Бен резко приподнялся на диване и сел. Его взгляд снова скользнул по экрану телевизора. Энджи знала, что муж сердится. Он сердился на Мару, так же как, впрочем, и Энджи. Для них ее смерть выглядела как бессмысленная потеря человеческой жизни. Не говоря уже о том, что они лишились преданного друга и опытного врача.

– Я пойду и скажу Дуги, что уезжаю, – тихо проговорила Энджи. – Сделай мне одолжение, если зазвонит телефон, постарайся снять трубку сам. Если будут звонить из клиники, пусть перезвонят Пейдж. Если же это будет Мелисса, проследи, чтобы он разговаривал не слишком долго.

– Почему бы и нет? Похороны сильно сказались на его нервах. Было бы неплохо, чтобы парень чуточку развеялся. Кроме того, сегодня пятница. Завтра ему не надо идти в школу.

– Неужели ты не понимаешь, что у него роман, а ему всего четырнадцать?

– Самый подходящий возраст, чтобы потрепаться с девчонками по телефону.

– Кстати, о твоем смокинге, – напомнила Энджи мужу. – Тебе следует сходить на чердак и принести его сюда. Если он сидит не так, как прежде, то его завтра же надо отнести к портному.

Бен поудобнее устроился на диване.

– Церемония награждения состоится только через шесть недель.

– Совершенно верно, – заметила Энджи, стоя в дверях, – но в последний раз ты надевал его шесть лет назад. Даже если он сидит хорошо, вполне возможно, что он вышел из моды или потерял вид. В таком случае нам придется купить новый. Когда ты получишь эту награду, то станешь настоящей знаменитостью. – Энджи гордилась своим Беном. Он был талантливым карикатуристом. – Хочу, чтобы ты выглядел лучше всех.

Энджи стала подниматься по лестнице в комнату Дуги. Дверь оказалась закрытой. Она постучала, открыла ее и заглянула внутрь. Дуги лежал растянувшись на диване и в этой позе очень напоминал Бена. Но в отличие от отца он был настроен весьма агрессивно. Потому что его побеспокоили. Он, должно быть, следил за Энджи и знал, когда она закончила говорить с Пейдж. Сейчас он разговаривал по телефону сам.

Он быстро прикрыл трубку ладонью.

– Ты никогда не даешь мне возможность сказать – «войдите».

Энджи улыбнулась.

– Я твоя мама. Мне разрешений не надо. – Она умолкла, вспомнив о Маре. – У тебя все нормально?

Мальчик пожал плечами.

– Надеюсь.

– С кем это ты разговариваешь?

– С ребятами из школы.

Энджи догадывалась, что это означает. Вероятно, кучка мальчиков и девочек сгрудились вокруг телефонного автомата, находившегося в общежитии.

– И с Мелиссой тоже?

Он опять пожал плечами.

– Разговаривай, конечно, только недолго, – предупредила его Энджи с таким выражением, словно отпускала ему какую-то вину, а затем добавила: – Я еду сейчас к Пейдж ненадолго. Помнишь о ребенке Мары? О маленькой девочке, которую она хотела удочерить? Так вот, ее сегодня привезли.

У Дуги от удивления отвалилась челюсть.

– Пейдж взяла ее себе.

– И что же она собирается с ней делать?

– Именно это мы и будем обсуждать. Меня, возможно, не будет дома несколько часов. Почему бы тебе не вытащить отца на воздух и не перекинуться в баскетбол? Фонари опять работают.

– Я хотел сходить в «Рилс».

Энджи сразу ощутила беспокойство. Видеосалон с баром, где торговали безалкогольными напитками, превратился в место постоянных сборищ учеников из Маунт-Корта с тех пор, как в общежитии разрешили иметь видеомагнитофоны.

– И кто же там будет? – мягко спросила она. Дуги в очередной раз пожал плечами.

– Да так, знакомые ребята.

– А Мелисса?

Дуги опять дернул плечом.

– Если она захочет прийти вместе со всеми. Да ты не волнуйся, мама. Ничего страшного не произойдет. Им всем надо возвращаться к десяти часам.

Энджи вздохнула.

– Мне бы хотелось, чтобы ты не ходил туда, Дуги. По крайне мере, сегодня.

– Мара не стала бы возражать.

– Только не сегодня.

