А вскоре, рискуя сесть на камни, вплотную к берегу подошел линейный корабль «Ярослав» и обрушил на неприятеля шквал картечи. Французы попытались какое-то время ответствовать, но потом их батареи замолчали.

Ближе к вечеру Сенявин снова предложил французам капитуляцию. Комендант крепости полковник Ор-фанго был на этот раз куда более сговорчив.

– Я понимаю, что положение мое безнадежное, однако перед сдачей крепости прошу вашего адмирала провести хотя бы еще одну атаку, чтобы мне было чем оправдаться перед начальством! – попросил он прибывшего капитана-парламентера.

– Хорошо! – заверил тот полковника. – Будет вам и атака, и ядра на голову!

На рассвете следующего дня «Ярослав» с канонерскими лодками подошел к крепости и открыл столь сильный огонь, что над крепостью немедленно был поднят белый флаг. А еще спустя пару часов, комендант-полковник Орфанго, встав на колено, отдал Сенявину свою шпагу.

– Берите ваше оружие обратно! – махнул рукой вице-адмирал. – Вы храбрый солдат, а потому свободны!

Француз непонимающе забегал глазами. Контуженный выстрелами, он был совершенно глух.

В плен было взято более четырехсот человек, захвачена дюжина пушек.

– Каковы потери? – поинтересовался вице-адмирал у своего флаг-офицера.

– Двадцать четыре убитых и семь десятков раненых! – доложил тот. – Из них черногорцев…

– Не надо! – остановил офицера Сенявин. – Мы все славяне и сражаемся за единое дело!

Для Сенявина приятным сюрпризом стал обнаруженный на Курцало большой арсенал боеприпасов и склады военного имущества.

– Спасибо Мармону, – смеялись офицеры. – Заботлив, что отец родной!

– Эти хранцузы дюже добрые робяты! – шутили матросы, припасы по судам растаскивая. – Сколь добра нам надарили. У нас-то уж ничего не пропадет!

А затем последовала очередь острова Брацо. На линейном корабле «Москва» туда была доставлена сотня черногорцев. Сыны гор, впервые попав на палубу корабля, поражались морской стихией. Вначале они боялись даже подходить к борту, но потом освоились. Храбрых горцев подкрепили четырьмя сотнями егерей капитана Романовича и приморцами мичмана Фаддея Тизенгаузена.

На Брацо все закончилось гораздо раньше, чем предполагалось. Зная, что Курцало уже пал, и понимая, что теперь долго не выстоять, гарнизон, после небольшой перестрелки, сложил оружие.

«Вице-адмирал Сенявин, узнав, что французов у прикрытия батарей не более 100 человек, ссадили своих регулярных и нерегулярных, всего 400 человек; войска наши первым приступом, без малейшего с своей стороны урона, принудили французов, по коротком сопротивлении, сдаться…»

На высоком берегу подле единой братской могилы митрополит Пётр отпел павших в битве за острова Курцало и Брацо. А они, навеки успокоившиеся, лежали в едином строю: русские и черногорцы, малороссы и приморцы – славяне, дети одного корня.

Этот поход к островам впоследствии стал одной из самых больших легенд Черной Горы. Черногорцы, никогда до этого не бывавшие в море и не знавшие воды, кроме своего Скутарского озера, вернувшись домой, с воодушевлением рассказывали о чудесах морской войны. В честь этого события была даже сочинена народная песня, которая и сегодня поется в горных деревнях Черногории…

На обоих островах были учреждены гарнизоны, пополнены запасы ядер и пороха.

Мармон был вне себя от известия о потере Курцало и Брацо. Генерал недавно получил известия из Парижа, что в самом скором времени следует ожидать обострения русско-турецких отношений, а значит, вполне возможного ухода Сенявина к берегам Греции и Дарданеллам. Однако диверсия, произведенная адмиралом, говорила о том, что ни о каком уходе русские и не помышляют. Всю злость за утерю Курцало Мармон выместил на контуженном Орфанго. Сорвав с него эполеты, Мармон объявил бывшего полковника военным преступником и отправил на четыре года в тюрьму.

В Париж он отписал, что на курцальскую скалу был жестокий приступ десанта, и русские смогли захватить остров лишь ценой огромных потерь.

