Но что же его спасло, удержав на краю, когда он готов был окончательно пасть? Что не дало изощренному соблазну полностью овладеть его душой? Это был долг перед кем-то… Перед кем?

Напрягшись, Владен вспомнил, что посреди прочих обрывочных сновидений ему являлся Баруха – то живой невредимый, то застывший с ножом в горле, то уже лежащий на полу, окровавленный… Волшебника захлестнула теплая волна благодарности к погибшему сотнику. Казалось, и мертвый, Баруха оставался верен ему тогда, когда отказало прочее – то, что Владен привык ценить и считать самым главным в своей жизни. Кровь погибшего от темных чар положила для молодого мага начало испытания, и это не обещало ничего хорошего. Но даже здесь Аарету не удалось рассчитать все до конца.

После мучительных сновидений волшебник чувствовал усталость и еще большую душевную тяжесть, зато теперь точно знал, что делать.

Он обулся, набросил на плечи плащ Гиннеана вместо сожженной прошлой ночью куртки и вышел из своих покоев. Руку то и дело окатывало болью, но голова была ясной.

Из-под тяжелой двери, ведущей в спальню Треллена, сочился слабый свет. Слуг поблизости не было. Владен тихо стукнул здоровой рукой в гладкую, потемневшую от времени дубовую доску. Спустя минуту осторожно выглянул Анека, зоркий и напряженный, словно и вовсе не ложился спать.

– Баруху еще не похоронили? – спросил Владен без долгих предисловий. Лекарь глянул на него прищурившись и, осознав смысл вопроса, замер.

– Не должны были. Касла, его ближайший родич, собирался это сделать завтра. Мне говорили, тело лежит сейчас в одном из амбаров. Семья Барухи не решилась осквернить дом: слишком многие слышали, что он поднял меч на своего господина.

Волшебник мрачно задумался.

– Ты говорил, его жена должна скоро родить?

– Да, господин. Это его вторая жена, Атин, а первая умерла три года назад. И сын Барухи от первой жены, Дамат, должен пройти посвящение через две недели.

Владен покачал головой. Беременная женщина и ребенок на рубеже между детством и взрослостью – какое раздолье, какая находка для ночного соперника из Аара! Да еще этот пресловутый Касла, о котором Владену уже доводилось слышать… Пожалуй, до утра дело ждать не могло.

– Я пойду туда, где лежит тело. Утром вряд ли удастся беспрепятственно подойти к нему, а зачем мне обращать оружие против людей моего господина Треллена? Кстати, как он?

– Почти все время спит. Однажды очнулся и звал тебя по имени. Я хотел послать за тобой, но он не велел.

– Ты уже рассказал ему о прошлой ночи?

Анека покачал головой.

– Хорошо. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Если он снова проснется, не говори ему, как он был излечен и что случилось с Барухой. Я все скажу сам.

Лекарь кивнул.

– Остерегайся людей Барухи, господин! Они не любят тебя.

– Им и не за что меня любить.

Владен повернулся и пошел к выходу, чувствуя, как Анека провожает его взглядом.

Дверь дома едва слышно скрипнула, и из зыбкой полутьмы коридора волшебник попал в синеву холодной осенней ночи. Над Дийнавиром, над перевалом, который охраняла эта крепость, опрокинулся небесный океан в дымке частых мелких звезд, среди которых, словно запутавшиеся в сети рыбины, блестели светила покрупнее. Прозрачный ледяной воздух резанул легкие, дыхание перехватило. Молодой маг обвел двор цепким взглядом. Было темно, только на крепостных стенах, сложенных в незапамятные времена из крупных скальных обломков, дрожали огоньки сторожевых костров. Он вышел на середину двора, так что теперь мог видеть широкие ворота амбаров, и действительно заметил в одном из строений слабый свет.

Снаружи у входа стоял только мальчик лет двенадцати. Узнав Владена, он отпрянул.

– Иди спать, Дамат! – коротко приказал ему волшебник. – Тем, кто еще не прошел посвящение, не дозволяется быть в такое время у Врат. Почему твои родичи оставили тебя здесь одного?

