Сэм был высокого роста, но осанкой похвастаться не мог. В его походке чувствовалась усталость. В ту апрельскую среду он ссутулясь вышел от Ника и, как обычно, не спеша побрел по городу. Но он уже не смеялся. Он знал: кончается целая эпоха в его жизни. А то и...

Сейчас, когда он знал, что перед ним открывается хорошая возможность покончить со старым, то есть отныне не видеть, не слышать и ничего не знать, мир показался ему светлым, родным. Как будто взгляд стал различать тончайшие оттенки серого камня на тротуарах, радужно переливчатые грани стекла. Каждый кирпич, каждый камень хотелось прижать к сердцу. Старые спичечные коробки в урнах рассказывали ему трогательные человеческие истории.

Да, ему никак не уйти. Это неизбежно. А поэтому прощай уютное кресло в партере. Его влечет к себе сцена. Со страшной силой влечет. А уж он-то знает, как это опасно. Опасен Амбиелли-победитель, но Амбиелли-побежденный становится убийцей.

Следует действовать предельно осторожно.

И все равно он не прибегнет к посредничеству телефона: это какая-то середина, что-то легковесное, не приносящее никакого удовлетворения. Уж если нарушить правило своей жизни и заговорить, то хотя бы обставить это с помпой. Чтобы вкусить всю прелесть столь дерзкого поступка. Он сумеет убедить. Ему поверят. Однако один-единственный, едва заметный жест может оказаться роковым. Да, да. Он дал себе слово не рисковать жизнью впустую.

Он нисколько не сомневался в том, что его жизнь окажется под угрозой. Стоит только Амбиелли догадаться, чьих рук дело...

Он будет осторожен. Не пойдет в полицейский участок. Уж он-то знает, с какой неизбежной быстротой распространяются сведения по каналам этого учреждения, напоминающим метастазы раковой опухоли. И просачиваются за его пределы. Нет, он все расскажет ее родителям, а те из благодарности, быть может, спасут его своим молчанием. Нужно действовать предельно хитро и осторожно, но родителям рассказать придется.

У Сэма была машина — видавший многое автомобильчик, которым он пользовался от случая к случаю. Лучше воспользоваться им, чем брать такси, хотя бы даже пересаживаться из одного в другое, чтобы попасть в верхнюю часть города. Он не хочет оставлять ни следа, ни впечатления, будто старается этот след запутать. Нет, за ним еще не должны следить. И все равно на тротуаре Сэму было не по себе. Но ведь больше не существует никакой организации Амбиелли, если не считать Малыша Хохенбаума, этот последний лист на мертвой лозе. И все-таки лучше воспользоваться своей машиной — ее не смогут допросить ни завтра, ни в необозримом будущем.

Разумеется, ее придется оставить на стоянке, но если даже ее там заметят, вряд ли подумают именно о нем — машина в большом городе безлика и незаметна.

Было бы благоразумно составить план дальнейших действий. Лучше всего, вероятно, исчезнуть из города и добраться до лачуги у озера. И предаваться там воспоминаниям о своей юности, прошедшей в провинции. Сэм завел себе летний домик, ветхий, дешевенький и слишком холодный для апреля. До него часа полтора езды. Пускай его увидят в деревне. Об этой лачуге мало кому известно. Изредка Сэм привозил туда кое-кого из своих знакомых. Изредка. Человека три во всем городе знают о ее существовании и местоположении. Вот и будет у него отличное алиби.

Можно будет отвезти туда плотника. Подумают, что он уже съездил туда и понял, что нужно заниматься ремонтом. Плотнику всегда найдется дело.

Худшее наступит потом, когда по его вине сорвется преступление. Его станут расспрашивать, а он возьмет и заранее смоется на озеро, притворившись невинным, ничего не ведающим. Настоящим младенцем. И у него будет хорошее алиби.

Его спасет его репутация молчуна.

Сэм шагал в сторону гаража, упиваясь весенним ветром. Номер дома Солсбери он узнал еще два месяца назад. Дом стоял в самом фешенебельном районе Ист-Сайда, на углу, неподалеку от реки. Парадное выходило в один из тех старомодных тихих кварталов, куда не докатываются бушующие волны городской жизни. Сэм оставил машину за углом. Очутившись на голом дне каменного каньона, он стал особенно подозрительным.

