— Мы найдем их, найдем и убьем. Успокойся, ты жива-здорова. Жаль Прохора, но ты не виновата. Он сам вышел из кельи. Бог распорядился, что поделаешь?

Сапаров презрительно плюнул и отвернулся. Григорий сидел все так же отрешенно, закрыв голову руками.

Во двор вышел Аниба Лабраг.

— Монахи обрядили вашего друга.

Мы вошли в большую комнату, не меньше трапезной. Прохор лежал на каменном столе. Лицо его выглядело умиротворенным. Автоном читал молитвы, горели свечи. Я перекрестилась. Малькамо, стоявший рядом со мной, повторил мой жест.

— По нашим обычаям хоронить надо до захода солнца, — сказал Аниба Лабраг. — Жарко.

Могилу вырыли на небольшом кладбище близ монастыря. Там уже покоились несколько монахов. Григорий собственноручно установил крест с косой перекладиной. Автоном без устали читал молитвы.

— Пора нам, братцы, — сказал Аршинов. — Тяжело, но надо. Потом подтолкнул Али вперед. — Ты останешься здесь, и будешь ждать нашего возвращения. Дорога очень опасная, а я не хочу тебя потерять.

Али не сказал ни слова, только кивнул и отошел в сторону. Я подивилась послушанию паренька.

Монахи вышли с нами проститься. Я приблизилась к Анибе Лабрагу:

— Благословите меня, батюшка.

Он положил сухую ладонь мне на голову и вместо благословения тихо произнес:

— Скажи своим друзьям, чтобы не держали зла на моих соплеменников. Они не убивали вашего человека.

— Как? — я даже подняла низко опущенную голову и удивленно посмотрела на старика. Не путает ли он? Ведь обсидиановый нож доказывал обратное!

— Когда мы обмывали покойника, то стало понятно: смертельная рана нанесена плоским железным ножом, а не трехгранным обсидиановым. Его просто потом вложили в рану. Кто — не знаю… Я не хочу сейчас об этом говорить всем и вслух — еще не поверят, но ты должна знать: наши люди ни причем. Эфиопы чтят неприкосновенность женщины и не убивают на монастырской земле. Очень странная история. Ищи у себя в группе.

Мне стало не по себе. Я охнула и прижала руки к губам.

— Иди к соплеменникам. Благословляю тебя, Полина. Ты отмечена милостью божьей! Но будь осторожна — смерть ходит вокруг.

Я поцеловала руку старцу, поклонилась и бросилась догонять нашу экспедицию.

Нашествие демонов. Засада. Дикобразы. Бивак. Инкогнито Малькамо нарушено. Спор. Экспедиция присоединяется к армии. Обед. Лучший в мире кофе. Гражданская война. Воздушный шар. Итальянские лазутчики. Неизвестный в русских сапогах. Аршинов ранен. Полина и Малькамо в плену. Генерал Баратиери. Встреча кузенов. Страстный любовник.

Городок Волло в провинции Годжам, куда мы прибыли к вечеру, состоял из кучки наспех слепленных домов, увенчанных традиционной соломенной крышей в виде конуса. Навстречу нам никто не вышел, улицы словно вымерли: ни бегающих попрошайничающих детей, ни живности. Единственным ровным местом, где можно было разбить палатки, была главная площадь деревни.

— Что скажешь, Малькамо? — спросил Аршинов. — Тебе понятно, почему нет людей?

— Не знаю, — пожал он плечами. — может, стоит постучаться к старейшине?

— А как мы узнаем, где живет старейшина?

— Вот видите, — юноша показал на дома, — это «тукуль», круглые дома, обмазанные глиной. У них всегда коническая кровля. Богатые люди живут в «хедме». Это дома из камня вперемешку с глиной и щебнем. И крыша у таких домов плоская, с навесом.

— Что ж, поищем, — Аршинов пришпорил коня.

Такой дом оказался сразу же за поворотом. Аршинов спешился и постучал в дверь. Никто не ответил. Он закричал на амхарском:

— Хозяева, отворите!

Подошел Малькамо и тоже стал что-то кричать.

Дверь немного приоткрылась, оттуда выглянул старый эфиоп.

— Мы путешественники, — повторил Аршинов. — Идем на север, к озеру Тана. Где тут у вас можно напоить лошадей, да и самим передохнуть?

