— Нас ждет мир кино. Тебя — контракт на восемь лег. Меня — дело нашего «тандема». Три с лишним года назад от упоминания Страны Грез у Джона занялось дыхание. Теперь-то он знал этому цену. Ах, как хотелось верить — ему дадут интересные роли, будут снимать с настоящими артистами, а те начнут играть по-настоящему. Демон-хранитель угадал все по его лицу:

— У тебя нет выхода. Ты уже два года не входил в Десятку хит-парада. Фирма, и та сомневается, заключать ли новый контракт.

Лицо питомца пожелтело вдруг так страшно, что Полковник поспешил сказать:

— Я пообещал им много нового материала для пластинок. Куда им было деваться? Контракт продлевают.

Джон перевел дух и взглянул в рыбьи глаза Полковника. Взгляд этих глаз всегда был тверд и победителен.

Оставалось сказать:

— Делайте к нашей обшей славе, Полковник…

Подписание контракта с кинофирмами было помпезно обставлено и широко разрекламировано. Снимок этого момента обошел все газеты: открытая, почти робкая улыбка человека, подписывающего свой каторжный приговор.

Джона передернуло. Тщеславие обошлось слишком дорого. Что такое полученные миллионы по сравнению с той вот горькой глубокой складкой у рта, которую он видит сейчас в зеркале, «гусиными лапками» в уголках глаз, пористой кожей, испорченной гримом и безумной гонкой «фабрики грез». Он-то, дурень, полагал, что турне — это адский труд. А тогда была легкость, радость. Он пел для людей.

Во время его кинопения три-четыре сотни человек набиралось всегда. Но это была не его публика: они слушали, тихо-тихо сидя вокруг, боясь не угодить режиссеру и ему. Петь было скучно. Да и песни были паточно-сладенькими. И только его бережное отношение к музыке давало им ту силу, которой они отродясь не имели.

Пожалуй, как ни странно, лучше всех вел себя Полковник. Он даже старался попасть в такт, шлепая ногой. И не попадал. Никогда.

Джон услышал, что кто-то скребется под дверью. Очевидно, давно. Ха-ха! Полковник! Боится потревожить питомца. Впустить, что ли? Нет уж. Пусть поцарапает дверь. Левый уголок рта привычно пополз вверх, стоило только ему представить толстяка Полковника.

— Мальчик мой! Что с тобой? Ты жив? Почему ты молчишь?

— Войдите. Простите, Полковник, я задумался. Не слышал. У меня, как всегда, все о'кей. Полковник наблюдал за ним исподтишка. Заметив это, Джон решил: никто теперь не посмеет читать его мысли. Прикинулся прежним деревенским простачком. Не зря все-таки прошли восемь лет в кино. Но менеджер неожиданно клюнул. Поверил или решил плюнуть и не вдаваться в подробности-все равно, мол, никуда не денется.

Внезапное озарение — Полковник боится! — пришло к Джону. Не волнуется. Не переживает. Боится. Провал. Расторгнутый контракт… Полковник не может уйти от дел. Не только из-за денег. Из-за неумения жить вне борьбы, вне интриги. Менеджирование — искусство. Только незаконнорожденное. Сам-то Джон не мог без пения. Концертов. Общения с публикой. В этом менеджер и подопечный были еди ны — скованы одной цепью.

И впервые ему стало жаль Полковника.

— Не волнуйтесь. Я постараюсь, — произнес Джон по-южному нараспев, отводя глаза от лица собеседника. Лицо это заходило ходуном, как у простого смертно го. В рыбьих глазах мелькнуло что-то, похожее на благодарность.

— Пойду я?.. — слегка запнулся Полковник. — Ты отдыхай, расслабляйся. Скоро, придут ребята и фирмачи. Я в тебя верю.

Джон только кивнул.

«Расслабляйся». Джон не умел этого и в свои счастливые времена. А теперь, пожалуй, и вовсе разучился. Страна Грез старательно выбивала из него все — певца, артиста, человека.

По три фильма в год. Сюжет известен раз и навсегда: поющий гонщик и удачливый любовник. Он бьет кого-то. Кто-то бьет его. Он гонит машину или мотоцикл и всегда находит большую любовь, покоряет любое женское сердце. Фильмы можно было просто выпускать под номерами.

Сутками Джона держали перед камерой. Он стал чувствовать, что силы изменяют ему. И однажды не выдержал: яркие мухи закружились перед глазами, лица закачались, и обычные звуки умолкли, уступив место нестерпимому пронзительному звону…

Врач говорил:

— Давление высокое. Не стоит давать допинг. Дайте лучше ему отдохнуть.

