Прошение было краткое, но яркое, вполне прояснявшее положение старообрядцев и их лишь некоторые нужды и желания. Прежде всего, они говорили, что они "исконно русские люди, преданные государю и отечеству, свято чтущие древние христианские святыни, обычаи и обряды, принятые от православной греческой церкви св. благоверным и равноапостольным князем Владимиром". "Приемлют церковные таинства и богослужение, совершаемое по старопечатным книгам и чиноположению, существовавшим в Древней Руси", имеют иерархию от не изверженного и не запрещенного греческой церковью митрополита Амвросия. Исполняют все гражданские обязанности, отбывают воинскую повинность. Храбрые же казаки Дона, Кавказа, Урала и восточных окраин Сибири служат государям поголовно и за свою верную службу удостоены составлять конвой царский. Ясно, что такие верные сыны России не могут быть причислены к врагам отечества и "недостойны они тяжкого осуждения и притеснений, какие выпали на их долю в течение двух с половиной столетий вследствие установившегося предубежденного на них взгляда". Далее говорится, что Александр III законом 3 мая 1883 г. "указал те границы, в пределах которых старообрядцы должны устроять свою религиозно-нравственную жизнь". Кратко передается содержание закона и тут же замечается, что этим законом "старообрядцам не представлено тех религиозных прав, какими пользуются" в России все другие исповедания, им "дарована лишь условная свобода, полная ограничений". Но в действительной, обыденной жизни старообрядцы далеко не пользуются и этими "ограниченными правами". Молитвенные здания у них отнимаются, запечатываются и закрываются; церковная утварь, священные облачения, святые иконы отбираются; от духовных пастырей требуются подписки - отказаться от священного звания и совершения служб, законом 1883 г. дозволенных, и всякое доброе дело старообрядцев "истолковывается превратно в худую сторону". "История подобные мероприятия подвергла уже осуждению!" - смело провозглашают просители и заканчивают свое всеподданнейшее прошение следующей мольбой: "Всемилостивейший государь! Как особенного благодеяния и милости просим мы о сохранении за нами, старообрядцами, законных прав, дарованных Твоим незабвенным родителем и ограждения от несправедливых их нарушений".
Слишком скромны были желания старообрядцев. Собственно, ни о каких правах и льготах они не просили, таковых и не было в упомянутом законе Александра III. Умоляли лишь об одном: дайте нам возможность молиться Богу в своем родном отечестве и не преследуйте наших духовных пастырей - и считали такое положение, как "особенное благодеяние". Воистину, "горькая их была доля", как они и выразились в самых последних словах своего прошения. А между тем, сколько было в то время нужд в старообрядчестве, самых тяжких, вопиющих, неотложных, катастрофических!
Прежде всего, не были признаны самые общества старообрядческие как церковные юридические единицы, а их по всей России были тысячи. Можно себе представить, какое же колоссальное церковно-общественное имущество не было закреплено за приходами, т.е. старообрядческими церковными общинами, и числилось за частными лицами и только по доброй их воле, на их честности и совести держалось. Проф. Субботин, в видах запугивания своей церкви и правительства ростом "раскола" в самой первопрестольной столице, главным образом, ростом Белокриницкой иерархии, как-то перечислил по именам как самих священников московских, так и те моленные, в которых они служат: священник Епифаний при моленной Каринкина, священник Иоаникий при моленной Колычева, о. Захарий при моленной Латрыгина, Авив при моленной Баулина, Михаил - Мусорина, Иоанн - Лапшина, Варфоломей - Шебаева, о. Алексей - при моленной умершей Дарий Морозовой, теперь принадлежащей Ныркову[424] и т.д.[425] Это значит, что все старообрядческие молитвенные дома, принадлежащие обществам-приходам, созданные на их средства, записаны на частных лиц. То же и по всем городам и селениям всей России, где живут старообрядцы. И все внутреннее убранство церкви: святые иконы, иногда ценности невыразимой, книги, облачения, вся утварь церковная - все-все числилось принадлежащим этим частным лицам, на которых и дома молитвенные записаны. Все это достояние по смерти юридического его хозяина переходило по документам к наследникам, бывали случаи, даже не старообрядцам и хуже того - к евреям. Сколько было в таких случаях и по многим другим поводам судебных и наследственных тяжб, волокит и гибели ценного, иногда миллионного имущества, причем священного и святого имущества, отчего были нравственные страдания и муки религиозной совести. При таком бесправном состоянии старообрядческих церковных обществ не было возможности создавать при них благотворительные и просветительные учреждения: ни богаделен, ни каких-либо приютов, вроде сиротских убежищ или вдовьих домов, ни школ - ничего. Никакие капиталы нельзя было завещать обществу, так как последнее законом не признано, для государственных учреждений оно просто не существует. Всякое благотворительное и просветительное дело, в котором так нуждалась Россия, было в корне парализовано. Умирали большие капиталисты и усердники, именитые миллионеры, иногда бездетные, и не имели возможности завещать свое огромное имущество на добрые и святые дела в приходах. Бывали случаи, что капиталы гибли бесцельно или попадали в руки мотовщиков, становясь гибелью для них самих.