Хозяин вышел из дома, за ним трое молодых парней и толстая женщина. Николай Иванович поклонился, и опять повторил, что мы путешественники, идем с добрыми намерениями и не причиним зла населению городка. Они по-прежнему смотрели на нас с подозрением.

Тогда вперед вышел Малькамо и принялся убеждать старосту. Он говорил быстро, высоким гортанным голосом, и хозяин дома мерно покачивал головой в такт его словам. Наконец, он кивнул, крикнул что-то, обернувшись назад, и тут же из дома высыпала стайка женщин в белых шамма, украшенных затейливой вышивкой и принялись хлопотать: одна разжигала огонь в печке, стоящей во дворе, другие несли посуду и покрывала.

Староста пригласил нас в дом. Согнувшись, так как притолока была на уровне плеч, мы вошли в просторную комнату, убранную коврами и подушками-валиками. Столов и стульев не было. Аршинов завел со стариком беседу, потом повернулся к нам.

— Ситуация такова, дамы и господа: городишко не показывает носа на улицу, потому что люди боятся демонов.

— Каких демонов? — спросил Нестеров, а Агриппина и Автоном принялись креститься.

— Демоны появляются ночью, портят посевы, трещат погремушками. Они неуловимы, стреляют тонкими острыми стрелами, уже поранили несколько человек. Раненые мучаются лихорадкой.

— Позвольте мне осмотреть их, пока солнце не село, — вызвался Нестеров.

Малькамо перевел. Староста кивнул и пошел вдоль улицы. Нестеров и Малькамо, в качестве переводчика, за ним, а я пошла следом, вдруг моя помощь пригодится при врачевании?

Нестеров зашел в один дом, потом во второй и приказал всех больных вынести на подстилках на площадь. В хижинах было очень темно и он ничего не видел даже в очках.

Больных оказалось три парня и девушка. У них были множественные порезы, уколы, царапины, которые воспалились, а некоторые даже нагноились. Они тяжело дышали, глаза лихорадочно блестели.

— Малькамо, спроси их, как это получилось?

Из рассказа следовало, что они вечером пошли на поле выкопать несколько клубней батата, чтобы испечь их. Почему ночью? Потому что поле принадлежало не им, а старосте, поэтому их могли жестоко наказать за воровство и самоуправство.

Когда они пришли на поле и стали уже выкапывать клубни, то раздался страшный треск, на них накинулись демоны небольшого роста, примерно им по колено, стали кусать за ноги и стрелять в них острыми стрелами. Несчастные бросились вон, а на следующий день работники старосты увидели, что поле потоптано, побеги перегрызены, а многие бататы выкорчеваны.

Староста приказал найти проказников, но те сознались сами, так как уже лежали больными. Им не поверили, думали, что юноши и девушка хотят переложить вину на неизвестно на кого, но следующей ночью случилось тоже самое. Демоны грызли растения и трещали так громко, что их было слышно на противоположном конце городка.

Вот почему, когда мы въехали в город, он оказался пустынным и молчаливым. Люди боялись нашествия демонов.

Тем временем Арсений Михайлович осмотрел раны. Они были хоть и воспаленными, но поверхностными, и попросил ведро воды.

— Аполлинария Лазаревна, — обратился он ко мне, — у меня в саквояже склянка. На ней написано KMnO4. Будьте любезны, дайте мне ее.

— А что это? — я подала ему склянку с притертой крышкой, в которой лежали кристаллы темно-фиолетового цвета.

— Марганцовокислый калий, — ответил Нестеров. — Он является сильным антисептиком. Будем лечить нагноение.

Арсений Михайлович достал несколько кристалликов и бросил их в принесенную большую глиняную плошку с водой. Вода мгновенно окрасилась в сиренево-розовый цвет. Столпившиеся вокруг нас эфиопы, как один, вскрикнули, и стали взволнованно переговариваться.

— Что с ними? — спросила я Малькамо.

— Они называют месье Нестерова божьим человеком, чудодеем и дабтаром — ученым мужем. Он превратил воду в вино, как великий Иисус! А вон тот парень, — Малькамо улыбнулся и показал на мальчишку, с восхищением разглядывающего розовую воду, пожалел, что не лежит с остальными. Они его звали воровать бататы, а он не пошел. Сейчас бы лечился волшебной водой.