Дали. Но с тех пор стали присматривать очень внимательно. Стоило Джону начать бледнеть, появлялась сестра со шприцем и делала укол. Когда он приходил в себя, раздавался крик «по местам» и «камера».

Тогда еще появлялись пластинки с его музыкой. Не фильмовой. Это поддерживало лучше любого допинга.

Когда фильмы первого года были сделаны, Джон сорвался домой, чтобы отдохнуть.

Лица родных и влюбленные глаза поклонников, по-прежнему висящих на воротах перед домом, — чего же еще желать?..

Отдохнув с дороги, Джон пришел в свой офис, где в этот час была только одна секретарша — Бэкки. Ее глаза блестели сдержанно радостно. С самого детства она была верным фэном Джона, и именно эта преданность и обеспечила ей место в его офисе и радушный прием в доме.

— Хэлло, Бэкки! Прекрасно выглядите. Как муж и сын?

— Хэлло, босс! Благодарю. Все в порядке. Вы тоже прекрасно выглядите. Эта фраза была не просто дань вежливости. Скорее пароль дружеского взаимопонимания.

— Что ждет меня дома? — улыбаясь от произнесения последнего слова, спросил Джон.

— Приглашение от губернатора на послезавтра.

— 0'кей!

Джон вышел на подиум под руку с дочерью губернатора, оглядел политиканов и членов их семей, сидящих в первых рядах, а потом взглянул вверх, где на галерке сидели тинэйджеры.

— Господин губернатор, леди и джентльмены и эти, прогульщики, доброе утро, — сказал он, смеясь и делая широкий приветственный жест. — Я не могу петь по условиям моего киноконтракта. Смешные истории — тоже не мое амплуа.

Он почувствовал — от него ждут хотя бы слов — и добавил:

— Меня часто спрашивают, собираюсь ли я поселиться на Побережье? Пока я снимаюсь, я буду жить там. Это работа. Но дом мой здесь. И сюда я вернусь.

Он вернулся. Сил больше не было. Господи, как новичок, трясется он теперь, сидя в своей гардеробной. Где же ребята?

И в этот момент постучали.

— Эй, хэлло! Мы пришли, — говорил Скотти, протягивая руку.

Старая гвардия. Они собрались, чтобы облегчить ему возвращение. Без стука (дверь была приоткрыта) ввалились Рэд, Лам, Чарли и Джо. И тут же включились в общение. Смех. Шутки. Как много лет назад. И как много лет назад — напряжение в нем. Почти трагическое неумение переключаться, сразу влиться в общий веселый разговор.

О нем словно забыли. Боясь помешать им и выдать свое волнение, Джон наблюдал за ними в зеркале, ощущая неловкость от невольного подглядывания.

Стараясь смотреть как можно незаметнее, он глянул исподтишка и в зазеркалье встретился взглядом со Скотти. Резко дернул головой от смущения. Отвернулся.

В глазах старого друга явно сквозило: «Я понял твое состояние. Понял — потому что видел тебя совсем щенком. И будь ты хоть трижды король, сегодня ты боишься. Но я никому не скажу. Я постараюсь помочь тебе». А сам Скотти говорил:

— Помнишь твой концерт — последний — на Островах? Джон благодарно кивнул. Ребята оживились.

— Да, да. Жаль, нет «Айрсов». Уж они бы порассказали…

— Моя лебединая песня. Вернее, девятнадцать лебединых песен.

— Танцевал с микрофоном, рискуя сорваться со сцены. Гордон был так потрясен твоим выступлением, что даже не мог петь. Стоял с открытым ртом.

— Прощальный концерт, ребята. Я знал, что этого долго не будет. Но не знал, что я буду так замордован…

Дверь открылась. Вошел Полковник, и следом фирмачи.

— Мой замордованный мальчик, — давая понять, что слышал его слова, начал Полковник, — как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, Полковник, — ответил Джон своей дежурной фразой. Обстановка в гардеробной с их приходом из непринужденной превратилась в бедлам. Говорили все разом. И слава Богу! Еще с полчаса, когда всем было не до него.

После концерта на Островах Джон снова вернулся «выстреливать» фильмы. Толпы поклонников встречали его в аэропорту. Ничего нового. Но теперь было не выносимо стыдно. Он обманул своих фэнов. Он не мог петь для них. А ведь среди этих людей были «профессиональные» поклонники — люди, которые всегда обретались там, где жил Джон. Они устраивались на работу в его родном городе, пока он был там. Они снимались с места и кочевали, если он уезжал в турне. Наградой им служили концерты. Теперь ждать стало нечего. И Джон попросил Бэкки навести, о ком можно, справки, чтобы помочь.