Бесправно было и семейное положение старообрядцев. Мы видели, что только сенатским решением бывали признаны законными старообрядческие браки, а государственного закона, признающего их, даже не существовало, кроме закона 1874 г., которым не было возможности никак воспользоваться. Приходилось узаконивать браки судебным порядком, что было связано с длинной волокитой и с большими расходами. А самое трагичное в этом деле - положение незаписных старообрядцев, у которых и отцы, и прадеды были старообрядцами, и сами они родились и крестились в старообрядчестве, но числились по документам "православными": их нельзя было ни венчать по старообрядческому чиноположению, ни погребать, ни даже крестить, ибо за все это грозила кара как "требоотправителям", так и самим освященным старообрядческими таинствами, кроме, конечно, покойников, с которых "взятки-гладки", но и тех нередко таскали по мытарствам и даже выкапывали из могил для отпевания нового погребения по никонианскому или единоверческому чиноположению[426]. Еще больше было наследственных и имущественных всякого рода недоразумений и даже разорений из-за этого бесправного семейного положения.
Тягостным само по себе было и положение старообрядческих священнослужителей вследствие непризнания за ними священного достоинства, которое отягчалось еще тем, что они должны были нести все мирские повинности, включая военные, ибо в годы военных событий тех из них, кто состоял в запасе, призывали под ружье: вчера они приносили на алтаре бескровную жертву Христову, а сегодня по военной команде должны проливать кровь, убивая неприятеля. Приходилось всячески уклоняться от такой повинности, а это ставилось в вину всему старообрядчеству: дескать, не хотят эти лица служить царю и отечеству.
Просветительская нужда в старообрядчестве была вопиющей, а о ней старообрядцы не посмели даже одним словом обмолвиться в своем вышеприведенном всеподданнейшем прошении. Почти в каждом старообрядческом приходе существовали школы, в которых учились дети лишь церковному чтению, но все они (школы) были неразрешенными и содержались или втихомолку или под покровом разного рода взяток и платежей по ближайшему начальству. Но в последние годы, когда свирепствовала победоносцевщина, школы эти преследовались с неумолимой настойчивостью: их закрывали, учителей - стариков и старушек - привлекали к суду, книги отбирались и дети оставались безграмотными: старообрядчеству угрожала скудость в церковных чтецах. Отдавать своих детей в казенные школы старообрядцы опасались, ибо там, помимо того, что над ними издевались как над старообрядческими детьми, особенно на уроках по Закону Божию, тогдашняя школа нравственно калечила по своему общему содержанию и направлению вообще всех учеников. Это теперь признается всеми знатоками школьного дела в России. Да и не во все учебные заведения допускались старообрядцы. В Москве, например, существовал Педагогический институт имени Шелапутина, миллионера-старообрядца, который на свой капитал создал и обеспечил этот институт. И вот в него старообрядцы не допускались, потому что в его Уставе, Высочайше утвержденном, говорилось, что в него могут быть приняты лишь православные. Тем более старообрядцам не разрешалось, быть преподавателями в существующих государственных городских и общественных школах, какого бы типа они ни были. Не принимались старообрядцы и ни на какие должности государственные и общественные, особенно военные - по закону 1883 г., о котором старообрядцы просили, как об "особом благодеянии". Допускались они лишь до должности сельских старост и то с утверждения министра внутренних дел, а на военной службе они не могли быть, по тогдашнему бесправию, даже унтер-офицерами.