Поэт поднял потрясённый взгляд на Мариэнеля.
– Боже мой! Кто?
Бесстрастность Мариэнеля как рукой сняло, он сделался угрюмым и на глазах постарел.
– Кто-то очень нетерпеливый.
– Эдвард?
– Я этого не говорил. Кто-то, кто хочет возвести его на трон. Я даже не уверен, что сам Эдвард посвящён в эти планы.
Патрик сделал над собой усилие, давя внутреннюю панику.
– Да, такое возможно. Всем известно, что Эдвард легкомыслен. Наверняка его хотят использовать, как марионетку. Но кто именно?
– Мы очень скоро это узнаем, – усмехнулся доктор. – Тот, кто будет стоять ближе всего к трону Эдварда и получать самый лакомый кусок из его рук. Тот, кто больше всего выиграет при новом герцоге. Хотя… Я живу в этом городе всю свою жизнь. Здешние люди – такие забавные создания. Мне мало где ещё приходилось бывать после студенческих лет, так что не рискну распространяться насчёт всего рода человеческого. В моей практике были случаи, когда горожане травили близких и из-за гораздо меньшей выгоды. Была купеческая дочь, подсыпавшая отцу мышьяка, потому что он не желал выдавать её замуж в другой город. Гвардия сперва арестовала помощника купца, потому что в случае смерти хозяина тот получал право на изрядную долю его товаров. Подозревали также его конкурентов и партнёров. А девчонку нашли случайно – она по глупости бросила пакетик из-под яда в камин так, что тот не совсем сгорел и его нашла прислуга…
В дверь постучали – прибыла очередная смена блюд. Доктор одобрительно проводил взглядом огромную миску с жареным зайцем в середине и куропатками по краям, которую слуга ставил на стол. Патрик задумчиво взял в руки сопровождавшую эти деликатесы бутылку и машинально отметил, что хозяин подал им лучшее из здешних вин. Мариэнель приступил к еде, поэт же сидел в оцепенении, пытаясь представить, на что будет похожа его жизнь после гибели Оттона.
– Может ли это быть ошибкой, доктор? – спросил он. Мариэнель пожал плечами.
– Может. Но это маловероятно. Я сталкивался с самыми разными отравлениями и болезнями пищеварения. Я видел людей, умерших от химических ядов. Между первыми и вторыми много сходства, но есть и различия. Скажем, выживание первых зависит от быстроты моих врачебных действий, а выживание вторых – от того, есть ли у меня противоядие. От яда, которым отравили Оттона, противоядия не существует. Насколько точно я определил его вид, можно будет сказать только после смерти герцога.
– Чёрная пена?
– Угу.
– Боже мой! – снова сказал Патрик и уставился в огонь.
На некоторое время повисло молчание. Мариэнель сосредоточенно обгладывал заячьи косточки, не глядя на поэта. Потом он тщательно вытер руки салфеткой и налил себе и Патрику вина.
– Я рассказал это, чтобы предупредить вас о грядущих переменах в нашей с вами жизни. У меня, признаться, есть ещё надежда, что я по-прежнему останусь при дворе. Моя профессия и мой опыт могут пригодиться любому правителю. Что касается вас, мой друг, то вы всё это время находились под покровительством Оттона, а Оттон скоро нас оставит. Думаю, не открою вам секрета, сказав, что его брат вас не любит.
– Я это знаю, доктор. У него есть на то причины. К тому же, вокруг него и без меня хватает лизоблюдов. Я подумаю, куда и под каким предлогом мне лучше перебраться. Спасибо за предупреждение.
Мариэнель нахмурился.
– Мне хотелось бы принести вам более лёгкие и приятные новости.
– Оттон был лучшим правителем, которого этот город знал за последние сто пятьдесят лет.
– Я бы так не сказал, – мягко возразил доктор. – Мне кажется, лучшим был его дед Рейнгольд. Правда, я его почти не помню – он умер, когда мне было четыре года. Но я согласен, что у Оттона гораздо больше достоинств, чем у Эдварда. И он, по-крайней мере, хотя бы старался вникать в государственные дела и быть справедливым.
