Этот и другие подобные поступки Антонова несколько сбивали с толку чекистов, которые, однако, не только не ослабили своих усилий по сбору "компромата" на эсеров-милиционеров, но и даже заметно форсировали их, что напрямую было связано с произошедшими в начале июля в Москве и других городах вооруженными выступлениями левых эсеров против большевиков. Первое, во что сразу же мертвой хваткой вцепились кирсановские чекисты, было раскрытие ими нескольких случаев злоупотребления властью, допущенных начальником 3-го района милиции Заевым и его ближайшим сподвижником Токмаковым. Проступки эти нельзя было квалифицировать как преступления, и поэтому чекисты стали добиваться от уездного комиссара внутренних дел большевика Сатанина увольнения со службы Заева и Токмакова.

Сатанин тут же известил об этом Антонова и запросил его мнение. В своем ответе не шибко грамотный начальник уездной милиции писал /орфография и пунктуация подлинника/:

"Принимая во внимание долгосрочную службу, со дня основания милиции, начальника милиции 3-го участка Заева и милиционера Токмакова, а также знание своего дела, точность и аккуратность возложенных на них обязанностей я нахожу с своей стороны увольнение таковых со службы очень отразится в интересах государственной службы, занимаемого ими участка. Прощу Вашего разрешения об оставлении их на своих постах или же назначения следственной комиссии для выяснения виновности их."

Вполне возможно, что этот документ, написанный Антоновым, оказался последним в его милицейской биографии. Ибо в начале второй половины июля 1918 года он ушел в разрешенный ему месячный отпуск и вместе с женой уехал на отдых в бывшее помещичье имение Дашково, что в 10 километрах севернее Инжавино.

Три вроде бы безмятежных недели провели супруги Антоновы в Дашково. Правда, сам Александр Степанович за отдыхом не забывал следить и за событиями в уезде. Все было спокойно, и ничто, казалось, не предвещало скорой грозы. Дело Заева и Токмакова, своевременно предупрежденных им об опасности, явно застопорилось. Лишь 14 августа, под большим нажимом ЧК, уездный комиссар внутренних дел Сатанин согласился на проведение официального расследования деятельности Заева и Токмакова. В этот день он писал в Кирсановскую уездную ЧК:

"Возвращая при сем переписку от 18-го прошлого июля за №746, предлагаю для выяснения и расследования деятельности начальника милиции 3-го участка Заева и милиционера Токмакова назначить в непродолжительном времени особую комиссию в составе: 1/ одного представителя Уездной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, 2/ одного представителя уездного комитета Российской Коммунистической партии /большевиков/ и 3/ одного представителя городских служащих милиции.

По производстве названной комиссией дознания, протокол такового, вместе с настоящей перепиской, прошу прислать мне."

Но в ЧК от этой записки Сатанина попросту отмахнулись. Дело в том, что как раз 14 августа произошла смена руководства Кирсановской уездной ЧК. Вместо уволившегося по собственному желанию П. В. Овчинникова – человека слабоумного, психически больного, но отнюдь не агрессивного, председателем был назначен его заместитель Петр Степанович Зудин.(98) Однако фактически руководство уездной ЧК оказалось на несколько дней в руках нового зама, Георгия Тимофеевича Меньшова – бывшего сотрудника уездной милиции, уволенного Антоновым за пьянство и у которого страшные запои мирно чередовались с приступами неистовой служебной активности.

Если верить воспоминаниям Меньшова, опубликованным в Тамбове в 1923 году, то уже 15 августа в руки чекистов попал потерянный кем-то в Кирсанове портфель, содержимое которого тут же подняло по тревоге всю уездную ЧК и находившийся при ней так называемый Карательный отряд под командованием Г. В. Шарапова. Ибо в портфеле была обнаружена переписка эсеров о подготовке ими контрреволюционного заговора в Кирсанове с целью "разгрома уездного Совета" и проведения "планового террора на ответственных работников". Меньшов вспоминал далее:

