– Она хоть раз говорила об этом?

– Нет, – призналась Пейдж. – Но в моих словах есть определенная доля истины. Мара любила детей, и у нее были все задатки великолепной матери. Кстати, уж если мы заговорили о материнстве. – Тут Пейдж повернулась к Энджи, которая смотрела совершенно отсутствующим взглядом, но, уловив ее движение, изобразила на лице внимание. – У Джилл Стикли имелась весьма уважительная причина рваться ко мне на прием вчера. Дело в том, что она беременна.

Питер прикоснулся своей кофейной чашкой ко лбу.

– Господи, ну когда эти девочки чему-нибудь научатся? – Он встал и направился к двери.

– Для того чтобы станцевать танго, нужны двое, – бросила она ему вслед довольно резко, так как не любила, когда мужчины отпускали реплики относительно секса. Затем снова повернулась к Энджи и рассказала ей о случае с Джилл. – Сегодня утром я разговаривала с ее матерью и взяла с нее слово, что она объяснит, что девочка по уважительным причинам не сможет посещать школу до сентября. Тем временем она поживет у меня.

Энджи кивнула.

– Ну что ж, это неплохо.

– Сами останется у меня, пока агентство не подыщет для нее новых приемных родителей. Она просто прелесть, Энджи, она заслуживает самых лучших родителей на свете.

– Мара хотела бы для девочки того же самого. С другой стороны, – Энджи устремила взор на потолок, – кто я такая, чтобы утверждать, что Мара хотела бы этого? Мне казалось, что я ее знаю, но на поверку выходит, что не очень-то.

Пейдж говорила себе то же самое много раз за последние несколько дней, ведь тайна Мары оставалась нераскрытой.

– Энджи, ты никогда не думала, что у Мары и Питера были романтические отношения?

– Романтические?

– Ну хорошо, сексуальные.

Энджи заколебалась.

– Интересная мысль, но почему ты спрашиваешь? Пейдж рассказала ей о подтяжках.

– Если она и была влюблена в Питера, то мне она об этом ни словом не обмолвилась.

– Мне тоже. С другой стороны, – сказала Энджи, нахмурившись и склонившись над своей чашкой с кофе, – вполне возможно, что она как-то намекала на это, но я не поняла. Но даже если и так, она не была первая. – Энджи отпила глоток кофе.

Пейдж ощутила некоторое неудобство.

– Что ты имеешь в виду? – Несмотря на всю свою самоуверенность, Энджи редко хвастала. Но она и никогда не опускалась до самоуничижения.

Энджи устало перевела дух.

– Да так, ничего особенного. – Она продолжала держать в руках пустую чашку и водила пальцем по кромке.

– Энджи?

Она подняла глаза. Они были полны слез.

– Боюсь, что я тоже основательно вляпалась, – медленно проговорила она.

Пейдж дотронулась до ее руки.

– Ты? Вляпалась? Совершенно невозможная вещь.

– Я тоже так думала всю свою жизнь, – сказала она, – но, оказывается, ошибалась. Мы с Беном страшно поцапались вчера вечером.

– Я тебе не верю. Ты и Бен не способны ругаться. Он слишком миролюбивый, а ты никогда не делала ни одного неверного шага.

– Но только не вчера вечером. – Она вытащила бумажную салфетку из пачки и прижала ее к глазам.

Пейдж была просто потрясена. Она никогда прежде не видела Энджи в таком удрученном состоянии.

– Ладно. Значит, говоришь, поцапались. Но ведь не слишком серьезно?

– У него роман, – прорыдала Энджи в салфетку. Пейдж удивилась.

– У Бена?

Энджи кивнула. Ее голос неожиданно сделался хриплым и прерывистым.

– Да, у Бена. С городской библиотекаршей.

– Ты шутишь? – автоматически переспросила Пейдж, хотя знала, что, если бы Энджи шутила, не было бы всхлипов, печальных глаз и мокрых насквозь салфеток. – Но почему, скажи на милость, ему вообще понадобилось заводить роман с кем бы то ни было?

После минуты молчания и тихих рыданий Энджи взяла себя в руки и смогла ответить на ее вопрос.

– Он заявил, что я не слушаю его, не вижу его, что он одинок.

– Почему же он не сказал тебе об этом раньше?

