– Медведь? – забеспокоилась она.
У открытых могил было много народу. Солдаты снимали гробы с машин и несли их на плечах через кладбище.
Альберт заметил дочь Рамуза, попробовал протолкаться к ней, но потом передумал. Начались речи.
Представитель воеводского комитета партии, маленький, рыжий, с бородкой, остановился прежде всего на особе покойного учителя:
– Рамуз не был коммунистом. Он принадлежал к нашей либеральной интеллигенции, с которой коммунистам не всегда легко найти общий язык. Он был, однако, настоящим педагогом, историком и, хотя не являлся марксистом, воспитывал своих учеников в атеистическом духе, прививал им умение объективно осмысливать историю и современные деяния нашего народа. Он учил разумно мыслить, внушал терпимость и непредвзятость. Некогда друг Перкуна, он развенчивал в представлении молодежи все распространяемые о нем легенды. Рамуза возненавидели клерикалы, он – еще одна жертва польского фашизма. Оружие, которое его поразило, было нацелено не только в дело социализма, оно ударило и в либеральную интеллигенцию. Наша интеллигенция лишний раз убедилась, что ее настоящий враг не коммунисты, а деятели подполья, которые неотвратимо скатываются на путь фашистского террора, стремясь задушить любую смелую мысль!
Потом выступающий сказал о Крыхняке:
– Он пал на поле боя, сраженный предательской пулей, пал, защищая народную власть и социализм.
Когда к красному полотнищу, покрывавшему гроб Крыхняка, прикалывали Крест Отваги, кто-то легко тронул Альберта за плечо.
– Это тоже надо уметь, майор, – сказал ему Яруга.
– Что именно?
– Погибнуть вовремя. Я вот думаю: проживи он хоть на день дольше, не пришлось ли бы хоронить его, как пса под забором? Хуже всего, однако, то, что час назад бежал Медведь. Я приказал снова доставить его на следствие, но по дороге он «ушел»… Никто не понимает, как это могло случиться.
– Да-а-а? – не очень искренне удивился Альберт. Над открытыми гробами продолжались речи. От
могил тянуло свежей землей. Вдова Крыхняка рыдала.
На улице, возле кладбища, Альберта остановил какой-то мужчина.
– Пойдемте, вас вызывает начальник.
– Вы меня вызывали? – спросил Альберт, присаживаясь возле стола и закуривая.
Яруга движением руки попросил своих сотрудников покинуть кабинет.
– Я не вызывал вас, майор, а лишь приказал одному из моих людей, чтобы он пригласил вас ко мне.
– Вы предупредительны.
– Вежливость – прежде всего, – подчеркнул Яруга и внимательно поглядел на Альберта. – Сами знаете, как бывает. Человек хотел бы поступать согласно инструкциям. Но подчас это невозможно. Именно поэтому я и пригласил вас. Хотелось бы выслушать совет старшего по рангу товарища. Потому что, когда я стоял рядом с вами на кладбище, то вдруг подумал: а не следует ли произвести эксгумацию трупа Крыхняка? Извлечь пулю из его черепа и послать на экспертизу. Стоит также проверить некоторые пистолеты. Потому что, знаете, майор, когда я стоял на кладбище, а Крыхняку на гроб пришпиливали орден, мне показалось, что все это выглядит чертовски странно. Я видел на террасе мертвого Крыхняка. Похоже, что пуля, которая его сразила, пущена не с крыши напротив, а из моего кабинета. И, пораскинув умом, я решил: вот у меня здесь майор из Варшавы, который, пожалуй, тоже обратил внимание на это. Он скажет, что Яруга слеп, как крот. Я и подумал: приглашу-ка я майора к себе, и мы вместе посоветуемся. А то вроде бы странно погиб этот Крыхняк.
– Странно, говорите? – удивился Альберт.
Их взгляды встретились. Они поглядывали друг на друга с интересом, словно впервые увиделись.
– Откуда вы знаете, что Крыхняк был предателем? – спросил Альберт.
– Вас прислали ко мне, майор, проверить, действительно ли Яруга так глуп, как о нем кое-где болтают. Но, клянусь вам, Яруга не такой уж дурак. Как только я услышал, что Крыхняк отправил народ на облаву, а вслед за этим на город налетела вся эта сволочь, поведение Крыхняка сразу показалось мне подозрительным. Вчера на третьем допросе Медведь почти точно описал приметы Крыхняка, когда говорил о человеке, который «засыпал» поручика Миколая.