Мальчик поплотнее закрыл рукой телефонную трубку.

– Почему нет?

– Потому что компании всегда попадают в какую-нибудь историю. Помнишь, прошлой весной компанию молодых людей забрали в полицию за то, что они швыряли банки от пива в военный мемориал в центре города? Их соревнование в меткости посчитали неуважением к памяти павших, кроме того, все они, несмотря на юный возраст, были выпивши.

– Но ведь мы собираемся в «Рилс».

– Рилс находится в одном квартале с аптекой, с заведением, где играют в карты, и, как это ни странно, с винным магазином. Ребятам ничего не стоило сунуть немного денег какому-нибудь водителю грузовика и попросить его купить им пива. И это заставляет меня волноваться, Дуги.

– Ты что, мне не доверяешь?

– Конечно же, я доверяю тебе. Я не доверяю кое-кому из вашей компании.

– Они нормальные ребята.

– Совершенно в этом уверена. Все дети нормальные. Некоторые, правда, или закомплексованы, или агрессивны. Но в целом они, конечно, хорошие. Только иногда объединяются, чтобы совершать глупые поступки.

– Мам, – шепотом пожаловался сын, – мне уже четырнадцать. Твоя опека иногда бывает просто невыносимой.

В этом году Энджи приходилось мириться с тем, что ее сын начал высказывать подобные замечания. Семиклассники из Маунт-Корта должны были возвращаться в общежитие к восьми часам, за исключением тех случаев, когда их сопровождал взрослый. Впрочем, гарантировать, что среди невинных семиклассников не найдется любителей более поздних прогулок, было нельзя. Просто до сих пор Дуги еще не приглашали на ночные гуляния. Энджи вздохнула.

– Ну пожалуйста, Дуги, ради меня. Последние дни были очень трудными для меня, и это не прошло даром. Меньше всего мне хотелось бы расстраиваться из-за тебя, а ведь я буду – если ты пойдешь на встречу с друзьями и подружками в Рилсе. В другой раз, может быть…

– Но…

– Твой отец нуждается в поддержке. Он в подавленном настроении.

– Но…

Энджи подняла руку, чмокнула его и ушла. На первом этаже она упаковала белье для стирки, взяла ключи от автомобиля и, крикнув Бену, что уходит, направилась к двери. Она пыталась собраться с мыслями. Она подумала о том, насколько легче было бы Пейдж, если бы ей не нужно было работать по утрам.

В субботу прием шел с девяти до двенадцати. В первую очередь принимали пациентов с острыми болями, а таких по субботам обыкновенно бывало мало. На дежурстве достаточно было одного врача, и вопрос, кто будет дежурить в субботу, всегда являлся поводом для дружных споров и добродушных перебранок.

Энджи подумала, что было бы неплохо, если бы Питер согласился заменить на дежурстве Пейдж. Она вернулась на кухню и позвонила ему.

Таверна была самым известным заведением в городе и оставалась таким, сколько себя помнил Питер Грейс. Его отец выпивал в ней, а еще раньше – его дед, и, хотя грубо сколоченные скамейки и столы, а также оголенные электрические лампочки давно заменили полированными сосновыми панелями и светильниками от Тиффани, заведение по-прежнему сохраняло деревенский стиль. Если верить старшим братьям Питера, ни один мужчина в Таккере не имел права пользоваться таковым, пока не выберет для себя личный загончик в Таверне. С этой точки зрения Питер не являлся мужчиной до тридцати лет, то есть до того времени, когда он вернулся в Таккер после окончания медицинского института и имел за плечами четыре года практической работы в качестве педиатра. Тогда – и только тогда отпрыск рода Грейсов, который в свое время покинул Таккер, набрался смелости, чтобы выбрать для себя загончик.

Его загончик – это своеобразная будка, окружавшая стол, за которым он сидел, был второй от двери и хорошо просматривался, в отличие от других будок, находившихся в глубине зала. Питеру нравилось быть на виду. Он был важным человеком, много путешествовавшим и делавшим такие вещи, на которые вряд ли были способны его земляки. Кроме того, он был врачом, уважаемой персоной в городе. Пациенты его любили, и их обожание действовало на него как наркотик. Это было свидетельством успеха, которое нельзя было купить ни за какие деньги и которое помогало ему забывать то время, когда он чувствовал себя неудачником.