– Он был умён и понимал толк в искусстве. При нём расцвёл здешний театр…
– Он ещё не умер. И есть небольшой шанс, что это не яд, хотя я почти уверен в обратном. Вы бы видели герцога сейчас… Он очень страдает, а я практически бессилен. Но если это не яд, всё может обернуться для вас не столь трагически. Возможно, вам удастся выхлопотать какую-нибудь пенсию или пособие, остаться при герцогине, в конце концов. Если дело не в том, что Эдвард или те, кто стоит за ним, рвутся к власти, то смена правителя пройдёт спокойно и цивилизовано, и у вас будет время решить свою судьбу. Но, честно говоря, я на вашем месте не очень бы на это рассчитывал.
Патрик взял щипцы и снял нагар со свеч. Нужно было кликнуть кого-нибудь поправить огонь в маленьком уютном камине, но разговор был слишком личным.
– Если вам некуда ехать, я мог бы дать вам адрес моего приятеля Дитриха Аббельхейма в Д. Он тоже врач, и довольно известный. Я обращался к нему за помощью, когда молодой Вальтер оглох после скарлатины. Дитрих – большой специалист по расстройствам слуха, у него клиника, где он оперирует ушные опухоли.. Помните, именно ему я писал о том, как вы учили мальчика говорить?
Патрик кивнул. Он смутно помнил Дитриха Аббельхейма, который приезжал осматривать маленького, тогда пятилетнего, Вальтера и вынес окончательный приговор – малыш неизлечим. Это был высокий сухопарый человек с большим носом и удлинёнными кистями рук, которые с лёгкостью могли бы брать самые сложные фортепианные аккорды. Он одевался в коричневое, говорил отрывисто и напоминал длинную подвижную ящерицу.
– Дитрих мог бы помочь вам на первых порах, месяц-другой. Он мне кое-чем обязан, так что я могу просить его об этой услуге.
– Спасибо, доктор. Я, пожалуй, задержусь до тех пор, пока не станет ясно, что же всё-таки произошло.
Мариэнель пожал плечами, и в этом движении Патрику неожиданно почудилась досада.
– Как хотите. Мой вам совет: не питайте излишних надежд. Вы ещё не стары, вы талантливы. Мир не сошёлся клином на нашей карликовой стране, есть другие столицы и другие государи. Если Эдвард откажется от ваших услуг, это ещё не будет означать, что вашей жизни пришёл конец.
Патрик подумал о своём доме, о старой лестнице с полированными перилами, о своих добросовестных немолодых слугах. Потом его мысленный взор переметнулся во дворец и заскользил по покоям Оттона. Ему случалось видеть герцога нездоровым, но он не мог представить его умирающим. Бывало, Оттон принимал своего придворного стихоплёта, сидя в кресле у камина, одетый по-домашнему, но глаза на длинном костистом лице всегда блестели ясно и иронично, а ум был гибок. Странно, но Патрик вдруг обнаружил, что гораздо больше привязан к умирающему правителю, чем думал всегда. А может, дело было в том, что с Оттоном уходила в небытие целая эпоха, и время, что спешило ей на смену, представлялось грозным, непонятным и смутным.
Они провели в гостинице ещё примерно час, потом доктор взглянул на свой хронометр и поднялся.
– Думаю, мне лучше откланяться. Если герцогу станет совсем плохо, дорога будет каждая минута. Я должен ехать во дворец.
Они простились, чувствуя странную неловкость, связанные жуткой тайной. Между ними внешне и впрямь было много общего, несмотря на большую разницу в возрасте. Внутренне же они стояли на разных берегах реки – для Мариэнеля смерть Оттона была муками терзаемой болью плоти, кровью и вонью испражнений, поэт же больше сожалел о гибели некой крошечной вселенной, центром которой являлись личность герцога и его воля.
Патрик ехал домой на извозчике, на улицах смеркалось. Чистенькие домики, словно пряничные украшения на великолепном торте, выпускали и впускали маленьких пёстро одетых кукол. Те смеялись или сердились, топали ножками, рыдали, приветствовали друг друга, – словом, старались во всём походить на великанов. Они ещё не знали, что кукольник уже почти мёртв, и их маленькое королевство скоро перекочует со сцены на дно огромного пыльного сундука. А кому-то из них суждено быть выкинутым на свалку или брошенным в печь…
Поэт замер от накатившего ужаса, потом сильно ткнул тростью в спину вознице.
