– Если она не уймет своего уродца, я его собственными руками удавлю.

Во все продолжение ссоры я нерешительно топталась в двух шагах от беседки. Грозная Саша первой меня заметила. Отложив на блюдце изуродованный, со следами ее мелких жемчужных зубов сахарный кубик она сказала:

– Вам чего?

– Я ищу Бипа, – пролепетала я.

– Жужа! – расплылась в улыбке Улялюм. – Как хорошо, что ты пришла! Это Жужа, лучший друг Бипа.

– Я не…

– А это Соня…

– Жаба, – вклинилась Саша.

– Соня, Саш и Лора.

Анемичная Лора добродушно мне улыбнулась. Тонкая и невесомая в своем сине-зеленом летящем платье, похожая на птичку (сойку?), она была за этим столиком средоточием тепла и доброжелательности. За бушующей Сашей она наблюдала краем ярко-синего глаза, отстраненно, с искрой юмора и едва заметной, тайной какой-то своей печалью. Гофрированные лепестки искусственной зеленой розы незаметно переходили в гофрированные локоны ее коротко остриженных, светло-русых волос.

– Проходи. – Улялюм засуетилась, попросила у официантки еще один стул и усадила меня между собой и Лорой. Саша смерила меня презрительным взглядом и, фыркнув, уставилась на сцену, откуда лился который-уже-по-счету романс Иванны.

– Что будешь пить?

– Спасибо, ничего. Мне нужен Бип.

– Она будет пить абсент, – даже не взглянув в нашу сторону, отрезала Саша.

– Ты ведь уже пробовала абсент? – забеспокоилась Улялюм.

– Нет.

– Тем более, – гнула свое Саша.

– Ну ладно, – протянула я, словно кого-то интересовало мое мнение.

– Ты не должна пить, если не хочешь. Для «зеленой ведьмы» нужен особый настрой, – сказала Лора. Вблизи ее кожа казалась засушенным, истончившимся от времени лепестком. Она была такой тонкой, что сквозь эти прозрачные покровы можно было рассмотреть все хитросплетения вен и артерий. Когда Лора улыбалась – вот так, как сейчас, – воздух вокруг нее слабо потрескивал.

Саша подозвала пробегавшую мимо Коломбину, и спустя несколько минут та уже колдовала с полынным змием, поджигая над рюмкой уложенный на перфорированной узорчатой ложке кубик сахара и разбавляя чудесное зелье водой.

– А Саша пьет неразбавленный, – сказала Улялюм.

– Конечно. Ваша сладенькая жижа не для меня.

– И Марина тоже пьет неразбавленный, – шепнула мне Улялюм, кивая в сторону беседки напротив, где в компании рюмки и бутылки сидела темноволосая, очень худая женщина с пустым взглядом.

Обвив себя костлявыми руками, отгородившись от огней, песен, пестрых ромбов, обособившись от всех нас в своей герметичной зеленой раковине, она не сводила глаз со сцены.

С моим полынным зельем тем временем произошли чудесные метаморфозы: оно стало мутным, с радужными бликами на поверхности. Забыв о Марине, я принялась гипнотизировать водоворот желтовато-молочных водорослей, пытаясь высмотреть в нем зеленую фею, сгубившую и вознесшую на небеса не одно поколение беглецов от реальности. Фея не показывалась – возможно, в подслащенной воде эти рыбки не водятся. Пахло травами, дождем, сильным ветром, древними, хранящими тепло камнями. Я на секунду увидела себя на вершине зеленого холма: высокая трава щекотно гладит колени, звенят колокольчики пасущихся внизу овец, в разрыве серых облаков змеится дорога, и миниатюрная коричневая фигурка с посохом спешит по ней к своей сумрачной цели. Я постояла немного и шагнула – сделала небольшой глоток.

– Ну как?

– Да подожди ты! Дай человеку прийти в себя.

Поначалу ничего не произошло: реальность не сместилась, третий глаз не открылся, было очень горько и мерзко, несмотря на сахар и изрядное количество воды. Но вкусовые эффекты тут же отступили на второй план перед визионерскими (желтыми и рваными по краям) и странным ощущением чего-то чужеродного и живого, неторопливо пробивающего себе дорогу внутри моего тела. Эта теплая горечь, этот подвижный яд не был ни настойкой, ни феей, ни галлюциногенным веществом, – он был самомостоятельным, мыслящим организмом, со своим мироощущением и миронеприятием. Пока он изумрудным дымом клубился внутри меня, было мгновение, выпавшее из стройного ряда секунд, смазанная вспышка, подготовительный выдох перед полной остановкой дыхания, когда изъяли и тут же водрузили на место фокус, земное притяжение, круговот веществ и мыслей. Ощущение сродни тому, что чувствует человек, спрыгнувший вниз головой с моста и у самого асфальта притянутый обратно эластичной веревкой. Словно вам показали нечто запредельное, даже впустили туда, но сразу же выдернули, не дав осмотреться в зеленой, мутной, вязкой и бесконечно притягательной глубине.