Может быть, я покажусь глупцом, однако я рассуждал следующим образом: Крыхняк оказался предателем, кто-то воспользовался замешательством и прикончил его. Кому была на руку смерть Крыхняка, уже почти бывшего в наших руках и потому способного дать нам подробнейшую информацию? Разумеется, Роките. Он и прикончил человека, который представлял опасность. Альберт улыбнулся.
– Ничего не скажешь, Яруга, рассуждаете вы правильно.
– Раз Крыхняк мог оказаться предателем, то где гарантия, что и на более высоком посту не сидит подобная же сволочь? Не так ли, майор?
Оба замолчали.
– Я не спорю: вы рассуждаете правильно, – отозвался Альберт. – Но вместе с тем ваше суждение наивно и шаблонно. Простите, что я так говорю.
– Я не обижаюсь, – бросил Яруга. Теперь он уже смотрел только туда, где у Альберта находился пистолет.
– Вам не мешало бы сообразить, Яруга, что в тот момент, когда разгорелся бой, ни Рокита, ни кто-либо из его людей, ни даже сам майор госбезопасности не могли предполагать, что вы уже начинаете подозревать Крыхняка. И уж тем более никто не ожидал, что на следующий день вы схватите Медведя, который как бы опишет вам самого Крыхняка. Если бы Крыхняка в самом деле захотели убрать, то это могло случиться вчера, сегодня, но только не в момент перестрелки. Вы просите моего совета: производить или нет обследование трупа Крыхняка? А я не знаю. Клянусь богом, не знаю. Я не уверен, что это как-то прояснит дело. Мне кажется, что тот, кто прикончил Крыхняка, тоже не был дураком. А если выяснится, например, что пуля, сразившая Крыхняка, из его же пистолета?
– Фью-фью! – громко присвистнул Яруга. – Этот человек действительно не так уж глуп.
– А поскольку, Яруга, вы привыкли мыслить по шаблону, почему вы не предусмотрели еще одной возможности? Ведь могло случиться и так, что Некто получает от партии задание государственной важности. Он должен действовать в абсолютной тайне именно в том районе, где ведет свою работу матерый предатель. Но его интересует не сам подлец, на карту поставлено нечто большее… В какой-то момент этот человек опознает предателя. Но события развиваются так, что одновременно и сам предатель догадывается, кем является Некто. В обычных условиях тот взял бы подлеца за шиворот и препроводил в Варшаву к своим коллегам. Но, как я уже заметил, все происходит не в обычных условиях. Начинается бой, и этот Некто не знает, чем бой закончится. Может быть, он сам погибнет от вражеской пули, а вместе с его гибелью будет погребена тайна предателя, который вновь и вновь станет посылать на смерть наших товарищей, как он уже не раз делал это. А возможно, воспользовавшись общим замешательством, подлец и вовсе ускользнет или успеет предупредить своих о том, кто этот человек и какую роль он выполняет? Ответственное задание, ради успеха которого пожертвовали собой столько наших людей, будет сорвано. Ответьте же Яруга, ответьте, положа руку на сердце, что бы вы предприняли, окажись вы на его месте? Может, и вы бы вырвали пистолет из лап предателя и пристрелили его во время сражения, потому что, как говаривал один мудрый польский король, которого звали Стефан Баторий, «только мертвый пес не кусает». Это и моя вина, Яруга, что, сидя в Варшаве и разрабатывая эти самые инструкции для наших органов на местах, мы не всегда умеем все предусмотреть и учесть. И потом наши добросовестные, верные и далеко не глупые товарищи в уезде, стоя на кладбище, ломают голову над тем, по инструкции или нет пристрелили предателя.
Яруга так уставился на Альберта, будто хотел заглянуть к нему под черепную коробку. А может быть, он лишь внимательно изучал черты его лица?
– Так что же вы посоветуете, майор? – тихо спросил он.
– Я ничего не могу вам посоветовать. Я и сам не знаю, как разрешить подобную проблему. Мне, однако, кажется, Яруга, что вам стоит еще раз взглянуть на телефонограмму, которую прислали по поводу меня из Варшавы. Вдруг вы сумеете прочесть в ней еще кое-что между строк, и тогда легче будет принять решение. Но я думаю, что вы не найдете ее в том балагане, который царит на вашем столе. Подобного балагана на столе начальника уездного управления мне еще ни разу не приходилось видеть.
