– Ты собираешься подавать на развод? – спросил Бен, глядя на нее в упор.

Она отрицательно покачала головой.

– Я не готова к этому, просто мне нужно знать, как ты намереваешься поступить с ней.

– Да никак. У нас все кончено.

Было похоже на то, что он говорит правду, но Энджи хотелось знать больше.

– Почему? – спросила она.

– Она была для меня заменителем, человеком, способным заполнить пустоту внутри и убить время.

– Она состояла в этой должности восемь лет. Что же изменилось сейчас?

– Сейчас ты обо всем знаешь, и я чувствую себя, как последнее дерьмо.

Одна половинка души Энджи со злорадством отметила этот факт, но другая, которая оказалась более отзывчивой к людским бедам, ощутила, что у мужа начался период раскаяния. Она всегда знала, что Бен – человек разумный. Более того, его карикатуры помогали слабым бороться с сильными мира сего, так что его можно было бы назвать существом человеколюбивым. И Маре очень нравилась эта черта его характера. Энджи в свое время тоже гордилась мужем.

Итак, несмотря на ошибку, разум у Бена в конце концов победил. Энджи ощутила некоторое удовлетворение от того, что она, как выяснилось, все-таки не слишком плохо знала мужа.

– Ну так что будет с нами? – тихо спросила она. – Сможем мы склеить разбитое и обрести счастье снова?

Он вытянул ноги и потер ладонями бедра.

– Я не знаю. Иногда я все еще злюсь.

– На то, что я хожу на работу?

– В основном.

– Ты хочешь, чтобы я уволилась?

Он внимательно посмотрел на жену.

– А что, это возможно?

Она задала вопрос, только чтобы услышать это от него.

– «Возможно» – не то слово, – постаралась объяснить она свою точку зрения. – Более уместен вопрос «могу ли я?» – Энджи перевела дух. – Честно говоря, не знаю. Врачебная практика, которую я веду, успела уже превратиться в неотделимую часть меня самой. Я не уверена, что смогу полностью отказаться от своей работы, точно так же, как для тебя невозможно взять и вдруг перестать рисовать.

– Я начал рисовать с двух лет.

– А я хотела стать врачом почти в таком же возрасте.

– Искусство – это одно из важнейших проявлений человеческого духа.

– Точно так же, как и стремление исцелять.

Молчание, установившееся после довольно резкой отповеди мужу, которую позволила себе Энджи, стало свинцовой тяжестью давить ей на сердце. «Поговори с ним, Энджи, расскажи, что ты чувствуешь», – всплыли в ее памяти отчаянные призывы Пейдж. Потом она вспомнила отрывок из письма Мары, который не так давно прочитала Пейдж в офисе: «Я вхожу в человеческие жизни, а потом ухожу. Люди поступают со мной точно так же».

В этот момент Энджи неожиданно ощутила свою близость с Марой – вот уж чего ей хотелось бы меньше всего на свете.

– Надо прийти к компромиссу, – заявила она твердо. Нечего распускать нюни, когда ты прожила половину жизни. – Мы не можем расстаться так просто. Слишком много между нами общего, слишком много мы одинаково любим. В конце концов, у нас есть даже общая история – история нашей жизни под одной крышей…

– И общий ребенок, который завтра приезжает домой на каникулы. – К тону мужа примешивалась тень сарказма, к которому он часто прибегал в последнее время, разговаривая с ней. – Ты именно ради сына затеяла весь этот разговор?

Осенний лист притиснуло ветром к лобовому стеклу машины. Он был пожухлый и сморщенный. Она сказала:

– Нет, Бен. Я стала понимать те вещи, которых раньше не замечала. Ты был прав насчет Дуги. Не могу сказать, что мне очень нравится, что он находится в пансионе. Эта идея всегда останется для меня чуждой, это приблизительно так же, как в его детстве, когда он был совсем малышом и пытался перелезть через ограждение кроватки. Я сидела рядом, видела его попытки, но сознательно не пыталась помочь, поскольку знала, что если он не сделает этого сам, то никогда не научится самостоятельно преодолевать препятствия в жизни. Он достаточно хорошо вписался в жизнь закрытой школы – ведь это то, чего он хотел и, возможно, в чем сильно нуждался. – Она глотнула воздуха и закончила: – Нет, этот разговор я затеяла только ради нас, двоих.

