Но когда я сидел в кафе на набережной, он подошёл к моему столику. Человек, за которым я по ошибке погнался. Собственно, я так решил (что это он) только потому, что он тяжело дышал. Как, впрочем, и я. Он тяжело дышал, и, когда он сел за мой столик, я увидел, что он к тому же дрожит.

— Sorry, — сказал я, — it was just mistake. You are very similar with my brother. I apologize, really. Let me buy you a drink.

Глядя куда-то в сторону, он проговорил заикающимся голосом:

— I'm agree. But... Is your dick big or small?

— What?!

Он задрожал ещё больше, но повторил вопрос.

— Get lost, — сказал я.

Он мгновенно выполнил мою команду. И всё, и я остался один на один с двумя стаканами. Выпив свой, я взялся за тот, который предназначался чёрт его знает кому. У меня не было больше никакого желания общаться с кем бы то ни было. Все эти «тени теней», «друзья друзей», кем бы они ни были, могут отдыхать, думал я, и за вторым стаканом последовал третий, а за ним и чётвёртый. Потом я зачем-то ещё выпил залпом коктейль май-тай. Поймал такси и поехал к тёте. Необходимо было успеть прежде, чем она проснётся. Я не хотел, чтобы она видела меня в таком состоянии (в итоге я довольно-таки сильно набрался, казалось, одним своим дыханием я могу её отравить).

Ещё до того, как мне позвонил следователь, я передвинул свой вылет на два дня. Я хотел выспаться и немного подумать. Я ведь на всякий случай взял в поездку папку со своими старыми наработками. И была ещё одна причина моей задержки... Я так просто не мог выбросить из головы Руфь, лучше было какое-то время находиться неподалеку... На всякий случай... Разговоры с Диной, трезвые утренние мысли, всё это постепенно рассеивало наваждение...

Неважно, что было причиной, я ни перед кем не собирался отчитываться... Есть ведь у меня право на свою собственную жизнь, особенно когда я сделал всё, что мог... Я всех посетил, расспросил, дальше — что, бродить по Земле Обетованной в надежде на случайную встречу? В Нью-Йорке у меня вряд ли будет свободное время после такого долгого отсутствия, — думал я, — так что лучше вернуться к своим баранам здесь... Когда я только-только начал погружаться в свою задачу, тётя позвала меня к телефону.

— Кажется, мы нашли его одежду.

— Где? — спросил я.

— На пляже. Там ещё сумка была. Поэтому пожилая дама, гулявшая вдоль моря, сразу позвонила куда следует. На диком пляже террористы, конечно, не работают, но кто их знает... Сейчас нервы напряжены у людей. В общем, инстинкт сработал. В сумке ничего не было. Ну, бутылка с водой. Да — и тетрадь, а там среди русских слов были какие-то цифры. Оказалось, это телефон твоего приятеля.

— Опять его тетради, — тихо застонал я.

— Что?

— Нет, ничего. Какого приятеля?

— Его фамилия Солин, ты ведь его знаешь?

— Ну, конечно.

— Он сейчас приедет. И ты тоже приезжай. Опознаете вещи, и мы наконец поставим точку в этом деле.

— Какую точку? Где Стас?

— Приезжай, всё объяснилось. Ко мне в офис, а на море мы вместе поедем.

Поборов брезгливость, я надел чью-то, неизвестно сколько валявшуюся на песке рубашку, холщовые брюки. Дешёвенький стариковский костюмчик типа «сафари». У меня не было ни малейшего сомнения, что он никогда не принадлежал Стасу. Ещё до того, как я всё это надел. А когда я всё это надел, стало видно, что и штаны и рубаха как минимум на два размера больше, чем надо.

— Ну и что, — сказал Шломо, — сейчас так модно. Тебе идёт.

Он поднял большой палец.

— А где обувь? — спросил я, — давай туфли, тогда всё станет ясно.

— А обуви не было, — сказал Шломо, — не было никакой обуви. Ну ты не вспомнил? Не в этом заходил к тебе Стас? — он повернулся к Солину.

— Вообще-то я не обращаю внимания на одежду, — сказал Солин, — но на Стасике были шорты и футболка, которую я запомнил. На футболке был большой пацифистскикй знак.

— Нет, серьёзно? — сказал Шломо, — он что, был идиот?

— Ну не совсем. Любил эпатаж, — пожал плечами Солин, — светлая футболка, чёрный такой знак.

