Старший из слуг губернатора с трудом скрывал ужас при виде Анны, ехавшей верхом вместе со всей процессией. Это выходило за рамки всех его понятий. Девушка не должна скакать к своему суженому. Сначала должны были встретиться мужчины, обсудить все дела, а уже потом можно было допустить и девушку.

— Ну, знаете, — объяснял Грэшем с самым серьезным выражением лица, — она слишком рвалась к своему жениху, я еле ее сдерживал. Не люблю чинить препятствия любящим сердцам. — Все это он излагал с особым удовольствием, понимая, насколько его слова раздражают Анну. Теперь он хорошо научился понимать даже оттенки ее настроения.

Вскоре стало ясно — по крайней мере сегодня им не удастся решить свой вопрос. После того как они стали яростно барабанить в двери, наконец появился какой-то старичок с потемневшим от солнца морщинистым лицом. Переводчик сообщил от его лица: мсье Жака Анри нет дома вот уже несколько месяцев, а когда он ожидается, неизвестно. Его склады пусты, товары, привезенные из Гоа, распроданы еще до его отъезда. Не осталось ни шерсти, ни турецких ковров. Говорили, будто купец ищет новые рынки и в июне (так объяснил переводчик) отправился в Плоские земли. Они поняли — имелись в виду Низкие земли — Нидерланды.

— Зачем жирному купцу понадобилось ехать в зону военных действий? — поинтересовался Грэшем. — Там уже долгие годы идет война. Говорят, некоторые районы страны превратились в пустыню. О какой выгодной торговле там может идти речь?

— Надеюсь, он отправился туда потому, что понял: жениться на мне — значит для него совершить грех, — ответила Анна, — а так как он слишком труслив и застрелиться самому ему не хватает духа, то он, должно быть, надеется, что либо та, либо другая армия в Нидерландах сделает это за него.

— Вы всегда так отзываетесь о своих друзьях? — осведомился Грэшем.

— Он мне вовсе не друг! Даже меньше, чем вы, — сказала она. — Он просто жирная свинья.

Ни в тот день, ни той ночью они не видели Маниона. Вечером Грэшем, Анна и Джордж побывали на блестящем приеме у генерал-губернатора. Грэшем отчасти надеялся увидеть там легендарного маркиза Санта-Круса, но ему сказали, будто у маркиза слишком много неотложных дел.

Не появился Манион ни на следующий день, когда они отправились осматривать достопримечательности Лиссабона, ни на третий день, когда им позволили покинуть город и насладиться красотами природы в прилегающей к нему области страны.

Он тихо возник снова только на четвертый день. Со своей неизменной странной улыбкой на лице.

— Где же ты пропадал? — спросила Анна, сгоравшая от любопытства.

— Отдавал визит, — только и ответил Манион.

Октябрь 1587 — май 1588 года

Кембридж, Лондон, Лиссабон, Нидерланды

Снимать пушки с корабля — сложная задача. Вроде как зубы вырывать. Прежде всего стволы надо снять с коротких лафетов и аккуратно поднять с помощью канатов. Каждое орудие очень тяжелое, но тяжесть распределена неравномерно: казенная часть весит больше. Надо соблюдать большую осторожность, чтобы пушка не сорвалась и не разрушила деревянные части корабля. Достаточно плохо завязанного узла, ненадежной веревки или неплотно вбитого столба — и орудие всей своей тяжестью обрушится на палубу. Не говоря уже об опасности для людей; в прошлом году вообще был случай, когда пушка пробила брешь в корпусе корабля и упала на морское дно. Корабль удалось спасти только чудом.

Моряки мрачно взирали на то, как последние орудия снимали с борта и грузили на повозки, собираясь потом отправить на хранение в огромный арсенал лондонского Тауэра. Их дурное настроение проистекало вовсе не из нежелания расставаться с пушками. Оно было вызвано страхом. Многие нервозно смотрели в сторону устья Темзы, словно опасаясь, что туда со стороны моря вот-вот войдут испанские галеоны с пушками наготове и начнут бомбардировку Лондона. Флот решили распустить на зиму, но кто тогда остановит испанцев, вздумай они напасть на Англию?

