— Ред, ты гений!

— Доверяй зеленым в горошек трусикам, — самодовольно ответил он и принял управление,

В тысяче миль от планеты можно было видеть, что она покрыта растительностью, голубыми морями и облаками. Когда Ред вывел корабль на первый виток, датчики засекли нагретые линии, как жилки, покрывающие все три континента, и почти достигавшие полюсов. Мы приблизились к планете, спускаясь к весеннему, или иначе северному полушарию и все признаки были многообещающими. Эта сеть определенно была создана искусственно существами с высокой степенью организации и развитой технологией.

Я перешел к видеоприемнику на корме и включил визор, оставив управление Реду. Внизу проплывали горы, реки и покрытые травой равнины, а над океаном я засек центр зарождения ураганов, закрывший все поле зрения визора. Но мы не обнаружили никаких примет городов, железных и автомобильных дорог и никаких указаний на то, зачем нужна эта тепловая сеть, раскинутая по континентам. На пятом витке, когда, опустившись еще ниже, мы проходили терминатор, глаза уловили отблеск от какого-то объекта на западном берегу самого большого континента. Я немедленно остановил кадр и увеличил изображение. Внизу, в раннем солнечном свете я увидел искусственное сооружение.

Когда запись изображения закончилась, я нажал кнопку фиксации координат и прокричал в интерком:

— Ред, я видел не иначе как обсерваторию… астрономическую обсерваторию.

— Зафиксируй ее, Джек. Будем спускаться.

Ред проделал еще четыре пятых витка и, входя в атмосферу, притормозил так незаметно, словно мы падали на перину.

Он переключил двигатели на атмосферный режим, те кашлянули и тяжело задышали, набирая мощность. Сейчас они сжигали кислород.

— Erin go bragh!

Как прекрасны воздушные вихри! Как мелодичны звуки за стенкой корпуса корабля! Снова «верх» был верхом, а «низ» — низом, безотносительно к кораблю, а влияние настоящей силы тяжести для космонавта столь же желательно, как руки любимой. Вдобавок, когда мы спланировали ниже, в плотные слои атмосферы, я увидел стада газелеподобных животных, пасущихся на равнинах, и один раз — вереницу медных игл, утыкавших прерию, возможно, какие-то коммуникационные релейные мачты. Во внезапном порыве я упал на колени перед пультом навигационной рубки и вознес благодарение Господу за зеленые в горошек трусики Реда О'Хары.

— Джек, — прервал мою молитву голос О'Хары, — горные вершины не превышают двух тысяч метров, так что я буду снижаться под углом восемь градусов. Мы в двадцати минутах от зафиксированной тобой точки координат и нас сносит попутный ветер.

— Добро.

В иллюминатор я мог уже разглядеть местность под нами. Судя по всему, она была похожа на Грейт Смокиз[33] и вся изрезана извивающимися речками. Я уже мог различать темный цвет вечнозеленой растительности на северных склонах и более светлую, только появившуюся зелень лиственных деревьев на южных склонах. Горы были старше земных, но флора казалась очень похожей. Не хватало только признаков обитания.

— Вижу твою обсерваторию, Джек. К югу от нее есть свободное пространство… Захожу на посадочный круг.

Ред накренил корабль в вираже и я мельком увидел среди деревьев обсерваторию. Ее купол со всех сторон был окружен балконом. Вблизи здания я узнал еще ряд медных игл, торчащих над верхушками деревьев. Затем мы оказались над горами и пошли на снижение, скользя и поворачиваясь в вираже. Я почувствовал как задирается вверх нос корабля; завыли перегруженные двигатели и Ред поставил корабль на корму.

— Гироскопы!

Я включил стабилизаторы вертикали и отозвался: — Гироскопы включены!

Корабль задрожал от напряжения. Кресло повернулось на карданных подвесах, и я оказался перед пультом управления посадкой.

— Компрессоры!

— Компрессоры включены.

Тормозные двигатели работали на полную мощность и корабль снижался плавно, словно перышко.

— Опоры!

— Опоры выдвинуты.

