Работой Наташи были восхищены все работники отдела и управления милиции. Особенно радовался майор Исмаилов: его версия совпадала с фактами следствия. Оставалось только уточнить — замешана в преступлении Кумрихон, или нет. Это мог открыть только Барс — правая рука Скорпиона.

— …Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…

Эти слова я услышал несколько дней тому назад, когда выходил из кабинета полковника. Розыков обратился с ними к Наташе.

Собственно, с этих слов началась разработка третьей версии, которой занялись Наташа и Каримов.

Сегодня следователь Марков закончил дело Вострикова, — сказал тогда Розыков, — Ты хорошо знаешь этого человека. Вызови его к себе и поговори. Возможно, он расскажет тебе больше, чем Маркову.

— Хорошо, я поговорю с Востриковым, — сказала Наташа.

— Если тебе трудно, я могу это сделать сам, — нахмурился Розыков. Поспешность, с которой ответила Наташа, не понравилась ему. Он сложил руки замком и, положив их на стол, посмотрел ей в глаза.

Она поднялась:

— Нет-нет, не надо…

Востриков чувствовал — встреча с Наташей неизбежна. Он знал, что прошлого не вернешь, что она уже не любит его, однако никак не мог примириться с этим. Ему хотелось вычеркнуть из своей жизни и Скорпиона, и тюрьму, и дружков. Но тогда приходилось зачеркивать и Наташу. Он встретил ее именно в те бурные для себя дни. Пустота, будто тиски, сжимала его грудь, была до того жуткой и неотвратимой, что в голове не раз возникал вопрос: стоит ли жить?

Сейчас, глядя на Наташу и слушая ее негромкий голос, Востриков еще острее осознавал безвыходность своего положения. Если еще месяц назад он думал, что встреча с Наташей вернет ему частицу прежнего тепла, то теперь его даже пугала эта мысль. Он понимал, что Наташа пришла к нему не как товарищ, который искренне озабочен горем близкого человека, а как представитель власти, облаченный правом изобличать и наказывать.

— …Во имя чего ты так безжалостно растоптал свою молодость? — спрашивала Наташа. — Разве ты не можешь жить честно? Я знаю — ты увлекался радиотехникой и мечтал поступить в институт. Кто отобрал у тебя это? Почему ты подчинился негодяям?

Потом она, кажется, поняла его состояние — умолкла. Лучи солнца, вырвавшись из-за угла здания, упали через окно на ее лицо. Востриков заметался на месте, попросил разрешения закурить — такой красивой он еще никогда не видел ее.

— Скажи, Борис, — Наташа посмотрела ему в глаза, — как фамилия человека, который был с тобой в трамвае?

Востриков резко отдернул руку от пепельницы:

— Ты только за этим меня вызвала?

— Да.

— Спасибо!.. — Он помолчал. — Я думал, что ты скажешь неправду. Бывает еще так — надо добиться признания, вот милиция и крутит… Конечно, ты другая, я… Только пойми: на моем месте каждый подумает черт знает что!

— Так, кто же он?

— Мой прежний хозяин.

— Ягодкин?!

— Он.

Наташа чуть не вскрикнула. Наконец-то найдены следы того, кто бесследно исчез с момента ареста Абдуллы Шарипова. На допросе он сообщил, что выполнял операцию шефа. Ягодкин сам разработал план ограбления кассира Расулова. Он думал, что примет в ней непосредственное участке. Однако в городе появился работник Московского уголовного розыска капитан Крайнев, который знал его в лицо. Пришлось дело поручить Шарипову.

«Какой я была глупой тогда в трамвае, — обругала себя Наташа. — Пора стать более смелой. Выпустила из рук преступников. Да и Розыков — хорош, — рассердилась она. — Ведь он знал приметы Ягодкина».

— Борис!

— Что, Наташа?

— Ты знаешь, где он сейчас?

— Кто? Ягодкин?

— Да.

— Не знаю.

Наташа потянулась к телефону,

— Подожди! — Востриков облизал пересохшие губы. — Я, может быть, тебя больше никогда не увижу… Так, чтобы ты знала — освобожусь, начну жить по-новому, как все: ты, твои друзья… Ну, прощай!..

— Спасибо, Боря!