– Он говорил, что пытался, и неоднократно, но я не принимала его всерьез. Я, разумеется, могла бы ему не поверить, если бы не смерть Мары. Она совершила самоубийство, а я, ее подруга и компаньон, даже не заметила, что трагедия надвигается. Так, значит, я также могла не заметить, как страдает он. Поэтому, когда он назвал имя женщины, что я могла ему возразить? Ее зовут Нора Итон. Боже мой!

Пейдж и представить себе не могла, что Бен способен на неверность, что заставило ее сделать печальный вывод о собственной проницательности. Она подозревала о состоянии Мары не более чем Энджи, хотя считала себя куда более близкой подругой Мары, чем Энджи.

Она обняла Энджи за плечи и постаралась ее утешить, насколько это было в ее силах.

– Я сочувствую тебе, Энджи. Чем я могу тебе помочь?

– Не слишком многим, – ответила она сквозь слезы. – Самое страшное уже произошло.

– Что же будет дальше?

Энджи выглядела совершенно потрясенной случившимся.

– Представления не имею. Я первый раз в подобной ситуации.

– Но ты инстинктивно способна понять многое.

– Очевидно, нет, если я проглядела измену мужа. Мой любимый Бен завел роман, который продолжается, – тут ее голос вздрогнул, – уже восемь лет, а я не имею об этом ни малейшего представления. Теперь я пересматриваю мою жизнь с Беном так же, как я до этого пересматривала мои отношения с Марой, и задаюсь вопросом, когда и где я поскользнулась. Я стараюсь вспомнить улики, которых раньше не замечала, но я ничего не в силах увидеть. На его воротничке не было следов губной помады. Ни от его одежды, ни от его тела не пахло незнакомыми духами. – Она вздрогнула.

Пейдж могла представить себе ход ее мыслей. Очень мягко она спросила ее.

– Изменилось ли хоть как-нибудь отношение Питера к тебе?

Энджи бросила в ее сторону озабоченный взгляд.

– Только не в постели, нет. В наших отношениях преобладала не физическая близость. У нас никогда не было времени, то есть у меня никогда не было времени, – поправилась она. – Мы редко, сказать по правде, занимались любовью, но, когда до этого доходило, нам было хорошо, да и продолжает быть, по крайней мере мне. И мне казалось, что ему тоже было хорошо со мной. – Она крепко зажмурила глаза. – Мне казалось, что главное не количество, а качество. И вот теперь чувствую себя как дура.

– Ты не дура.

– Нет, послушай, ты можешь себе представить, что он занимался любовью со мной, а думал о ней?

– Возможно, что ничего подобного не было.

– Подумать только – восемь лет! И как я могла не заметить?

– Если ты не заметила с самого начала, то потом тем более сложно. За восемь лет все, чем бы он ни занимался, стало нормой, привычной рутиной. Так что вряд ли ты могла заметить что-нибудь из ряда вот выходящее.

Энджи наградила подругу весьма суровым взглядом.

– Медицинский журнал из Новой Англии ничего подобного не описывал, так что пособия у меня под рукой не имелось.

Пейдж улыбнулась.

– Так что же ты сделала с ним после всего того, что он наговорил?

Глубоко вздохнув, Энджи положила локти на край стола и, как показалось Пейдж, несколько успокоилась.

– Я не прогнала его прочь, хотя уверена, что Мара посоветовала бы сделать именно так. «Разведись с ним, – сказала бы она. – Пусть он поймет, чего он на самом деле стоит. Уж если ему так нравится Нора Итон, пусть она стирает ему носки». Мара обожала Бена, но никогда не прощала неверность никому.

Пейдж снова улыбнулась. Анализ реакции Мары был дан абсолютно верный, поскольку за всей ее мягкостью скрывался твердый характер и она могла быть очень воинственной. – Но ты не учитываешь тот факт, что любишь его.

– Люблю, – подтвердила Энджи.

– А он тебе сказал, чего хочет сам? – Пейдж не смогла заставить себя произнести слово «расстаться», а тем более «развод».

– Он ушел из дома после нашей ссоры. Правда, он потом вернулся, но мы больше не разговаривали. Когда сегодня утром я вставала, чтобы идти на работу, он был еще в постели. – Она прижала дрожащую руку ко рту, затем схватила себя, сжимаясь, словно от холода, и умоляюще взглянула на Пейдж. – Что же мне делать? – прошептала она.