Может быть, ответ на этот вопрос знал Уолсингем, смотревший из окна на Темзу. Десять лет назад он поселился в Барн-Элмсе, привлеченный покоем и уединенностью этих мест. Да и в Лондон легко было лопасть из деревни Барн. Конечно, он решительно протестовал против флотских «каникул», но без особого успеха. Для них там не существует ничего, кроме денег! Как они смеют говорить о деньгах ему, человеку, потратившему собственное состояние ради безопасности границ Англии! Хвала Небесам, Санта-Крус опять хворает. Иначе… Уолсингем прекрасно понимал, как должен был поступить Санта-Крус, узнай он, что англичане отправили своих военных моряков «на зимние квартиры». Сам он на месте Санта-Круса, не дожидаясь приказа короля, с флотилией в пятнадцать кораблей дошел бы до Ла-Манша, а потом до Плимута и, может быть, даже вошел бы в Темзу, высадив десант из пяти тысяч человек. Или еще, взяв всего пятьдесят лучших кораблей, он сделал бы с английским флотом то же самое, что и Дрейк с испанским флотом в Кадисе.

Но несмотря на болезнь опасного врага, такое все же могло случиться. Король Филипп слал срочные депеши Санта-Крусу, требуя от того начать морской поход хотя бы зимой. Как только первый же агент в Лиссабоне сообщит, что подготовка к походу закончена, весь этот бред с ополовиниванием английского флота прекратится. Уолсингем знал: ее величество начнет тогда суетиться, испугавшись перспективы стоять на коленях перед Филиппом Испанским. Тогда посмотрим, как прихлебатель Бэрли вдруг сделается сторонником укрепления флота, а лорды Лейстер и Эссекс почувствуют, что их родовые замки заколебались от фундамента до вершин башен!

Но такие истории уже случались в прошлом. За все время царствования Елизаветы английские солдаты и их военачальники — идиоты дворяне — не раз оказывались не в состоянии выполнить свою миссию, и даже полноценный по размерам английский флот в этот критический момент может вполне не справиться со своей задачей. До сих пор Англию от испанской угрозы спасал прежде всего шпионаж, и сейчас, если Англия опять уцелеет, это произойдет благодаря ему же.

Уолсингем поднялся из-за стола, и тут его согнул новый приступ боли. Хорошо, что он был один и никто не видел его в таком состоянии. Доктор уже сказал: вылечить его способен только знахарь. Но надежда на выздоровление для Уолсингема означала и надежду для Англии.

Члены Совета Грэнвилл-колледжа не знали, как им реагировать на возвращение Генри Грэшема, появившегося к Михайлову дню 1587 года. Считать ли его виновным? Он очень долго отсутствовал и вернулся вместе с испанской красоткой, с которой он познакомился при немыслимых обстоятельствах и которая скорее всего являлась его любовницей. Члены совета не имели права жениться и должны были контролировать половые страсти студентов и ни в коем случае не подавать им дурной пример. Считать его невиновным? Он героически сражался за свою страну в Кадисе. Кроме того, теперь ни для кого не было тайной, что именно он дал деньги на ремонт старых зданий, хотя трудно сказать, как и откуда просочились эти сведения. И потом, Грэшем вернулся, когда началась самая важная часть академического года. Аргументы за положительное решение, кажется, перевешивали доводы за решение отрицательное.

Уилл Смит, готовый обратиться в бегство при одном упоминании о мече, даже если пресловутый меч не имел к нему никакого отношения, заявил:

— Этак и каждый бы из нас мог — отправиться за моря и наслаждаться за счет своих студентов, если бы, конечно, нам понадобилась такая сомнительная слава.

Большинство из них полагало: гораздо большая смелость нужна, чтобы сидеть дома и, так сказать, оборонять домашнюю крепость, нежели отправляться неизвестно куда в качестве простого военного моряка.

Толстяк Том считал их аргументы не заслуживающими ни малейшего внимания.

— Расскажи мне, милый мальчик, — говорил он, обращаясь к Грэшему, — обо всем и со всеми самыми мрачными подробностями. Эти матросы, должно быть, очень крутые люди! Расскажи мне, пожалуйста, и о них тоже. И не забудь также про все случаи, когда кого-то ранили, и тому подобное.