Она встала и подала ему руку. Он вдруг склонился и припал к ней губами. Потом повернулся и, сутуля плечи, грузно направился к двери…

На другой день утром Наташа доложила Розыкову о результатах разговора с Востриковым. Полковник внимательно выслушал ее и сообщил о последних сведениях, добытых Исмаиловым и Зафаром.

— По-моему, они оба на неправильном пути, — сделала она вывод.

— Может быть, — согласился Розыков.

— Я могу идти?

— Меня интересует ваше мнение о деле?

— Его надо начинать с Шермата.

Полковник не спросил: почему? Кивнул головой — действуйте! — и простился с Наташей.

Первые дни не принесли ей удовлетворения. Она и участковый Каримов проверили всех людей, с которыми был знаком Шермат, однако ни один из них не вызвал подозрения. Больше того, все они хорошо отзывались о своем друге.

Султан Егамбердыев, работник райкома комсомола, с котором Шермат учился в средней школе, сказал: «Это — рубаха-парень. Добрый, смелый, веселый. На него можно положиться.»

Сотрудники клуба, где Шермат работал киномехаником, в один голос заявили, что ничего необычного не заметили в его поведении. «Честный человек, чуткий товарищ, — сообщил директор клуба. — Я хорошо знаю его».

Терзаемая сомнениями, Наташа решилась на крайнюю меру — пришла в дом Шермата, к его матери.

Матлюба-апа не любила, когда ее беспокоили рано утром, поэтому холодно встретила гостью. Она сидела у туалетного столика, заставленного флаконами и баночками и старательно молодила свое уже поблекшее лицо.

Первые несколько минут разговор не клеился. Хотя Наташа и назвала себя знакомой Шермата, Матлюба-апа не доверяла ей. Презрительно скривив губы, она искоса поглядывала на гостью. «Может быть, ей уже известно, кто я?» — подумала Наташа. Надо было вызвать к себе расположение хозяйки, и она громко рассмеялась.

— Неужели Шермат никогда не говорил вам обо мне?

Неожиданная перемена настроения гостьи обезоружила Матлюбу. Она подумала, может быть, Шермат действительно говорил об этой девушке. Как-то он помянул какую-то Зину или Ину. Так, кажется, назвала себя гостья?

Наташа знала, что Матлюба-апа хотела женить своего сына на дочери профессора Абдурахманова, поэтому сказала, что выбор матери очень удачный и все друзья Шермата, в том числе и она, ждут свадьбы. Однако их беспокоит одно обстоятельство. За последнее время Шермат изменился, встречается с девушкой из дурной компании и вовсе забыл Таю Абдурахманову.

— Мы очень огорчены, — взволнованно произнесла Наташа, — Нам Таю жаль и судьба Шермата тревожит. Он стал пить, проводит время в ресторанах с подозрительными людьми. Товарищи попросили меня поговорить с вами, Матлюба-апа.

— Ах, какое неприятное известие! — всплеснула руками хозяйка. — Неужели Шермат что-то скрыл от меня… Он всегда был искренен и откровенен. Я знаю всех его знакомых.

— Но это новые знакомые, — высказала сомнение Наташа.

— Новые?! — Матлюба-апа задумалась. — Неужели это тот в очках… Или… Погодите! У нас же есть карточки… Шермат так любит сниматься… Я сейчас…

Она торопливо вышла в другую комнату и через минуту вернулась с большим альбомом в бархатном переплете.

Наташа едва не выдала себя радостным восклицанием. Это как раз было то, зачем, собственно, она и пришла сюда.

Альбом был заполнен фотографиями Шермата и его друзей. Наташа внимательно всматривалась в каждое лицо, изредка, спрашивала, кто сфотографирован и где, восхищенно произносила: «Какое симпатичное лицо!» или «Ах, как чудесно!»

В конце альбома внимание Наташи привлекла небольшая карточка. На ней были засняты Шермат и Уйгун у кинотеатра «Молодая гвардия».

— Это, наверное, один из его новых знакомых? — смотрите, какое страшное лицо.

— Что вы, милая, — засмеялась Матлюба-апа. — Это Уйгун Рахманов. Он настоящий теленок, поверьте мне… Я думала, вы говорите об этом толстом. — Она небрежно ткнула пальцем в верхнюю фотографию, где был заснят парень в очках.