Иначе говоря, ничего гениального за прошедшую ночь я не совершил. Вначале хотел пробраться в кают-компанию к Юлии Феликс, потом – к Исиде, что с литературной точки зрения одно и то же… Но в конце концов заснул, как старый пердун, и теперь рассказываю об этом. Вот как бывает! Потенция есть, а исторического факта нет, к сожалению.
– Доброе утро! – поздравила меня Исида, что опять стояла за штурвалом. – Как спалось? О ком грезилось?
Но я не стал посвящать Исиду в свои художественные замыслы, потому что женщин об этом не предупреждают. А тем более девушек. Иначе они опрометчиво будут на что-то надеяться и к чему-то готовиться, собьют прицел и никогда не узнают, что такое множественные оргазмы.
– Мне снились Помпеи, – скупо ответил я.
– И как нельзя кстати, – радостно сообщила Исида. – Вон они показались на горизонте.
– Где? – удивился я. – То есть как?!
Сделал стойку, словно спаниель, и стал прислушиваться к неспешному тарахтению катера, пытаясь сообразить – когда это он переходил на форсаж.
– Что-то уж больно быстро приплыли, – заметил я. – А где Помпеи, вы говорите?
– Вдоль берега, – пояснила Исида. – И не приплыли, а пришли…
Я не стал возражать «морской волчице», поскольку лучше ориентируюсь на суше, чем на палубе, и всегда путаю бом-брам-стаксель с бом-брам-стеньгой. Однако за время нашего «малого каботажа» мы ни разу не заплывали, если можно так выразиться, за буйки, а постоянно держались берега… Ну ничего себе Помпеи отгрохали!
– А что же вы, такой романтик, не пришли ко мне ночью? – спросила Исида.
– Ну вот, приплыли! – опешил я. – Здравствуйте, девочки! Куда это я не пришел?
– Теперь не важно! – рассмеялась Исида. – Вы прозевали самый благоприятный момент!
И действительно, прошедшая ночь выдалась на редкость спокойной. Не трепал паруса ветер, не свирепствовал шторм, и волны морские не сокрушали наше суденышко. То есть ничто не намекало на секс в экстремальных условиях. И не предвещало. Вот я и заснул…
И теперь, как всякий мужчина, несколько огорчился, что не воспользовался временным женским помешательством. Потому что упущенные возможности более притягательны, чем достигнутые результаты. Жена – это смерть, а прошедшая мимо блондинка – это жизнь…
– Ну что, ребята?! – поздоровалась с нами Юлия Феликс. – В городе вино и бабы?!
Она поднялась из кубрика свежая, словно первая корюшка в начале мая. «Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос», – как сказал бы Гомер.
– Да где этот город?! – занервничал я. – Поднимите мне веки!
– Видишь каменную лестницу, что ведет в море? – спросила Юлия Феликс. – Это спуск на городской пляж. К нему и причалим!
– А вдоль обрыва еще стоят какие-то сараи? – насторожился я. – И все это называется Помпеи?! Поворачивайте обратно!
– Скромненько, но миленько, – попробовала утихомирить меня Юлия Феликс.
– Поворачивайте, вам говорю! – свирепствовал я. – Или нет! Можете причалить, но с первым же пароходом я отплыву назад! И плевать мне на таможенников и пограничников!
Такой же гнев я испытал однажды в Паланге, когда появился на городском пляже в черных туфлях, строгом костюме и при галстуке. Не знаю, что больше меня возмутило: загорелые голые люди или собственный идиотский вид. Словом, я чувствовал легкое несоответствие, как слон в посудной лавке.
– Нет здесь никаких таможенников, – сообщила приятную новость Юлия Феликс. – И пароходов в ближайшее время не предвидится.
– Значит, – насупился я, – меня все-таки заманили и подло обманули?!
– Ага! – как ни в чем не бывало заявила Исида. – Только наоборот… Сперва подло обманули, а потом все-таки заманили.
– Тогда откровенность за откровенность… – предупредил я.
– Да пожалуйста! – махнула рукой Исида. – Ругайтесь себе на здоровье!
Наша беседа на повышенных тонах проходила как раз возле ее ходовой рубки, и вышеозначенная Исида могла правой рукой управлять катером, а левой жестикулировать.
– Так вот… – тут я сделал паузу и многозначительно ухмыльнулся. – Мне пришло в голову, как будет развиваться этот роман, еще в Петербурге!