Сэм завернул за угол. Ощущение было такое, будто идешь по дощечке, узкой, к тому же готовой обломиться. Прислуги в этом многоквартирном доме было несметное количество.

Ссутулившись, в вестибюле он прислушивался к раскатам теперь уже безвозвратного: «Мистер Сэм Линч пришел к мисс Кэтрин Солсбери». Эта фраза так и кричала о подстерегающей его опасности, о дисциплине, которая «никогда не подводит». Ему предстоит убедиться в этом воочию. Шея подставлена.

— Подымитесь наверх, сэр. Она дома.

Удача. Для кого-то, но только не для него.

— Спасибо.

Он шел походкой усталого человека. Наверх поднимался в лифте. Лакей впустил его в огромную прихожую, откуда его провели в гостиную, большую мрачную комнату, где окна больше чем наполовину прикрывали плотные шторы блекло-зеленого цвета.

— Мисс Кэтрин просит вас, сэр, минутку обождать. Она сейчас спустится.

Сэм увидел витую лестницу, раскручивающуюся прямо из гостиной. Настоящие апартаменты.

— Ладно, — кивнул он лакею. Тот достал пачку сигарет и предложил Сэму. — Спасибо, я буду курить свои.

Лакей, не меняя выражения лица, умудрился дать понять ему, что снимает с себя ответственность за такого визитера. Но зажигалку все-таки поднес и тут же удалился.

Сэма поразил такой сервис. Он не сел. Он ходил по толстому серому ковру, и когда глаза привыкли к полумраку, стал разглядывать вытканные на нем узоры. Все в этом доме было предельно просто и при этом очень элегантно. Его визит стал казаться ему опрометчивым.

Он ощутил затылком, что по лестнице кто-то спускается, и, чувствуя холодок внизу живота, ждал подходящего момента обернуться. Женщина, грациозно спускающаяся по ступенькам, оказалась не Кэтрин Солсбери. Ее волосы были белы как лунь, а лицо такое молодое и румяное, что в первую минуту она показалась ему блондинкой. На женщине было изящное платье из набивной ткани зеленого цвета, которое плавно колыхалось в такт движению ее красивых, обутых в легкие босоножки ног.

— Здравствуйте, — произнесла женщина.

— Прошу прощения, — одновременно с нею сказал Сэм.

— О?

«Небось хотела сказать: «Что это еще за черт?» — решил про себя Сэм.

— Моя фамилия Линч. Я пришел к мисс Солсбери.

— К Кэтрин? — спросила женщина, крошечными шажками направляясь в его сторону, подпрыгивая на высоченных каблуках. — Вы друг Кэтрин? — добавила она, но это был не вопрос, а признание факта или, быть может, что-то вроде приветствия.

— Да, мэм.

— Я мать Кэтрин, — она протянула ему руку.

Сэм был слишком удивлен, чтобы ее пожать.

— Не может быть.

— Да, это так. Я Марта Солсбери, — женщина рассмеялась. — Вы превосходно разыграли удивление. Мы с вами поладим.

— Да, мэм.

— Мне нравится это «мэм».

Она взяла со стула пеструю матерчатую сумку.

— Теперь многие молодые люди так говорят. Полагаю, всему виной война. Вы служили, мистер Линч?

— Служил, — кивнул он, не спуская глаз с женщины. — Однако я не так уж и молод, мэм.

— Садитесь же, пожалуйста, — он подождал, пока сядет она. В ее манерах было что-то решительное. Из синей с желтым сумки Марта Солсбери достала ярко-голубую пряжу, надетую на коралловые спицы. — Мне не приходилось о вас слышать, однако, это, разумеется, еще ничего не значит. Вы давно знакомы с Кэй?

Ее прелестный ротик был подведен помадой кораллового цвета. Перед ним настоящая леди, хоть и в миниатюре. Ближе лицо уже не казалось таким молодым, но она, безусловно, красива: изящно изогнутые ноздри, породистый носик.

— Я видел ее разок, мэм, — ответил Сэм. Он не знал, как ему быть.

— И она произвела на вас впечатление, — кивнула Марта Солсбери. — О, Кэтрин это может.

— Она ходит каждый день в школу Старко, — Сэм сказал это без всякого выражения.

Миссис Солсбери склонила головку набок, недоумевая, то ли он спрашивает, то ли констатирует факт.