В такое тревожное и жуткое время правительство решило как-то обратить, наконец, внимание, на вопли и стоны старообрядцев и удовлетворить хоть кое-какие их вопиющие нужды и потребности. 17 апреля 1905 г. последовал "Высочайший указ об укреплении начал веротерпимости".
Указ этот, состоящий из 17 пунктов, не предназначался для удовлетворения только старообрядческих нужд, он устанавливал права и других вероисповедных групп: сектантов, магометан и даже язычников (ламаитов). Исключительно о старообрядцах говорил только один пункт, 7-ой: "Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы церкви православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам". Но даже этот пункт выражен менее категорично, чем соответствующий о ламаитах, называть которых "идолопоклонниками" и "язычниками" "возбраняется", тогда как старообрядцам лишь "присваивается наименование старообрядцев", а ругательная кличка "раскольники" не возбранена. Она, действительно, и после этого указа часто употреблялась.
Новый закон мало чем отличается от майского закона Александра III: он признал, что "отпадение от православной веры в другое христианское вероисповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных последствий в отношении личных или гражданских прав", чего не было установлено майским законом. Указ николаевский признал духовных лиц, старообрядческих и сектантских, "подлежащими исключению из мещан или сельских обывателей и освобождению от призыва на действительную военную службу". Закон александровский, напротив, устанавливал, чтобы они оставались в тех сословиях, в которых состояли, и несли все повинности этих сословий. Что же касается иерархических титулов этих лиц, то указ 17 апреля повторил требование майского закона, чтобы не было допущено "употребление православных иерархических наименований", причем это требование относилось в равной степени как к старообрядцам, признающим и имеющим священную иерархию, так и к сектантам, совершенно отвергающим священную иерархию со всеми ее титулами. Таким образом, оказалось, что сектанты получили этим пунктом Высочайшего указа право не титуловать своих духовных лиц ненавистными и презираемыми ими наименованиями, а старообрядцы получили унижение и оскорбление от этого воспрещения титуловать их священноиерархических лиц присущими им наименованиями. Сектантским духом веяло от этого указа. Он вообще сектантам, как и другим исповеданиям, дал больше прав, чем старообрядцам. Уже одно уравнение последних с сектантами западного происхождения, главным образом, немецкого, было для старообрядцев, таких строгих церковников и столь ярких националистов, намеренным со стороны правительства принижением. В этом отношении закон 3 мая 1883 г. выгодно отличался от николаевского указа: тот не смешивал старообрядцев с сектантами, тот был исключительно "раскольническим" законом. Есть еще одно унижение старообрядцев в указе в сравнении уже со "всеми другими христианскими исповеданиями": старообрядческие храмы молитвенные, церкви нигде не названы этими наименованиями, они именуются лишь "молитвенными домами" и "молельнями", тогда как других исповеданий молитвенные дома именуются и "церквами". В сравнении даже с нехристианскими исповеданиями, старообрядцы, по Высочайшему указу 17 апреля, получили меньше прав: третий пункт его законополагает "установить, что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали сами они или их предки, подлежат, по желанию их, исключению из числа православных". В таком именно праве крайне нуждались прежде всего старообрядцы, так как среди них были сотни тысяч, если не миллионы, таких лиц, которые числились по документам "православными", а в действительности не только они, но и отцы их и деды, и прадеды, включительно до самого князя Владимира, были старообрядцами, т.е. не никонианами, а древлеправославными христианами. Мы уже не раз отмечали выше, какие мытарства и тиранства переживали эти старообрядцы из-за насильственного причисления их самих и далеких их предков к "православию". Их и нужно было освободить от такого мучительного положения. Однако, указ о них ничего не сказал, а о "нехристианах" весьма сочувственно позаботился.
По 14 пункту указа, всем инославным исповеданиям разрешалось "во всякого рода учебных заведениях" преподавать своим учащимся свой Закон Божий и даже на своем "природном языке", причем должны его преподавать обязательно духовные лица "надлежащего исповедания", чем, конечно, укреплялся авторитет их как в глазах учащихся, так и вообще в стране и, кроме того, преподавание велось в духе этого исповедания. О старообрядческом же праве преподавать Закон Божий указ совсем ничего не говорил, тогда как именно старообрядцы более других нуждались в этом праве, так как их детей унижали и оскорбляли в школах на уроках по Закону Божию. Православные преподаватели не смели трогать детей ни католиков, ни протестантов, ни других инославных и иноверных исповеданий. Указ промолчал о многих старообрядческих нуждах, притом самых вопиющих, неотложных. Так, он ничего не сказал о положении старообрядческих общин-приходов, об их имуществе, закрепленном, no-необходимости, за частными лицами. Ничего не законоположил о старообрядческих браках, впрочем, наградил старообрядцев таким брачным правом, которое им не нужно и которое противно церковным канонам: "...уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков" (пункт 11). Сектанты действительно получили новое право, старообрядцев же оно вводило лишь в беззаконие. Ничего указ не давал старообрядцам и по школьному делу. Промолчал он о постройке старообрядческих церквей с соответствующим наружным видом, о крестных ходах, о церковном пении за покойниками; о священных облачениях, однако, оговорился, что оно "воспрещено" при богослужениях, "когда сие будет возбранено законом". Очевидно, предполагалось издать какой-то специальный закон, воспрещающий старообрядческим священнослужителям пользоваться священными облачениями. Все пугало правительство в старообрядческой иерархии. Любопытно, что и сектантам "воспрещает" указ "надевать священнослужительское облачение". Сектанты были бы очень довольны, если бы и все православные священнослужители, равно всех других исповеданий, были лишены права носить какие бы то ни было священные облачения. И в этом пункте указ имел печать сектантства, в которое его загоняла все та же страшная боязнь старообрядческой иерархии. Ничего не говорится о правах старообрядцев поступать на государственные и городские должности и получать по заслугам военные чины. О праве старообрядцев издавать свои книги, хотя бы богослужебные, тоже ничего не сказано. Вообще в указе 17 апреля много пробелов, недоговоренности, неясности и спутанности. Но ясен и категоричен был 12 пункт указа: "Распечатать все молитвенные дома, закрытые как в административном порядке, не исключая случаев, восходивших чрез комитет министров до Высочайшего рассмотрения, так и по определениям судебных мест". Нет сомнения, что этим пунктом имелись в виду и св. храмы Рогожского Кладбища, алтари которых находились под полувековым запретом[428].
17 апреля 1905 г. был первым днем св. Пасхи, и указ о веротерпимости был "красным яичком" к красному дню. Накануне этого дня, именно 16 апреля, последовала еще Высочайшая телеграмма государя на имя московского генерал-губернатора: "Повелеваю в сегодняшний день наступающего светлого праздника распечатать алтари старообрядческих часовен московского Рогожского Кладбища и предоставить впредь состоящим при них настоятелям совершать в них церковные службы. Да послужит это столь желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением моего доверия и сердечного благоволения к старообрядцам, искони известным своею непоколебимою преданностью Престолу". Пасхальная заутреня была совершена в обоих храмах уже с распечатанными алтарями. На это необычайное торжество собралась вся старообрядческая Москва. Радости и восторгам старообрядцев не было границ. Они неописуемы.