Раздался лязг, затем скрип, еще раз лязгнули замки, когда опоры выдвинулись полностью. Я мог оценить расстояние до поверхности по изменению высоты воя двигателей, не глядя на панель, но читал показания приборов с интересом. Небольшая разница в давлений атмосферы, чуть больше кислорода, немного отличающееся притяжение — весь жизнеобеспечивающий комплекс планеты был очень близок к земному, а показания термометра подсказывали, что снаружи нас ожидает ароматное утро второй половины весны. Как только свист двигателей перешел в рев, который постепенно стал глохнуть, я пристегнулся к креслу.

Если не считать легкого толчка и первоначального крена, пока его не выпрямили опоры, операция, вызывающая страх у всех космонавтов, — посадка на чужой планете — прошла так же плавно, как спуск в лифте на нижний этаж небоскреба. Во время спуска я ни разу не обременил Создателя молитвами, настолько я доверял мастерству О'Хары.

— Все показания — первый класс, Ред! Вали вниз, спускай рампу и раскатай ковер. А я подготовлю стрелу для спуска павильона.

— Есть, сэр.

— И последи за своими манерами, О'Хара. У меня возникло предчувствие, что сегодня матушка-Земля приобретет кучу новых клиентов… Как думаешь, Ред?

— Да, сэр.

— Если клиенты окажутся четвероногими, держи в уме закон номер 3.683.432…

— Который это, сэр?

— Скотоложество — деяние, наказуемое тюремным заключением от шести месяцев до десяти лет.

— Рад, что вы это помните, сэр.

Открывая люк на павильоном трюме и подвешивая стрелу, я улыбался. Ред принял мои слова за добродушное подшучивание, на что я и рассчитывал, так как в течение четырех лет жизни в одной камере с О'Харой, я не пропустил не одного дня, чтобы не намекнуть ему на его искусство обольщения. А при обольщении нельзя терять из виду любые отдаленные последствия, производимые даже самыми случайными жестами. При пустом трюме и закрытом шлюзе отсек для хранения павильона становился помещением для арестованных, с наружным замком на двери и обитыми войлоком переборками. В случае, если мания преследования овладеет членом команды в полете, брезентовый тент можно выбросить, а в освобожденный трюм заключить безумца. Это помещение может прекрасно служить камерой и на берегу.

Когда я открыл шлюз, чтобы подготовить стрелу для спуска павильона, помещение наполнилось запахом цветущих растений, а встав в проеме, я услышал поющих в лесу птиц. Метрах в пятистах от корабля передо мной находилась долинка с довольно обширным плоским полем, к которому, образуя естественный амфитеатр, сбегали склоны, поросшие ярко цветущими луговыми травами. Противоположный от корабля склон примыкал к холму, за которым росли деревья, сквозь которые можно было в бинокль рассмотреть то, что мы принимали за обсерваторию — белое круглое здание, увенчанное куполом, окруженным балконом.

Над нами, в синеве неба, проплывало несколько облаков, а на западе, за просторами покрытого лесом полуострова мерцал океан.

— Поворачивайся живее, моряк, — окликнул меня Ред с земли, в десяти метрах подо мной. Я посмотрел вниз. Он уже опустил рампу и расстелил квадрат красного ковра, который должен был служить полом нашего выставочного павильона.

— В обсерватории нет двери, — отозвался я, подвешивая на стрелу ящик с экспонатами.

— Может быть, она с другой стороны, — прокричал он, — наше приземление могли заметить, так что к нам могут подойти в любую минуту. Давай, поторапливайся.

Я опустил контейнер, затем выволок тент пирамидальной формы, прикрепленный к автоматически раздвигающейся телескопической стоике, чуть толще автомобильной антенны, и закрыл шлюз, чтобы открытый зев не обезображивал вид корабля. Пока я спускался по рампе, Ред штырями прикреплял стенки тента к грунту.

Через пятнадцать минут выставка была готова.

Облачившись в парадную форму с серебряными аксельбантами и голубыми молниями на эполетах, мы, развалясь, сидели на походных стульях у павильона, сшитого из золотых, голубых и желтых полос, сходящихся вверху к наконечнику в виде звезды, а позади нас возвышался серебристый корабль с голубыми звездами Флота на крыльях.