– И в чем это выразилось? – быстро уточнила Юлия Феликс.
– В стихах и прозе, – подчеркнул я. – А теперь следите за интригой… Как только я догадался, что меня дурачат, то совершенно расслабился и поплыл вниз по течению. Вдобавок мне стало интересно – чем это все закончится. Как писателю и мужчине. Неужто и в самом деле вы считаете меня идиотом?
– Да! – хором подтвердили они.
Конечно, женская точка зрения несколько отличается от медицинской. И если, например, терапевт ставит диагноз и выписывает бюллетень, а дальше выкручивайся как хочешь, то женщины склонны сопроводить пациента в морг, чтобы их точка зрения восторжествовала.
– Кстати, – заметила Юлия Феликс. – Все только начинается…
[12] В девятый день до сентябрьских календ, часов около семи, что всегда соответствует в Помпеях двадцать четвертому августа и трем часам пополудни, я появился в здании Сената и Синода с жалобой на сверлильщиц.
Подобные заведения не действуют на меня угнетающе или подавляюще, скорее наоборот – я от души развлекаюсь в бюрократических вертепах. И не чувствую себя лишним винтиком в механизме, а только ненужным шпунтиком, без которого все и так отлично функционирует.
Поэтому первым делом я направился к небольшому фонтану, что исправно попрыскивал в центре атрия, и полюбовался на его работу. Отметил хороший напор воды и прогулялся по анфиладе, чтобы сориентироваться – куда вломиться со своей жалобой. Выбрал самую занюханную дверь и не ошибся. Ведь, как известно, бумага все стерпит, и даже такую горгону, что принимала здесь официальные заявления от граждан.
– Вы разве не видите, что у меня обеденный перерыв? – прокаркала она с куском ветчины, чуть не сказал – в клюве.
– Тогда я подожду за дверью, – согласился я с тем, что вид посетителя тоже не всегда способствует аппетиту.
– Выйдите, – сказала горгона. – Я приглашу вас, когда закончится перерыв.
– А когда он закончится? – уточнил я.
– Ровно через минуту, – сообщила горгона и указала мне на дверь.
В основном женщины делятся на три типа: гетеры, горгоны и грации. И в каждом подразделении не без урода, в смысле внешности и прочих характеристик. Но если гетеры каким-то образом умудряются скрасить свои недостатки, то горгоны их только подчеркивают. А грации просто симпатичные дуры и преимущественно – блондинки…
– Войдите! – разрешила горгона.
За это время она проглотила кусок ветчины и теперь сакраментально улыбалась, как и положено в культовых учреждениях типа Сената и Синода. Однако меня как посетителя едва не хватил кондратий от такой улыбки. Во всяком случае, я вспомнил про священный долг каждого гражданина, только забыл – в чем он состоит. А заодно за каким, собственно, дьяволом сюда приперся.
– Присаживайтесь, – предложила горгона. – Так что там у вас?
– Это сложный философский вопрос… – промямлил я, предпочитая тянуть резину, чтобы снова не оказаться за дверью.
Уселся как можно непринужденнее на казенную скамейку и принял независимый вид.
– А! – все-таки вспомнил я, зачем пожаловал. – У меня есть кляуза на сверлильщиц!
– И что же здесь философского? – осведомилась горгона, продолжая скалиться, как Медуза. Отчего я старался не смотреть в ее сторону, дабы случайно не окочуриться.
– И сверлят, и сверлят! И сверлят, и сверлят! – сообщил я. – А напор воды все падает и падает! Падает и падает!
– Это закон сообщающихся сосудов, – поведала мне горгона. – А водный смотритель об этом знает?
– Кто-кто? – переспросил я.
– Curator aquarum! – пояснила горгона. – Куратор водопроводов!
– Наверное, знает, – предположил я. – Если это закон!
Тут горгона скорчила такую замысловатую рожу, что даже ее отражение на подносе меня напугало.
– Вначале надо обратиться к нивелировщику! – отчеканила горгона. – Тот замерит напор воды, и если факт преступления подтвердится, а именно – будет обнаружено незаконное ответвление от государственного водопровода, нивелировщик поставит в известность куратора, что на данном участке произошла кража воды по предварительному сговору двух и более лиц или сверление магистральной трубы с целью нелегальной врезки!