"В переписке высказывалась уверенность заговорщиков, что милиция поголовно будет с ними. Мы, получив этот материал, немедленно командировали взвод из Карательного отряда для поимки Антонова, который, по слухам, жил в то время в Инжавино, Лощилина и Заева – начальников милиции 4-го и 3-го районов, – назначенцев Антонова. В Инжавино отправился я, а за Заевым – тов. Шарапов. По приезде в Инжавино я вечером взял с квартиры Лощилина, который был хорошо вооружен. Затем я бросился искать Антонова в Солововском лесу, но все поиски были тщетны. Лощилина я отправил в Кирсанов с конвоем, а через день был приведен и Заев, окруженный в своем районе отрядом Чека. Через день Заев и Лощилин, по постановлению Чека, были расстреляны."

Погорячился, ой, погорячился товарищ Меньшов! Впрочем, вскоре он и сам понял это и ушел в очередную серию запоев, которые привели его сначала на должность начальника отдела по борьбе со спекуляцией, затем сделали завхозом и, наконец, в декабре 1918 года окончились его увольнением из ЧК.(ЮО) А ведь не начни тогда, в августе, Меньшов пороть горячку с арестами милицейских начальников и их "приспешников" и не подними тем самим шумиху на весь уезд, стоять бы Антонову /дня через три он должен был выйти из отпуска на службу/ у одной стенки вместе с левым эсером Лощилиным и "сектантом-коммунистом" Заевым. Упустили чекисты в Иноковке и будущего антоновского командарма Токмакова, который, по словам помощника Заева, "16 августа скрылся неизвестно куда, захватив с собой наган". Сбежал, от греха подальше, и начальник Кирсановской городской милиции Никита Григорьевич Гридчин.

Его "подвиг" тут же повторил шурин (брат жены) Антонова – начальник 2-го района Кирсановской городской милиции Александр Алексеевич Боголюбский. Еще раньше распрощался со своей милицейской должностью замешанный в неудачной попытке антисоветского переворота в Тамбове 17-18 июня младший брат Антонова – Дмитрий, служивший до этого младшим помощником начальника милиции 4-го района города Тамбова. Однако никем пока особо не преследуемые, младший брат и шурин Антонова, сойдясь вскоре вместе, порешили за благо устроиться на небольшой лесопильный завод в Тамбовском уезде, где тихо-мирно и проработали почти до конца 1918 года.

А Александр Антонов, кем-то вовремя предупрежденный об опасности, быстренько отправил жену из Дашково в Тамбов, к ее матери, после чего сам бесследно исчез.

Напрасно почти десять дней караулили чекисты пустую квартиру Антоновых на Почтовой улице в Кирсанове. Александр Степанович и не думал возвращаться туда. Как, впрочем, и в свой служебный кабинет. Наконец поняв это, новый уездный комиссар внутренних дел Тихон Акимович Климов в конце августа издал приказ об освобождении начальника Кирсановской уездной милиции А. С. Антонова от занимаемой должности "за неявку из отпуска".

Нежданно-негаданно оказавшемуся на нелегальном положении Антонову волей-неволей пришлось вспомнить свою до-каторжную молодость, когда ему, еще неоперившемуся толком эсеровскому боевику-экспроприатору, приходилось скрываться от полиции и жандармов. Вероятно, помимо элементарных приемов конспирации, Антонову вспомнились и те эсеры, которых он знал по дореволюционному подполью.

Ведомо было Антонову и то, что один из таких знакомцев /по Тамбовской тюрьме 1909 года/, виднейший российский эсер Владимир Казимирович Вольский возглавляет теперь "Самарскую учредилку" – Комитет членов Учредительного собрания /Комуч/ – альтернативное коммунистам эсеровское правительство, объявившее себя в июне 1918 года временной /до созыва Учредительного собрания/ властью на территории Самарской губернии. В августе власть Комуча распространялась уже на Самарскую, Симбирскую, Казанскую, Уфимскую и часть Саратовской губернии, Вся эта территория была объявлена "территорией Учредительного собрания". Комуч признали Уральское и Оренбургское казачьи войска. Была у него и своя Народная армия.