Настал день, когда солдат-певец службу закончил. Пожалуй, это был первый солдат, ради которого собиралась пресс-конференция.

Он шел через холл, когда знакомый — из той, прежней светлой жизни — голос окликнул его.

Марион, которой не меньше, чем Полковнику, Джон был обязан своей судьбой певца, в офицерской форме стояла перед ним. От радостной растерянности Джон покраснел. Протянул к ней руки. Опустил. Смутился еще больше. Спросил:

— Марион, что я должен делать — брать под козырек или целовать вас?

— По уставу, сэр, — ответила та, бросаясь ему на шею.

На них начали обращать внимание. Какой-то большой военный чин, решив, что Марион просто поклонница, выразил неудовольствие по поводу ее поведения. Джону пришлось объяснить, что они давние друзья.

Давние? Почти семь лет! И почти два года нет мамы.

Мысль, что мама не ждет его, мгновенно отразилась на его лице. И лицо это, так редко теперь освещенное радостным удивлением, погасло совсем. Марион сразу все поняла:

— Не надо, дружок. Ты ведь возвращаешься домой; И, конечно, к маме. И она ждет тебя. Завтра ты будешь дома…

— Босс! Эй! Ты уснул? Приехали.

— Куда, Лам?

— Домой.

— Но ведь ты хотел отвезти меня в новый центр к Сэму.

— Да, а ты вдруг сказал «домой»!

Этого Джон не помнил. Вздохнул — домой так домой… Поездка не принесла облегчения. Но Лам не виноват.

— Спасибо, дружище! Всего.

— 0'кей, босс. На завтра есть планы?

— Никаких…

Джон прошел к себе. Присел к столу. От непонятной тревоги бешено колоти лось сердце. Что-то он не сделал сегодня.

Дождь за окном забарабанил сильнее. И под его дробь всплыли слова маминого госпела. Джон содрогнулся всем телом, вскочил, схватил из стенного шкафа старую кожаную куртку, шлем и перчатки и в три прыжка, словно герой вестерна, лег ко и бесшумно слетел по лестнице. Вывел из гаража «Хонду». Мотор взревел. Он прыгнул в седло и под шедшим стеной дождем понесся в сторону Форест-хилла.

Дорога была пуста. О риске Джон просто не думал. Он словно боялся опоздать.

Мотоцикл он бросил у входа. Едва сдерживаясь, чтобы не бежать, он шел вверх — туда, где ждала его мама.

Забыв о дожде, Джон опустился на колени перед ее могилой и замер. И тут же тревога отпустила.

— Мама. Мамочка. Здравствуй. Я вернулся, мама. Вот теперь он был дома.

Когда он поднялся, то почувствовал — в мире что-то изменилось. А это просто кончился дождь.

Джон смотрел в зеркало, упорно стараясь ни о чем не думать. Почти и не думал. Потом взгляд его стал осмысленным, и он увидел, наконец, свое отражение.

Черный кожаный костюм причудливо переливался, волосы блестели, а влажные глаза казались темными-темными, словно на них надели контактные линзы другого цвета. Собственная внешность не понравилась Джону.

Придвинув лицо ближе, он поймал в зеркале свой цвет глаз и успокоился. Стекло пошло радужными переливами от дыхания. Он пальцем написал два слова: Лиз и Прис. Имена дочери и жены. А над ними — большую, насколько хватило, букву Г — первую букву маминого имени.

И тут же в Джоне всплыл мамин любимый госпел. Совсем скоро он будет петь его со сцены.

Сегодня он снова после восьми лет кинокаторги выходил к людям.

После армии Джон не находил себе места, а все ждали от него песен. Как-то раз заявился Полковник и с порога выложил новость:

— Вождь тебе кланяется.

— Спасибо. Ему тоже привет, — слегка удивившись, ответил Джон.

— Ты что, милок?! Ему что, твой привет нужен, что ли? — возмутился Полков ник простодушию питомца.

— ?!!

— Да — ты! Ты!!! Пожалуй, малыш, ты был прав, когда говорил, что станешь Королем, когда Вождь признает тебя, — и прикусил язык.

Джон посмотрел на своего патрона недоуменно: слишком ясно помнил — того в купе при разговоре не было. Значит, ребята сболтнули, У Полковника даже среди ребят были свои люди. Только — кто? Джо и Чарли отпадают сразу. Новички. Дам? Нет. Слишком привязан. Без тени зависти. Рэд? «Друг, почти брат». Невероятно. Невероятно?

