Совсем недавно Лористон получил хорошую оплеуху от Петра Негоша и приезд Сенявина старался теперь выдать за свой успех. Дело в том, что Наполеон решил подкупить митрополита, пообещав ему через генерала пост патриарха Далмации. Зная авторитет Негоша, Лористон намеревался переманить его на свою сторону, чтобы митрополит помог при дальнейшем захвате Герцеговины и Албании. При этом имелось и письмо Наполеона, где тот приказывал по занятии Катторо немедленно арестовать воинственного митрополита. Об этом письме Не-гош, разумеется, не знал, но и на посулы французов не поддался, выпроводив переговорщиков. Не ограничась этим, он снесся с скутарским, требинским и албанским пашами, предупредив их о намерениях французов.

Во время последних боев французам удалось захватить в плен двух раненых черногорцев. Их, как диковинку, генерал хотел отправить в Париж. Но из этого ничего не получилось. Один из пленников, едва придя в сознание, сразу же разбил себе голову о стену. А второй, которому не дали этого сделать и связали, уморил себя голодом. Французам было не понять, что у черногорцев плененные почитаются мертвыми и обратно их никто не ждет. Случай с самоубийством произвел большое впечатление на солдат Лористона. Теперь во французском лагере множились самые невероятные и страшные истории о свирепости черногорцев. Вел Лористон переговоры с турецким пашой в Требине, с агой в Герцеговине и с визирем Боснии. Но, предупрежденные Негошем, те вели себя чрезвычайно осторожно. Авторитет русского главнокомандующего и черногорского митрополита был столь велик, что никто не желал идти с французами на какие-либо соглашения.

– Мы не будем торопиться и посмотрим, чем кончится ваш спор с русским адмиралом!

Пользуясь возможностью, Сенявин тем временем произвел обмен пленными. Французы вернули гардемарина Яминского и два десятка солдат и егерей. Когда Миша Яминский прибыл на линейный корабль «Ури-ил», там изумились, ибо мальчишка-гардемарин был напрочь седой. Когда же Яминский начал рассказывать о своих злоключениях в плену, то гневу слушателей не было предела. Дело в том, что, взяв в плен гардемарина, французы сразу же ободрали его до нижнего белья, а затем сбросили с высокой скалы (любопытствовали: уцелеет или нет?). Миша, однако, уцелел. Затем несколько раз, перепившись, водили на расстрел. Веселясь, на спор палили в живую мишень, но пули, к счастью для гардемарина, летели мимо. После этого Яминский был брошен в тюрьму, где сидел с солдатами на хлебе и воде. Лечили и перевязывали себя сами, кто как умел. Те, кто имел несчастье попасть в плен тяжелораненым, шансов выжить не имел никаких. Гардемарин сказал, что если бы перемирие не было заключено еще какой-то месяц, то менять было бы уже некого.

– Мы еще понимаем, когда над пленными глумятся дикие турки, но ведь французы считают себя самой передовой нацией? Как же идеи Вольтера и Дидро? – удивлялись одни.

– Если и был Дидро, то нынче весь вышел, а теперича у них Бонапартий, по колено в крови ходящий! – ничуть не удивлялись вторые.

В кают-компанию корабля зашли пленные французские офицеры, которые, по указанию Сенявина, столовались наравне со всеми и имели полную свободу. Французы сегодня уезжали и пришли попрощаться. Глядя на Яминского, со стыдом отводили взоры.

– У нас тоже есть разные люди! – говорили, оправдываясь. – Простите нас!

– Бог простит! – отвечали им. – Езжайте и помните, что честь нации определяется не свирепостью к слабому, а снисхождением к беззащитному!

По возвращении вице-адмирала в Катторо, австрийцы, прознав что-то о предмете его переговоров с Лористоном, попытались было объясниться. Сенявин видеть их не пожелал:

– Надоели хуже горькой редьки! Пусть объясняются с Сенковским!

Но статский советник от дипломатии тоже выяснять отношения с союзниками не захотел. Он, как обычно, оказался больным и закрыл свой дом на засовы.