— Ладно, это его личное дело. И вообще, чёрт с ней, с одеждой. Но что вы скажете про тетрадь? Вы мне говорили, что он всё время писал в тетрадь.

Шломо развернул тетрадь и повернул её к нам.

— Тетрадь его, — сказал я, — в этом нет сомнений. Но мало ли где можно найти его тетради. Я нашёл уже три, в разных домах, а вчера вообще...

Я хотел было сказать, что не только в домах, потому что я сам выбросил одну на улице, но мне не хотелось в этом признаваться, особенно в присутствии Солина.

— Но это ведь не дом, — сказал Шломо, показывая рукой на море, — я понимаю, что тебе не хочется в это верить, но всё говорит за то, что твой брат утонул. Это далёкий пляж, тут почти никого не бывает, тем более уже не сезон, одежду поэтому нашли через столько дней, до этого, может, изредка и проходил кто-то мимо, не обращая внимания. Никого, кто бы пропал без вести, в эти дни не зарегистрировано. Ну всё, буквально всё сходится!

— Нет, этого точно не может быть, — сказал я, — всё что угодно... Он мог попасть под машину, или под танк, его мог зарезать араб, он мог взорваться во время одного из терактов, заблудиться в пустыне, или полететь с небоскрёба, я во всё могу поверить, вы видите....

— Все жертвы терактов учтены, — сказал Шломо, — ты знаешь, как ортодоксы к этому относятся, поэтому...

— Не знаю, Стас мог остаться неучтённым, он мог специально... Он мог вдруг начать доказывать аксиому, да всё что угодно могло быть, я не могу представить ход его мыслей, потому что мы очень разные, понимаешь? Я готов всё допустить... Но только на суше. А утонуть он не мог!

— Почему?

— Он в воде... Если бы ты видел, как он плавал. Он там преображался. Ну просто как рыба в воде, буквально. Я бы тебе сказал, чем он там занимался...

— Я согласен, — неожиданно поддержал меня Солин, — утонуть он не мог. Я всегда говорил, что Стасик тюлень. И на суше, и в воде. Тюлень он и в Африке тюлень...

— При чём тут Африка? — воскликнул Шломо, — да что вы вообще знаете про это море? Здесь такие течения бывают, и всё это сразу, внезапно, налетает ветер, и такая волна... Входишь в воду, штиль, и вдруг... Что я буду вам объяснять...

Шломо повернул к себе тетрадь и посмотрел на незнакомый ему шрифт. Казалось, он размышляет, не нужно ли отдать тетрадь на экспертизу. Но потом он протянул её мне, я взял и передал её Солину. Солин стал читать вслух, сходу переводя на иврит. Следователь послушал минуты три, что-то сказал, всплеснув рукой. Видимо, что-то смешное, потому что Солин расхохотался.

— Что он сказал? — спросил я.

— Прости меня, пожалуйста..., — сказал Солин, — не время... Хотя, знаешь, я тоже не верю, что Стасик мог утонуть.

— Что он сказал?

— Он сказал: «А был ли мальчик?» И я вспомнил, что говорил тебе, помнишь... Ну как в воду глядел...

— А почему он это сказал?

— Ну я же ему почитал, знаешь эти игры Стасика, мне кажется, что он мне это уже показывал... Трюизм, конечно, чистой воды, но славно...

— Всё, — сказал Шломо, — мне больше нечего вам сказать. По-моему, это правдоподобно. Более чем правдоподобно. Всё сходится. Одежда новая. Купил, мы знаем, что у него деньги появились. И то, что он плавал хорошо, это тоже говорит в пользу моей версии. Тонет тот, кто умеет плавать. К тому же мне говорили, что у него была астма, а у астматиков бывают совершенно неожиданные спазмы... И есть ещё сердце, между прочим. Которое непосредственно связано с лёгкими... В общем, я понимаю, что вам не хочется в это верить, но мне нечего добавить. Вещи можете взять, кстати, на всякий случай покажите их тёте. И сообщите мне, что она скажет.

— Я завтра улетаю, — сказал я.

— Но вот он ведь остаётся.

— Хорошо, — кивнул Солин.

— Ну всё, — сказал Шломо, пожимая мне руку, — что тут скажешь...

— Он не мог утонуть.

— До свиданья... Или ты со мной? Подвезти тебя в центр?

— Нет, спасибо, — сказал я, — я посижу немного.