Джон и не думал, что после армии Рэд вернется к нему. Но вездесущий и все могущий Полковник разыскал Рэда, привел. И тот снова стал близким, родным. Правда, теперь старый друг позволял себе вспомнить, как покровительствовал Джо ну в юности. Особенно говорлив и хвастлив становился после спиртного.

Это было ново и Неприятно. Джон решился поговорить с другом и получил жесткий отпор:

— Не волнуйся обо мне. Это от армии. Отвыкну. Думай о себе. У тебя самого дурная наследственность…

Еще не успев дослушать, Джон врезал Рэду такую оплеуху, что тот отлетел к стене и рухнул на тахту. Внутри все зашлось от бешенства и омерзения. Джон отошел к столу у окна. Взял тонкую датскую сигару. Закурил. Курево не принесло облегчения. Дым лишь резко обжег горло. Швырнув сигару в пепельницу, он уперся взглядом в окно и слушал, как «почти брат» барахтается на тахте. Наконец, сзади раз далось топтание, и Джон увидел в стекле, что Рэд нерешительно протягивает руку — тронуть его за плечо.

Передернувшись от гадливости, Джон стремительно обернулся. Рэд, спрятав глаза, забыв опустить руку, сказал:

— Прости, босс. Я не хотел. Не думал. Все зеленый змий чертов.

— Ладно. Катись… Наутро Полковник сказал:

— Что там произошло с Рэдом? Парень просто не знает, куда деваться от горя и раскаяния. Прости уж во имя былого.

Джон не посмел отказать. Взглянул исподлобья. Кивнул.

И вот сейчас вспомнил. Понял, кто информирует менеджера.

Полковник терпеливо ждал, когда питомец оторвется от воспоминаний. Пусть вспоминает. Брыкаться-то не в его интересах. Он в стойле Полковника — ведь все начинается заново. А что он без Полковника? Голос, мордашка (Полковник твердо был в этом уверен). А у него, Полковника, талант!

Вождь приглашал Короля в свое шоу. Приглашал настойчиво и подобострастно. Дела Вождя последние два года были просто плохи. Женщины, тоже составлявшие основу его аудитории, постарели. Они уже не закатывали глаза, плавающие в слезах, и не прижимали судорожно к груди руки. А молодым девушкам, дочерям его поклонниц, совсем не нравилась неподвижная томность Вождя, его щуплое тело и однообразные стерильные любовные баллады. Требовалось «переливание». Вождь кряхтел, но не сопротивлялся. Ему во что бы то ни стало требовалось убедить свою публику, что он мастер почище Короля-самозванца.

Но и у Полковника была очень серьезная причина, заставившая его пойти на сделку с Вождем: не было больше Короля. Он стал «экс-Королем». И его надо было возрождать. В таком виде продать своего мальчика публике не мог даже Полковник. Поэтому он решил продавать его людям, которые могли дать славу, — режиссерам больших шоу, кинопродюсерам, журналистам.

Вождь сделал шоу с размахом, очень импонировавшим Полковнику. Экс-Король и Вождь исполняли хиты друг друга порознь и дуэтом. И проницательный Полковник сразу увидел, что его мальчуган обрел себя, несмотря на дурацкий фрак, который его заставили надеть в угоду хозяину.

Около двадцати лет прошло с дебюта Вождя и лишь четыре года — с ошеломляющего взлета Короля. Сейчас они пели вместе. Нельзя было объединить только публику. Большинство было поклонниками Вождя.

Джон вспомнил, как Полковник переживал по этому поводу, не смея, однако, использовать свои балаганные трюки. Полковник вынес из этого шоу твердое убеждение — Короля надо сделать вневременным. Он должен принадлежать всем возрас там. Сам Король посмеивался над ситуацией, но вот критика…

Ведущая газета страны на следующий после выступления день уже откликнулась: «Если в армии он получил чин сержанта, то как певец не перестал быть неуклюжим новобранцем».

Вождь не преминул выразить Джону соболезнования:

— Плюнь. Они потом поймут, — говорил он, глядя внимательно (добавил либо ли?) в его глаза.

Добавил. Однако Джон уже научился скрытности. Понял давно — мало кто любит его самого. Славу. Деньги. И только потом его. Даже в семью вошло зло его де нег. Мама сгорела из-за его взлета. А теперь еще отец встретил женщину, на которой собирался жениться. Звали ее Лили, и у нее было трое сыновей.