УЭЛШ. Ну, успокойся. Оставь ружье.
ВАЛЕН. Я ему башку отстрелю! Дурацкую его башку! Я же ему сто раз говорил: плиту не трогать, к святым моим не прикасаться, а он что? Сунул моих святых в духовку! (Заглядывает в кастрюлю). А вот эта была освящена самим Папой Римским! А эту мне еще мамочка подарила! Все расплавились! Ни одной не осталось! Одни пузыри!
УЭЛШ. Это еще не повод стрелять в брата. Отдай ружье, ну.
ВАЛЕН. Не повод? Это что, безделушки? Это же фигурки святых. И еще считаете себя священником! Недаром католическая церковь Ирландии смеется над вами. Я это дело так не оставлю, меня не остановишь.
УЭЛШ. Отдай ружье, тебе говорю. В кого ты стрелять решил? В родного брата? Ты что?
ВАЛЕН. В родного, ну и что? Он отца родного жизни лишил и хоть бы что. А я чем хуже?
УЭЛШ. Ты что мелешь? Это же был несчастный случай. Самый настоящий. И ты прекрасно об этом знаешь.
ВАЛЕН. Несчастный случай! Черта с два! В чистую случайность только один ты и веришь. Во всем Линейне. Коулмен на отца зло затаил еще с детства, когда тот растоптал его сушилку для волос… А когда отец начал высмеивать его прическу, схватил ружье, подбежал к нему, оголил ему лоб и выстрелил. Полчерепа как не бывало.
КОУЛМЕН. Да, любил я свою игрушку. Она так светилась красиво.
ВАЛЕН поворачивается и наставляет на него ружье. УЭЛШ, обхватив голову руками, со стоном отходит.
КОУЛМЕН вразвалочку подходит к столу и садится.
УЭЛШ. Невероятно! Невероятно!
КОУЛМЕН. Смотри, на нем лица нет…
ВАЛЕН. Заткнись! Натворил дел, так сиди и молчи…
УЭЛШ. Коулмен, ну скажи как на духу, ты ведь в отца не нарочно выстрелил.
ВАЛЕН. Дело не в отце, а в моих святых!
КОУЛМЕН. Чувствуешь, что его больше волнует?
ВАЛЕН. Расплавить фигурки святых, безбожное это дело.
УЭЛШ. И прострелить отцу голову тоже.
ВАЛЕН. И духовку включить на полную!
УЭЛШ. Коулмен, умоляю тебя, скажи, что стрелял в отца не нарочно. Ну, прошу тебя…
КОУЛМЕН. Только без нервов, ладно? Нарочно я в него стрелял, нарочно.
КОУЛМЕН. Не терплю я никакой критики. Я тогда волосы привел в порядок, и прическа у меня была что надо. А он: «У тебя не прическа, а черт знает что.» Не божеское дело отцу полчерепа сносить, знаю я, знаю, но есть обиды, которые простить невозможно.
ВАЛЕН. Сунуть в духовку святых тоже не по-божески. Среди них фигурки девы Марии были.
КОУЛМЕН. Это верно, только я еще одну вещь скажу. Она тоже Богу не понравится. Пусть он потом стреляет… (УЭЛШУ). Эй, плакса, ты слушаешь?
УЭЛШ. Слушаю, слушаю, слушаю…
КОУЛМЕН. Ну так вот. Мой братец сидел на стуле, забрызганный кровью, и клялся не рассказывать никому правду. Несчастный случай и все…
ВАЛЕН. Заткнись, урод…
КОУЛМЕН. Так что по завещанию все досталось ему…
УЭЛШ. Не могу поверить… Нет… Нет…
КОУЛМЕН. И дом, и земля, и то, что в доме, и деньги на эту дурацкую плиту, пропади она пропадом…
УЭЛШ. Ну хватит, хватит…
ВАЛЕН. Прощайся с жизнью, придурок!
КОУЛМЕН. И с этой дурацкой картошкой под названием «Тейтос»…
ВАЛЕН приставляет ружье к голове КОУЛМЕНА.
УЭЛШ. Нет, Вален, только не это!
ВАЛЕН. Ну так будешь прощаться, ублюдок?
КОУЛМЕН. Прощай, жизнь.
ВАЛЕН нажимает на курок. Осечка. ВАЛЕН снова взводит курок. Нажимает на него. Снова осечка. КОУЛМЕН тем временем достает из кармана два патрона.
КОУЛМЕН. Совсем за дурачка меня принимаешь, да? (УЭЛШУ). Видишь, святой отец? Родной брат решил мне череп снести.
ВАЛЕН. Дай сюда патроны, ну.
КОУЛМЕН. Не дождешься.
ВАЛЕН. Дай сюда, я сказал.
КОУЛМЕН. Ни за что.