– Это какая-то смертельная встряска, – проговорила я, медленно приходя в себя.

– Восхитительная смерть! – подхватила Улялюм.

– Смертельная тоска, – фыркнула Саша.

– О! Ты на верном пути! – рассмеялась Лора.

– Может, еще рюмашку? – сощурилась Саша.

– Нет, пока достаточно. – Я осторожно прислушивалась к тому, что теперь было внутри меня.

– А в чем, собственно, дело? Зачем тебе Бип? Что-нибудь случилось? – закуривая, спросила Лора. Пальцы у нее были тонкие, слегка желтоватые, с коротко остриженными ногтями.

– Что случилось?

– Ну да, что случилось?

– Абсента больше не нужно, – хихикнула Улялюм.

– Да нет, все в порядке. Я просто… прислушиваюсь. – Я не была пьяна, скорее наоборот – с головокружительной быстрой трезвела, размагничивалась, развинчивалась, словом, что-то теряла, без малейших сожалений об утраченном.

– А я и так знаю, что произошло. Наверняка что-нибудь с Чио, – хмыкнула Саша.

– Да, ты угадала.

– Что, опять истерика? – спросила желтощекая Улялюм.

Я промолчала.

– Ты одна приехала?

– Нет. Там Лева, на улице…

– А что же он не зашел? – весело прищурившись, спросила Лора сквозь сизую пелену дыма.

– Он… – Черт, что бы такое соврать?

– Он боится, – отозвалась Саш, не отрывая взгляда от сцены.

– Тебя, что ли? – ухмыльнулась Улялюм.

– Меня.

– Но ведь… Тим говорил… Сюда, кажется, мужчин не пускают, – брякнула я.

Все переглянулись, даже в стеклянном взгляде безмолвной Жабы промелькнуло подобие мысли, и дружно расхохотались. Я почувствовала, что густо краснею.

– Нет, Саш, они точно тебя боятся! – утирая слезы, всхлипывала Улялюм. И, обернувшись ко мне, продолжила: – Сюда пускают кого угодно. Другое дело, что таким, как Тим, здесь ловить нечего.

– Стал меня кадрить. Меня! – возмутилась Саш, поглаживая нарисованные усики.

– Была драка. Точнее, Саша махала руками и орала благим матом.

– Да, было жарко, – гордо подтвердила та.

– А Лева, значит, на стреме? – прищурилась Лора.

– Что-то вроде.

Ну, попадись мне этот Тим! Хорошенькие шуточки!

– Ха! Смотрите-ка, Крюгерша опять за свое! – весело крикнула Саша.

– Крюгерша – это вон та костлявая старушенция у барной стойки, которая так неистово прижимается к девушке в черном платье, – шепнула мне Лора.

– Крюгерша! Крюгерша! – надрывалась Саша.

Тощая, с трупными пятнами косметики на дряхлом лице, унизанная кольцами, обвитая цепочками и браслетами Крюгерша сняла цепкие щупальца с плеча своей юной спутницы и пугливо завертела черепом.

– Ай-ай-ай! Крюгерша, это что ж такое? Ты опять за свое? Растляешь малолетних? Ты разве не видишь, что девочка впервые в таком заведении? Ты что, старая кляча, совсем с катушек слетела?

Крюгерша, наведя резкость, поморщилась и умостила когтистую лапу на прежнее место.

– Паучиха! – крикнула Саша.

– Женщина, влюбленная в другую, – самое безумное на свете существо, – лукаво сверкнув глазами, сказала Лора.

Словно в ответ на мои темные мысли, погас свет. От барной стойки отделился светящийся ореол и стал медленно продвигаться в нашу сторону.

– А вот и Бип, – сказала Саша.

Действительно: в сопровождении толстушки с мушкой (слава богу, без Були), он с торжественной миной, выступая, как павлин в райских кущах, нес огромный круглый торт со свечами.