Мальчик не ответил, а повернулся и пустился бежать через двор. Волшебник проводил его взглядом и нахмурился, подумав, что сын Барухи, скорее всего, пришел сюда самовольно после того, как взрослые отказались отдать его отцу даже этот долг. Владен дернул створку ворот на себя и вошел.

В изголовье погибшего горел факел, и по углам помещения были расставлены зажженные масляные плошки. Мертвое тело лежало на досках, ничем не покрытых и водруженных на сдвинутые козлы. Баруха был высоким плечистым мужчиной, и при жизни от него исходило ощущение добродушной мощи, но теперь он казался просто большим и тяжелым, страшно тяжелым – доски сильно прогибались под ним. Рядом со скорбным ложем стояла невысокая округлая фигура. При звуке отворяемых ворот она обернулась, и Владен увидел, что это женщина в просторном наряде, в нескольких платьях, надетых одно на другое, которые уже не могли скрыть большой, низко опустившийся живот.

При виде Владена, женщина покачнулась от ужаса. Волшебник переступил порог, прикрыл за собой ворота и остановился.

– Не бойся меня.

Вдова Барухи запрокинула голову и вдруг глухо и бесслезно зарыдала. Она была еще очень молодой – лет восемнадцати, не больше. Казалось, ей хотелось закричать или бросить ему в ответ что-то злое, но рыдания кривили ее рот, не давая произнести ни слова.

– Кто закрыл лицо твоему мужу?

Она по-прежнему не отвечала, только вдруг начала царапать и рвать платье на груди, будто задыхалась.

– Успокойся! – сказал волшебник мягко, но повелительно. Женщина замерла. В глубине ее глаз метались огоньки светильников. – Атин, я не собираюсь вредить твоему мужу мертвому, как никогда не вредил живому.

При звуке своего имени женщина вздрогнула, и из ее глаз наконец потекли слезы.

– Он сейчас – совсем не тот, которого ты знала. Я должен это исправить. Тебе лучше уйти отсюда ненадолго – ради твоего будущего ребенка. Даю слово: когда ты вернешься, твой муж будет вновь достоин того почета, который окружал его при жизни.

Владен видел, что Атин ему не верит, боится поверить. Он понимал ее и чувствовал острую жалость, и одновременно едва сдерживался, чтобы обуздать в себе растущую ненависть к властителю Аара.

– Атин, поверь мне: то, что говорит обо мне Касла – неправда. Правду, к сожалению, знаем только я и Анека, да еще твой муж, которому запечатали уста, чтоб он не мог замолвить за нас слово. Уйди, дай мне помочь ему снова стать собой перед Вратами в мир Заката.

Помедлив, она качнулась вперед, намереваясь выскользнуть на улицу, но тут ворота снова заскрипели, открываясь, и помещение вдруг наполнилось людьми. Не нужно было долго гадать, чтобы понять, что это ратники Барухи во главе с его родичем Каслой.

Касла оказался не столь рослым, как погибший Баруха, он выглядел скорее приземистым из-за своих широких плеч. Ему давно перевалило за сорок, и слава его в гарнизоне была громкой, но сомнительной. Он порой позволял себе ослушание, которое большинством осуждалось, но одновременно создавало вокруг этого человека ореол бунтаря, и яркость этого ореола, пусть и недостойная, притягивала тех, кто был падок на дерзость подобного рода.

Волшебник при виде Каслы и его товарищей с огромным трудом подавил раздражение. Атин, только начавшая проникаться к нему доверием, вновь замкнулась и замерла между Владеном и телом мужа странной неопределенной тенью, как будто мгновенно лишась лица. Мужчины сделали несколько шагов от входа и остановились. За их спинами в щели между створками ворот белела напряженная остренькая мордочка – лицо мальчика, которого Владен прогнал с его страшного поста.

Спутников Каслы оказалось довольно много, человек пятнадцать. Все они были свидетелями того, как колдовство заперло ворота Дийнавира, и теперь их бойцовское мужество обуздывалось трепетом перед силами, которые невозможно одолеть мечом. Владен понимал, что, получив приказ, они все равно бросились бы на него – отчаянно, безрассудно, – и не слишком обольщался. Но страха не испытывал: перед ним стояли люди, и у них были человеческие лица и души, за которые стоило бороться.