Нынешний вид последователя Ночи был настолько эфемерен и причудлив, что распознать его казалось невозможным. Выхода не было.

– Надеюсь, ты хорошо усвоил преподанный мной урок. Человеческая душа вечно ищет неземной высоты и неземного восторга. Какая разница, откуда они приходят, если удается познавать и чувствовать больше, тоньше, разнообразнее! Разве то, что дарит тьма, менее сладостно? Разве то, что дарит свет, более изысканно? Думай об этом, думай день и ночь! У тебя осталось не так уж много времени.

– И ты совсем не боишься гнева своего темного господина, когда покушаешься на долю в божественном знании истины? – выдохнул Владен. У него больше не оставалось ни сил, ни возможности сопротивляться. Человеческое тело, такое привычное в обычном, немагическом мире, здесь тяготило своей уязвимостью. Он приготовился умереть.

Голос невидимого собеседника зазвенел и рассыпался вокруг сотнями переливных трелей. Это было чем-то невообразимым. Волшебник замер, оглушенный и до глубины души потрясенный этим смехом. С глаз его как будто упала пелена. Он теперь знал, с кем говорит. Аарета, владетеля прибрежного царства, покорителя Семиречья, смертельного врага Дийнавира, давно не было. Оставалась только полая кожура для силы, однажды выпившей его человеческую суть…

– Я вижу, ты наконец узнал меня, волшебник. Ты пришел, чтобы сорвать маску с властелина Аара… Считай, что тебе это удалось. Доволен ли ты тем, что видишь? Не отводи взгляд, когда я говорю с тобой!

Владен с трудом выпрямился. Боль сидела в его груди раскаленным гвоздем. Голова кружилась, его тошнило от аромата деревьев и трав. Но все это вместе не могло сравниться с той безысходной, смертной тоской, которая оледенила его душу, когда открылась истина.

– Я должен был догадаться раньше – еще в День Присутствия… Человеческой воле не под силу влиять на предсказания…

Сад и дворец начали таять. Магический мир на глазах погружался в хаос.

– Ты выбрал себе врага не по росту, мастер Сумерек. Лучше для тебя было бы по-прежнему верить, что все дело в притязаниях государя Аара на безграничную власть. Призови на помощь свое искусство: я хочу узнать, что ты будешь делать теперь.

По магическому пространству пробежала новая волна, всколыхнувшая его до тайных основ.

Владен остался один среди мятущихся вихрей и беспорядочно изменяющихся оттенков. Потрясение от этой встречи породило в нем безволие; он понимал, что должен хотя бы попытаться соединить разорванные связи, пока этот мир не распался окончательно и не убил его рассудок. Но в его сердце теперь жила безнадежность. Он двигался, не зная куда, и чувствовал себя щепкой, отданной урагану. Телесная смерть была бы слишком легким выходом для того, кто оказался в этом изменчивом мире, не имея могущества его упорядочить. Волшебник знал, что обречен на безумие, в котором сделается игрушкой любого, кто пожелает им владеть. Он должен был противиться этому, но у него не было сил. У него не было желания. У него не было надежды. Ему неоткуда было ждать подмоги… кроме, может быть, одного-единственного места на земле.

Он позвал на помощь Дийнавир.

Что случилось дальше, молодой маг совершенно не помнил – до момента, когда почувствовал, что лежит, касаясь щекой деревянных половиц в своей комнате в усадьбе. Все вокруг было осязаемым, надежным и неизменным, и от сознания этого Владен застонал и прижался губами к жесткому дереву дома, который не оставил его в миг, когда сам он уже отчаялся…

Прошло много времени, прежде чем волшебник смог подняться и добраться до своей постели. Он не спал, а как будто бредил. Воспоминание о ядовитой красоте темных садов пробуждало в нем томление, которого не должно было быть и не было бы, если бы не жгущий изнутри бунт пролитой недавно крови… Не надеясь только на свой разум, он сделал еще одно усилие и, уже вторично за последние дни, вызвал сатту Куллинена.

На этот раз призрак выглядел не таким плотным, а был похож на облако мерцающего тумана, заключенное в прозрачную оболочку.

– Что ты хочешь узнать?

– Все то же. Случайна ли смерть Гиннеана?

– Неслучайна, и использована с редкой изощренностью. Аарет знал, что других наследников, кроме тебя, у Треллена нет. И что в День присутствия наследник должен находиться в Дийнавире.

Владен похолодел от нового понимания.

– Ты хочешь сказать…

– Аару нужно было, чтобы ты приехал сюда.

– Но зачем? Почему именно я?

Некоторое время призрачный собеседник Владена молчал. Видно было, как его зыбкая поверхность переливается мелкими искрами, выдавая нерешительность.

– Потому что ты – последний маг Сумерек.

– Что ты имеешь в виду?

На этот раз молчание тянулось еще дольше.

– Я не должен открывать тебе этого.

Молодой маг ошеломленно посмотрел на сатту.

– Не должен? Что это значит? Я обращаюсь к тебе за помощью, а ты говоришь мне…

– Ты – единственный наследник Дийнавира и последний маг Сумеречного ордена. Когда для тебя пришло время испытания кровью, твое ученичество закончилось. Ты теперь полноправный и искусный мастер. Я больше не могу подсказывать тебе, какой выбор сделать. Прости!

Привидение растаяло. Молодой хозяин Дома на Перевале снова откинулся на подушки и долго лежал, опустошенный, не в силах даже размышлять над словами сатту. Мир вокруг казался ему странно тихим, словно обезлюдел. Только когда тени на полу заметно передвинулись вправо, Владену удалось собраться с мыслями и осознать то, что он успел увидеть и услышать.

Аарет обладал чудовищной властью, такой, какую невозможно было объять человеческим сознанием, и эта сила жгла его изнутри, ища себе применения. Власть не имеет ценности, раз ею не пользуются. Могущество кажется пресным, если не демонстрировать его каждый день. И то, и другое лишается смысла, когда не толкает своего обладателя ко все большему совершенству – в его понимании, конечно. Миг, когда приспешники Ночи осознают свою зависимость от силы, которую, как им казалось, они навеки покорили, обычно наступает, когда пути назад уже нет. И настоящий Аарет умер, а цели того, кто владел теперь его телом, не имели ничего общего с человеческими.

Дийнавир был обречен на уничтожение – как последняя память об Изначальном мире, а может, и о свете вообще…

Владен содрогнулся. Что хотел сказать сатту, называя его последним магом Сумерек? Значило ли это, что Куллинен мертв? Бывало, умершие или погибшие маги еще некоторое время после смерти могли советовать живым… Но волшебник не ощущал пустоты при воспоминании об учителе – той прохладной гулкой каверны, которая должна была на некоторое время образоваться в его душе, если бы Куллинен действительно умер. Что же все это значило?

Он чувствовал, что еще немного – и его захлестнет мутная обморочная волна. Сейчас, во время испытания кровью, это несло большую угрозу, чем когда-либо, а у Владена, к тому же, не было уверенности, что враг оставит его в покое в ближайшие часы. Поэтому волшебник заставил себя подняться и отправился на стену – еще раз взглянуть на неприятельский лагерь.