингмара Кляйна?!

– А вот в Интернете пишут, что это фейк! – нахмурилась девушка-менеджер и указала на монитор компьютера.

– Прекратите ругаться, хотя бы в рабочее время, – посоветовала ей женщина.

– Да вы сами посмотрите! – предложила девушка. – Говорят, что нет такого писателя… Ингмара Кляйна!

– Да как же нет, если он пишет?! – всплеснула руками интересная женщина. – Вот если бы не писал – другое дело! Тогда это фак, а не фейк! А так, я думаю, что вам надо сменить провайдера!

– Спасибо, – язвительно поблагодарила девушка. – При чем тут провайдер? Меня он вполне устраивает!

– А мне нравится Ингмар Кляйн! – в свою очередь заявила интересная женщина. – Я люблю активную протоплазму! Но я люблю и пассивную протоплазму! Короче говоря – ай лав вис гейм!!! – провозгласила она, и весьма патетически.

Конечно, я пользуюсь некоторой популярностью среди читателей, особенно в пригородных электричках. Однако не дальше шестой зоны. То есть до Зеленогорска. Поэтому постарался замять конфликт, чтобы не привлекать внимания таможенных и налоговых органов, мол, на какие-такие шиши Ингмар Кляйн собирается в путешествие?! Да еще за пределы распространения, обозначенные в авторском договоре!

– Что вы кричите, как Беллинсгаузен? – уточнил я у женщины. – В смысле как белены объелись!

– Фанатею! – призналась она, покинула свой диванчик и стала приближаться ко мне с распростертыми объятиями.

А это, на мой дипломатический взгляд, противоречило Женевскому протоколу о встречах писателя и читателя.

– Что вы собираетесь делать? – насторожился я.

– Тискать и жмякать! – сообщила интересная женщина о своих намерениях. – Потому что не каждый день можно увидеть живого писателя, а тем более Ингмара Кляйна!

– Вы просто редко бываете на Невском проспекте, – возразил я. – А там любых сумасшедших хоть пруд пруди…

[2] Один, по слухам бывший актер, всегда прохаживался по левой, так называемой солнечной стороне Невского проспекта и время от времени снимал свой берет и чинно раскланивался с прохожими. Его гардероб состоял из театрального реквизита Александринки, во всяком случае, я там видел похожий костюм на Землянике. Только у нашего «попечителя богоугодных заведений» из нагрудного кармана торчал ершик для мытья молочных бутылок, окрашенный в розовый цвет, что, по всей вероятности, олицетворяло собой розу в петлице.

Другой городской сумасшедший зачитывал наизусть свежую газету и пользовался большой популярностью у продавщиц галантерейных магазинов, которые находились на правой стороне Невского проспекта. Кассирши тоже бросали свои дела и замирали, словно истуканы, пока Говорящая Газета оглашал программу телепередач на предстоящий вечер. А тот, в свою очередь, с дикторскими интонациями распространял «международную» информацию на весь торговый зал: «В двадцать три часа десять минут выступает ансамбль „А, Бе, Бе, А“!»

Третий субъект не ходил по проспекту, а ездил на собственном таксомоторе, и если вы спросите, почему не в карете скорой помощи, то мне придется пояснить, что этот городской сумасшедший работал таксистом, а не водителем у Скворцова-Степанова. Но как, спросите вы, могли сумасшедшего выпустить на линию?! А каким образом за воротами автопарка оказалось его такси?! Ибо! По всем законам физики и механики, техники и фантастики, автомобилестроения и здравого смысла этот агрегат вообще не должен был ездить. То есть два чуда нашли друг друга: он – седовласый господин не в своем уме, она – лохматая тачка, некогда марки «Волга».