Пользуясь передышкой, офицеры и матросы увольнялись на берег, где предавались скромным развлечениям. Из воспоминаний мичмана корабля «Уриил» Григория Мельникова: «Сего 11 числа поутру, получа позволение как от своего командира, так и от вице-адмирала Сенявина, отправился по собственной своей надобности в город Катторо вместе с некоторыми офицерами фрегата «Венус» и, пробыв там до вечера следующего числа, возвратился на корабль.» Причиной увольнения была свадьба одного из его однокашников, Володи Броневского.

Захваченные к этому времени призы в сопровождении корабля «Ярославль» были отправлены на Корфу. Одним из них после починки и переоборудования предстояло стать вспомогательными судами российского флота, другим быть проданным местным купцам и мореходам.

Чтобы не оставлять без внимания французов и австрийцев, в крейсирование вдоль далматинского берега были направлены отряды контр-адмирала Сорокина и капитана 1-го ранга Белли: «Параскевия», «Азия», «Уриил», «Венус». Блокада побережья продолжалась.

Тем временем произошла серьезная рокировка и во французском стане. Недовольный медлительностью и нерешительностью Лористона, Наполеон заменил его более энергичным генералом Мармоном. Последний был любимым адъютантом Наполеона еще в Египетском походе, а потому император считал Мармона бесконечно преданным. Увы, придет время, и маршал Мармон в самый сложный момент предаст своего благодетеля, сдав Париж союзникам. Однако до этого еще долгих девять лет Мармон пользуется полным доверием Наполеона.

– Этот Сенявин упрям, как черт, и никак не хочет отдавать Катторо! – вводил в курс дела своего преемника Лористон.

– Скифы всегда упрямы! – ухмыльнулся Мармон. – Но вся их азиатская хитрость на виду, а от упрямства излечивают картечью!

– Увы, не все так просто, – вздохнул Лористон. – Впрочем, ситуация теперь в твоих руках, так что желаю удачи!

Свое вступление в должность генерал ознаменовал новым наступлением. Получив большие подкрепления и доведя силы своей армии до двадцати пяти тысяч человек, Мармон напал на черногорцев. Однако застать воинственных горцев врасплох ему не удалось. Черногорцы успешно отразили все атаки, а затем отошли в полном порядке в урочище Мокрино. Потерпев неудачу с горцами, Мармон попытался оттеснить передовые войска генерал-майора Попандопуло, чтобы, отрезав русский отряд от Герцеговины, быть в готовности уничтожить его сразу же по возобновлении войны. Был момент, когда французы обошли русских со всех сторон, но в конечном счете у них и здесь ничего не вышло. Предусмотрительный Попандопуло вовремя отвел своих солдат в полном порядке. С моря их прикрывали боевые суда. В открытых портах зловеще чернели пушки, готовые в любой момент разрядиться картечью по французским гренадерам. Укрепив небольшие крепостицы Херцегнови и Эс-паньолу, русские окончательно остановили противника. Несколько раз в горячке Мармон пытался вплотную подойти к крепостям, но грозный вид подошедшего к самому берегу линейного корабля «Ярослав» вынудил его отказаться от этой попытки.

– Я не верю ни царю, ни его адмиралу. Последний вообще продувная бестия, спит и видит подложить мне свинью и поднести Катторо на блюде проклятым Джимми! Но я не могу драться с Сенявиным в силу мира между нашими державами, а на законы и договора он плюет с самой высокой мачты! – рассказывал Лористону Мармон. – Послушай, окажи мне последнюю услугу перед отъездом в Париж, навести нашего упрямого «визави». Может тебе удастся напоследок сделать его уступчивее!

Лористон неопределенно вздохнул. В успехе своей миссии он не был уверен. Однако отказывать старому другу было не в его правилах, тем более, что теперь вся ответственность за здешние дела лежала на нем.

– Хорошо! – сказал Лористон, для приличия подумав. – Я постараюсь сделать все что возможно, хотя в таком деле ручаться за успех никак нельзя!

В Катторо Лористон прибыл в легкой коляске и с небольшим конным конвоем.

– Я уже не от себя, а от нового командующего генерала Мормона, – сказал он Сенявину при встрече. – Генерал просил меня узнать, когда же все-таки вы намерены освободить город?