Тут же пришел ответ от дона Кристобеля де Мура, самого влиятельного из секретарей короля:

Герцогу оставалось только отправиться в Лиссабон. Он мог бы утверждать, что Небеса не прощают людям их собственных упущений, а в деле снаряжения Армады слишком многое следовало исправить, прежде чем она могла рассчитывать на победу.

Первым, что увидел герцог по прибытии в Лиссабон, были горы бумаги, которые служащие вывозили из штаба маркиза Санта-Круса — расчеты, счета, чертежи, планы, списки кораблей — все необходимое для организации вторжения и, конечно, принадлежавшее лично маркизу. Таков был вековой обычай. Сидония вызвал лучших из его секретарей и дал им четкие указания. Любой ценой надо удержать и сохранить хотя бы часть бумаг Санта-Круса. Герцог начинал понимать: сражение с врагом, возможно, будет едва ли не самой легкой частью всего предприятия.

Раз начавшись, большая игра продолжалась. Сесил вызвал к себе Генри Грэшема. Они впервые встретились с той самой ночи, когда Грэшем вернулся из морской экспедиции. Сесил объявил:

— Королева настаивала на переговорах с испанской армией в Нидерландах, и герцог Пармский согласился. Только что поступило сообщение о кончине маркиза Санта-Круса.

«Вот так история! — подумал Грэшем. — Больше всех изумится Манион».

— Это событие, — продолжал Сесил, — вызвало замешательство в Испании. Мы вскоре отплываем из Дувра, чтобы успеть воспользоваться этим замешательством в наших целях. Меня включили в состав миссии в качестве наблюдателя, как вы и ожидали. — Спесь, всегда свойственная этому человеку, сейчас была буквально написана на его лице. — Фактически меня попросили предпринять все усилия и добыть как можно больше информации об испанских военных силах в Нидерландах.

Грэшем не смог сдержать улыбки.

— Конечно, ваш богатый военный опыт поможет вам в вашей миссии. Фактически вы будете шпионом. Добро пожаловать в нашу компанию.

— Шпионом? — Сесил поморщился. — Я предпочитаю именовать себя посланником, который должен смотреть и слушать. — Он уже понял свою ошибку, но было поздно. — В конце концов, шпионы — наемные служащие, получающие плату.

— Вот как? — переспросил Грэшем, никогда особенно не нуждавшийся в деньгах. — Что же, тем лучше. Если кто-то готов заплатить, то зачем отказываться? Денег слишком много не бывает, не так ли? — Сам он знал: эти слова могли бы стать девизом семейства Сесила. Едва ли его папаша Бэрли возводил великолепные дворцы на жалованье, которое платила ему королева.

— В любом случае, — торопливо сказал собеседник, от всей души желавший сменить тему, — у вас есть предлог для поисков жениха вашей… подопечной. Я дал слово содействовать вашим поездкам в Лиссабон и в Нидерланды. Вы можете присоединиться к моей команде. Вы будете считаться советником, это все же повыше статуса слуги. Но эта женщина не сможет поехать с вами.

— Я бы и сам этого не хотел. В Нидерландах идет война. Шансов найти ее жениха у меня почти нет. А моя миссия ее не касается. Ваша экспедиция будет для меня хорошим прикрытием. — Услышав слово «прикрытие», Сесил снова поморщился.

— Учтите, мне пришлось затратить огромные усилия, чтобы включить вас в нашу команду. — Он уже называл ее «своей», хотя в качестве сына аристократа сам считался не очень важной персоной. — Так что, может быть, согласно нашему «договору», вы сумеете рассказать мне, чего вы добились в Лиссабоне, если чего-то добились?

— Можно считать, чего-то добился, хотя этого недостаточно. Как я уже говорил прежде, подробностей вам лучше не знать. Особенно если учесть, что мы отправляемся в страну, где идет затяжная война и где даже хорошо охраняемые экспедиции не застрахованы от нападения разбойников.

Сесил слегка побледнел.

— Я уверен, до этого не дойдет, — с надеждой вымолвил он.

Он вернулся в свой лондонский дом, в компанию Анны. Она прекрасно провела двенадцатидневные праздники, хотя она ни за что не хотела признать это перед Грэшемом. Его она встречала с холодным отчуждением, а дуэнья на глазах теряла важную суровость.