Верный своему человеколюбию, сразу же после взятия обоих островов Сенявин распорядился отправить всех раненых и убитых французов в расположение их войск. Для этой миссии был определен корвет «Днепр» лейтенанта Бальзама. Прибыв на рейд рагузского порта Спалатро, Бальзам сгрузил погибших и передал раненых. Считая свою миссию выполненной, он попросил французов позволить налиться водой. Ему не отказали, но и не пообещали. Самого же лейтенанта вызвал к себе Мармон.

– Ваш флот совершает нападение на мои гарнизоны, а потому вы будете моим пленником! – без обиняков заявил генерал Бальзаму. – Впрочем, я готов буду вас отпустить, если Сенявин вернет мне обратно захваченные на Брацо пушки! Пишите об этом письмо своему адмиралу.

– Кто же возвращает во время войны захваченные в бою трофеи? – поразился логике Мармона Бальзам, – Я такого письма писать не буду!

– Тогда шлите письмо старшему после вас офицеру, чтобы он немедленно ввел ваш бриг в гавань! – Это еще зачем? – Будете разоружаться!

– Хорошо! – примирительно ответил Бальзам и тут же написал письмо своему старшему офицеру мичману Кованько о том, что задержан французами, приказав как можно скорее уходить в море.

Тем временем «Днепр» уже окружили со всех сторон лодки с вооруженными солдатами. Взошедший на палубу капитан порта Спалатро требовал от мичмана немедленно войти в гавань и начать разоружение. Кованько это сделать отказывался наотрез, ссылаясь то на противный ветер, то на безветрие. На бриге зарядили пушки и приготовились к бою.

– Если не отпустят нашего командира, будем сами атаковать французские суда! – объявил Кованько матросам. – Эту пальбу услышат с наших судов и непременно придут к нам на помощь! Готовы ли вы?

– И не сумлевайтесь, господин мичман! – отвечали матросы дружно. – Так влепим ядрышками, что мало мармонам не покажется!

Одновременно Кованько отправил французскому командующему ультиматум: «Если вы, господин генерал, неуважением к переговорному флагу нарушаете народные права и если начальник мой не будет освобожден, то я задержу суда ваши и могу сжечь стоящие в порту. Только полчаса буду ожидать вашего ответа».

Получив письмо с «Днепра», Мармон не на шутку разъярился, поняв, что Бальзам написал в своем послании. В ответ Бальзам лишь развел руками:

– Господин генерал! При всем моем к вам уважении вы не можете давать приказаний русскому офицеру, ибо я подчинен не вам, а своему государю!

Поняв, что переборщил, Мармон пригласил Бальзама к себе на обед. Сидя за столом, он расспрашивал лейтенанта о числе и силе сенявинского флота, удивляясь, что Сенявин держится в море в столь ненастное время осенних бурь. Насчет бурь Бальзам говорил много, что же касается состава своего флота, больше помалкивал. Расстались внешне почти дружески. Мармон отпустил Бальзама, пригласив завтра к завтраку.

– Постараюсь! – ответил лейтенант неопределенно. Едва Бальзам добрался до «Днепра», как сразу же распорядился сниматься с якоря.

– Завтра я приглашен в гости! – сообщил он мичману Кованько. – Однако боюсь, что этот завтрак грозит мне новым пленением, а потому не станем еще раз испытывать судьбу!

Едва стемнело, корвет поднял паруса и поспешил в открытое море. Спустя несколько часов он уже встретился с линейными силами у Курцало. Сенявин, выслушав доклад Бальзама, только хмыкнул:

– Ну и шутник этот Мармон. Таких еще поискать надо!

На душе Сенявина было тяжело. Только что он получил известие о том, в каких нечеловеческих условиях содержат французы взятых в плен русских солдат. Мало того, что их морили голодом, но и насильно принуждали вступать во французскую армию. Чтобы показать рагу-зинцам, что дела на фронте идут хорошо, пленников, а их насчитывалось шестьдесят человек, ежедневно водили через город, выдавая за вновь захваченных. И все это тогда, когда французские пленные получали нормальное солдатское довольствие и имели возможность даже заработать! Но и это еще не все! Мармон в очередной раз показал полное отсутствие порядочности. Дело в том, что после окончания активных боев Сенявин предложил ему разменять пленных. Так как в плену имелось куда больше французов, чем у французов русских, то Сенявин согласился отпустить всех лишних под расписку, что столько же будет отпущено домой из числа наших пленных во Франции. Это предложение было принято, но так никогда и не исполнено. Хуже того, Мармон отказался вернуть даже часть пленных, находившихся у него самого, заявив, что это не русские, а поляки. События с Бальзамом заставили Сенявина взяться за перо.