ВАЛЕН. Дай сюда эти чертовы…
КОУЛМЕН зажимает патроны в кулаке. ВАЛЕН пытается разжать его. КОУЛМЕН только посмеивается. ВАЛЕН хватает КОУЛМЕНА за шею, и оба валятся на пол. Сцепившись, катаются по полу. УЭЛШ в ужасе наблюдает за происходящим. Взгляд его падает на дымящуюся кастрюлю. Он подходит к столу и, сжав ладони в кулаки, медленно опускает их в кастрюлю. Стиснув зубы и затаив дыхание, он выдерживает боль секунд десять-пятнадцать. Боль становится нестерпимой, и УЭЛШ издает истошный вопль, но руки еще мгновение из кастрюли не вынимает. ВАЛЕН и КОУЛМЕН прекращают потасовку, встают и пытаются помочь ему.
ВАЛЕН. Отец Уалш, ты что…
КОУЛМЕН. Отец Уэлш, отец Уалш…
УЭЛШ вынимает руки из кастрюли и, сдерживая крик, смотрит на потрясенных ВАЛЕНА и КОУЛМЕНА. В глазах его боль и отчаяние. Смахивает кастрюлю со стола и, прижав руки к груди, бросается к входной двери.
УЭЛШ (кричит). Меня зовут Уэлш!!!
ВАЛЕН и КОУЛМЕН смотрят на него.
КОУЛМЕН. Совсем рехнулся парень, это точно.
ВАЛЕН. Сумасшедший, дальше некуда.
КОУЛМЕН. Весь пол испортил. (Указывая на кастрюлю). А убирать все нам придется, так что ли?
ВАЛЕН (кричит вслед Уэлшу). А убирать кто будет, мы что ли?
КОУЛМЕН (после паузы). Что он сказал?
ВАЛЕН. Он уже далеко.
КОУЛМЕН. Прижгло, не отскребешь. (Пауза). А, твой пол, ты и убирай.
ВАЛЕН. Что?
КОУЛМЕН. Патрончики симпатичные, правда?
КОУЛМЕН швыряет патроны в лицо ВАЛЕНУ и удаляется в свою комнату.
ВАЛЕН. Ах, ты!..
КОУЛМЕН хлопает дверью. ВАЛЕН гримасничает, почесывает в паху и нюхает пальцы. Пауза.
Картина четвертая
Вечер. Причал у озера. На скамейке сидит УЭЛШ. Перевязанными руками держит бутылку пива.
ГЕРЛИН подходит к нему и садится рядышком.
УЭЛШ. А, это ты, Герлин.
ГЕРЛИН. Я, святой отец. Просто так сидите?
УЭЛШ. Да, просто так.
ГЕРЛИН. Понятно, понятно. (Пауза). А по Томасу вы панихиду хорошо отслужили… Мне понравилось.
УЭЛШ. Что-то я тебя не видел.
ГЕРЛИН. А я у самого входа стояла. (Пауза). Чуть не заплакала, когда вас слушала. Слова в самую душу западали.
УЭЛШ. Чуть не заплакала? Ушам своим не верю. Ни разу за все эти годы не видел тебя плачущей: ни на похоронах, ни на свадьбах. Даже, когда голландцы вышибли нас из чемпионата по футболу на кубке мира.
ГЕРЛИН. Бывает и всплакну, только когда одна остаюсь…
УЭЛШ. Все из-за этого придурка Боннера. Пропустил такой мяч. (Потягивает пиво).
ГЕРЛИН. А девушки у вас были, правда ведь, святой отец?
УЭЛШ. Опять за старое принялась? Хватит. И без тебя голова кругом идет.
ГЕРЛИН. И не думала.
УЭЛШ. И чтоб этого больше не повторялось
ГЕРЛИН. Ну, поддразниваю я вас иногда. Но это так, без всякой задней мысли.
УЭЛШ. Иногда? Да все время. Не отстаешь от других.
ГЕРЛИН. Иногда, иногда. И только лишь затем, чтобы скрыть глубокую страсть, которую я питаю вам…
УЭЛШ строго смотрит на нее. ГЕРЛИН улыбается.
ГЕРЛИН. Да нет, это я пошутила, святой отец.
УЭЛШ. Ну что, опять за свое?
ГЕРЛИН. Уж и пошутить нельзя. Вы своим неприступным видом сами на шутки напрашиваетесь.
УЭЛШ. Нормальный у меня вид, как у всех людей. Нос не задираю.
ГЕРЛИН. Это вам так кажется.
УЭЛШ (после паузы). Значит, вид у меня неприступный и надменный?
ГЕРЛИН. Сейчас уже нет. Ну, может быть, как у большинства священников.
УЭЛШ. Может, я и впрямь так выгляжу. Не складываются у меня отношения с этим городом. С половиной родни из-за этого городка разругался. Ой-ой-ой… Как мне в Линейне в первый раз понравилось. Ну, думаю, место что надо. Не тут-то было. Убийства одно за другим. Чемпион Европы по убийствам. А тебе известно, что Коулмен убил родного отца по злому умыслу?