Этой фразой она закончила свой разговор с мужем. Круг замкнулся.

– Итак, – сказал Бен, продолжая упорно смотреть в приборную доску прямо перед собой, – что мы с тобой будем делать дальше?

Энджи теперь не хотелось помогать ему.

– Что ж, тебе самому придется ответить на этот вопрос. Что-то я стала очень нерешительной, когда ты предлагаешь мне дать ответ на глобальные вопросы. Мне разонравилось обо всем думать самой.

– Но я тоже не в состоянии решить что-либо в одиночку.

– Я просто не знаю, что тебе сказать. Я знаю только, чего хочу лично я. Я хочу, чтобы мы остались вместе и постарались вновь построить свою жизнь, но я вовсе не уверена, что ты хочешь того же самого.

Он некоторое время помолчал, а затем произнес тихим голосом:

– Я хочу того же, чего хочешь ты.

– Значит, решение возможно. Может быть, нам обоим следует подумать над этим. Хорошо подумать, а потом еще раз поговорить. – Было похоже, что она имеет в виду какие-то длительные разговоры, чуть ли не переговоры в общепринятом смысле слова, но она была не в состоянии придумать ничего другого. Если знаешь, что есть надежда, тогда можно ждать и долго.

– А Нора? – задал он коварный вопрос, и она тревожно посмотрела на него. – Ты сможешь о ней забыть?

– А ты? – спросила Энджи. Спросила и замерла, ожидая, что он ответит.

– Она была мне хорошим другом. Возможно, если бы у меня не было ее, я бы просто в один прекрасный день ушел из дома.

Энджи почувствовала, что ее собственная ирония отчаянно просится наружу.

– Я бы поблагодарила ее за то, что ты остался, но очень надеюсь, что мне не придется снова видеть эту женщину. Она спала с моим мужем, и я вовсе не уверена, что смогу ее простить. Кроме того, если бы ты ушел, я бы узнала обо всем раньше. А я ничегошеньки не знала, Бен. – Она снова вспомнила все пережитое. – Честно, Бен. Я ни о чем не подозревала.

Тот смотрел на нее довольно долго. Затем тихим и нежным голосом, на этот раз свободным от сарказма, произнес:

– Я знаю. – И сразу же открыл дверцу машины и вышел.

Ученики начали покидать школьный городок в Маунт-Корте в конце учебного дня в среду. Всю первую половину дня автобусы шныряли от школьного городка до аэропорта и обратно. Родители приезжали на автомобилях, забирали своих чад вместе с их багажом и уезжали по домам.

Зная, что у Сары тренировка по бегу, а потом занятия в учебном корпусе (часть ее наказания за то, что она без разрешения покинула школьный городок), Ноа не ожидал увидеть ее у себя дома раньше, чем закончится обед. Ему не хотелось готовить обед дома, поэтому он заказал столик в ресторане Берни «Беарн», полагая, что это будет лучший способ начать задуманное им сближение между дочерью и отцом.

Часы пробили пять тридцать вечера и продолжали свой ход, но никто не пришел. Ноа дал Саре еще тридцать минут, рассчитывая, что девушке может понадобиться время, чтобы собрать кое-какие вещи. Но когда она не пришла ни в шесть, ни в шесть тридцать, он сам отправился в общежитие. За те две минуты, пока он шел, он успел напридумывать всякое: что, например, она сбежала, или ее похитили, или что она снова укрывается в доме Пейдж.

Против своего последнего предположения он бы не стал возражать. Неплохо иметь предлог, чтобы лишний раз повидать Пейдж. У них не было будущего, это правда, тем не менее эта женщина привлекала его – и не только сексуально, хотя и этот аспект присутствовал в его отношении к Пейдж, чего уж тут греха таить. Она вполне стоила тех усилий, которые он тратил, чтобы завоевать ее. Если он чем-либо расстраивал ее, она обычно не сердилась на него долго. Она смотрела ему в глаза и говорила, что он не прав, и добавляла что-нибудь вроде «у нас с вами нет будущего».

Кроме всего прочего, она оказывала на Сару неплохое влияние.