Не только ради Сесила Грэшем находился в Лондоне. Ему хотелось посетить вечеринку, устроенную Эдмундом Спенсером, в честь его детища — длинной поэмы «Королевская феерия».

Это было далеко не самое блестящее празднество из тех, что посещали Грэшем и Анна, но Спенсер был верным другом и настоящим поэтом, так что ради него имело смысл пока не возвращаться в Кембридж. Анна предпочитала не разговаривать с Грэшемом, но благоволила Джорджу и беседовала с ним с видимым доверием.

— Я была шокирована, — объявила она (на самом деле это ее очень развлекло). — Он такой интересный мужчина, фаворит королевы и, как мне сказали, титулярный граф. И так небрежно одевается!

— Это называется «титулованный граф», — заметил Грэшем позднее, когда они шли по большой галерее его особняка. — И он действительно самый привлекательный мужчина из всей компании. — Джордж откланялся и ушел домой. Он пребывал не в духе: его престарелые родители собирались в Лондон (это случалось редко), и их визит нарушал холостяцкий уклад его жизни.

— Я не вмешиваюсь в ваши разговоры и не понимаю, почему вы вмешиваетесь в мои, — сказала Анна. — Для меня, может быть, вообще небезопасно находиться подле вас. Барышни при дворе говорят: вы — человек опасный. — «Может быть, и опасный, для кого-то из их мужей», — подумал Грэшем. Что ему остается делать, если девушки сами к нему льнут? Отказать им было бы нелюбезно.

— Не так опасен, как для вас будет опасна королева, если решит, будто вы отвлекаете на себя внимание ее нынешнего кавалера, — сказал он. — Что же произошло?

— Граф — Роберт Деверю, кажется? — танцевал со мною первый танец, а потом пригласил меня на второй и на третий. А я знаю: у него были дамы и на второй, и на третий танец. Они ждали его. Я видела, как они расстроились. — Сама Анна явно не испытывала ни малейшего огорчения по этому поводу. — А потом, во время третьего танца, он стал шептать мне на ухо.

Грэшем задумчиво взглянул на Анну. Почему она-то к нему не льнет? Эта девушка имела гораздо большую силу воли, чем ему показалось сначала. Кто там знает, что у нее на душе — внешне она весьма сдержанна. Он подумал: она первая настоящая красавица, которая сама не ищет его расположения. Может быть, оно и к лучшему.

— Что же он вам шептал? — спросил Грэшем.

— То, что обычно мужчины говорят шепотом, — чтобы я легла с ним в постель, — просто ответила Анна.

— И как же вы поступили? — невольно спросил он.

— Я ответила, что я девственница, — сказала она так же просто. — Более того, католичка и признаю только непорочное зачатие.

Грэшем не мог удержаться от смеха.

— И что же он ответил? — задал он вопрос.

— Рассмеялся, как и вы. Мужчины все одинаковые. И еще добавил: на подобную вещь он не способен.

«Ну и молодец», — подумал Генри, невольно зауважав графа Эссекса. Но все же на душе у него веселее не стало. Почему-то Грэшем вспомнил, как однажды в детстве видел стаю голубей, поднявшуюся в небо с их крыши. Потом вдруг один из них замертво упал на крышу словно подстреленный на самом деле в него никто не стрелял). При ударе отбились две черепицы, слетевшие вниз. И раз Грэшем сам не знал, почему он вспомнил об этом и что было общего между его судьбой и судьбой этой несчастной птицы, он сказал:

— Я уезжаю в Нидерланды.

— Искать Жака Анри? — спросила Анна.

— Это для меня один из предлогов, если ваш проклятый купец действительно существует, в чем я уже начинаю сомневаться. Но это не главная цель поездки, и вас я не могу взять с собой. Там идет война, ситуация никем не контролируется, и у меня будет достаточно забот о безопасности Сесила и о том, чтобы я сам был достаточно свободен и мог сделать что требуется. А для вас это будет настоящая и очень серьезная опасность.

Она ответила улыбкой (что бывало редко), улыбнувшись скорее себе самой, чем ему: