— С чего бы следовать совету совершенно чужого человека?

— Дело не в том. Все равно, я и сам хотел ознакомиться с этими записями — это часть моей работы. Для этого я и захотел увидеться с вами.

— Я помогу, как смогу, Дэвид, вы знаете.

Он сжал ее руки.

— Это значит — пойти против воли вашего отца. Мне нужен доступ к церковному сундуку, где хранятся эти записи. Мне нужно знать, где он, и если он заперт, мне понадобится ключ.

Эш искоса посмотрел на нее. Вместо ответа она наклонилась и поцеловала его в небольшой шрам на щеке.

Эш подрулил к воротам в церковный двор и выключил двигатель. За воротами виднелись стены церкви Св. Джайлса, и их вид почему-то встревожил его. Только когда Грейс коснулась его руки, торопя, он отогнал смутные мысли и потянулся к ручке двери.

Стоя у машины в ожидании, когда из нее выйдет Грейс, Эш ощутил на спине щекотание от стекающей струйки пота. Он расстегнул воротник рубашки и помахал им, пропуская более прохладный воздух под мягкую материю. Несмотря на возрастающую жару, Грейс казалась свежей как всегда; на ней была легкая голубая блузка из плательной ткани, заправленная под тонкую летнюю юбку. Распущенные волосы обрамляли лицо, их вьющиеся концы спадали на плечи. Эш заметил, как прежде чем присоединиться к нему, она бросила обеспокоенный взгляд назад, на школу.

— Постарайтесь не думать об этом, — сказал он, прекрасно понимая бессмысленность своего совета.

На мгновение она смешалась, но с легкой улыбкой сказала:

— Трудно не думать. Не пойму, что со мной происходит, Дэвид.

«И со мной тоже», — хотел ответить он, но оставил свое замешательство при себе.

— Давайте, войдем, — сказал Эш, направляясь к деревянным воротам.

Ржавые петли сопротивлялись, когда он толкнул створку, а тень под навесом принесла временное облегчение от утреннего солнца. Эш пропустил Грейс и по гравиевой дорожке пошел следом за ней к паперти. Проходя мимо могил, Грейс вынула из сумки на плече связку ключей, затем подошла к большим двойным дверям, повернула железное кольцо и вошла в притвор, держа в руке выбранный ключ. Она оглянулась на Эша, но он и сам увидел, что дверь внутрь церкви раскрыта.

— Она должна быть заперта, — сказала Грейс, кладя ключи обратно в сумочку. — Наверное, здесь отец или его причетник.

Как и в первый раз, в притворе Эша охватил холод, но на этот раз он показался еще более неестественным; его невидимая мантия обволакивала тело слишком плотно, вызывая сильный озноб.

Грейс отворила внутреннюю дверь, и они вместе прошли внутрь. Эш остановился, словно его удержала какая-то невидимая рука; тишина внутри церкви была прямо-таки осязаемой, как и холод, охвативший его мгновение назад.

Хотя церковь Св. Джайлса была несомненно большой, ее внутреннее убранство поражало своей скромностью. С обеих сторон к алтарю, отделенному от нефа расписными колоннами, вели ряды арок; пространство над ним занимала фреска, изображающая преображение Христа. Окно за алтарем было залито солнцем, так что фигуры на витраже ярко светились. Их теплое, мягкое сияние падало на кафедру в нефе. Центральный проход разделял ряды скамей надвое и тянулся к другому концу церкви, где по обе стороны от ведущей на колокольню арки располагались напротив друг друга орган и хоры. Через арку Эш смог рассмотреть концы колокольных веревок; они чуть покачивались, возможно, оттого, что открылась дверь в притвор.

Грейс сжала локоть Эша и напряженным шепотом проговорила:

— Вы слышали?

Эш прислушался и покачал головой.

— Наверное, здесь кто-то... — начал он, и тут они оба услышали звук — тихий, неотчетливый стон. Грейс крепче сжала его руку.

— Это слышится оттуда, — приглушенно проговорил Эш, указывая на алтарь.

Грейс попятилась, но Эш, осторожно ступая, двинулся по боковому проходу вперед, вглядываясь в арки и осматривая пространство между колоннами. Грейс еще более бесшумно неохотно пошла следом.

Тихие стоны продолжались.

Обернувшись к Грейс, Эш увидел, что она побледнела, и ее шаги замедлились. Оба замерли, когда стоны перешли в резкий крик, звучание которого усилили каменные стены и высокие своды.

Вдруг Грейс оттолкнула Эша и побежала на звук. Он ее окликнул, боясь за нее, но она не отозвалась и, добежав до конца прохода, пересекла неф, направляясь к другой небольшой арке.

Эш поспешил за Грейс, а она исчезла в боковом приделе.

Хотя и крохотный, придел имел маленький алтарь и жертвенник, а также каменное изображение лежащей на спине фигуры в древних одеяниях. У самого основания осело тело преподобного Локвуда, а вокруг него были разбросаны клочья разорванных книг и измятые пергаменты.

Рассмотрев картину Локвуд-Холла, Эш решил, что Грейс была права: в его архитектуре действительно было что-то холодное. О, это было величественное, даже великолепное здание с коринфскими капителями и пилястрами, с высокими окнами и замысловатыми балюстрадами на крыше, но в этой величественности таилась какая-то сухость, словно архитектор больше заботился о точности, чем о красоте. С другой стороны, такое впечатление могло возникнуть и усилиться вследствие интерпретации художника, поскольку реалистическая точность картины оставляла мало простора для романтического воображения. Даже крохотные фигурки всадников, скачущих через поле позади дома, были выписаны со всеми прозаическими подробностями, а лесные деревья в отдалении виделись почти так же четко, как и деревья на переднем плане. И несмотря на это — а может быть, именно благодаря точности, — картина зачаровывала.

Эш обнаружил, что углубился в картину, его взгляд сфокусировался на отдельных деталях — длинных шторах на окнах, причудливых перилах лестницы, ведущей к огромным входным дверям, на ярких костюмах всадников, маленькой белой фигурке под вечнозелеными дубами в некотором отдалении...

Его отвлекли голоса снаружи. Дверь, и так приоткрытая, открылась шире, и вошла Грейс Локвуд в сопровождении человека с кислым выражением липа. Он показался исследователю знакомым; Эш узнал в нем одного из завсегдатаев «Черного Кабана», которого увидел, впервые приехав в деревню, — тогда этот человек и его напарник, казалось, заинтересовались им. Грейс была занята спором и в первый момент посмотрела на Эша с удивлением, забыв, что он ждет ее здесь.

— Дэвид, — проговорила она, указывая на сопровождавшего, — это доктор Степли.

В слезящихся глазах доктора за очками в тонкой оправе таилась усталость, как и во всем облике этого человека: кожа его имела нездоровый оттенок, словно он много лет провел в темной комнате, а не наслаждался свежим воздухом и пышной природой вокруг деревни, в которой практиковал. Казалось, терапевту давно пора на покой.

Что-то помешало Эшу протянуть ему руку — тот тоже не протягивал руки, и исследователь заметил, что доктор внимательно его рассматривает.

— Как дела преподобного Локвуда? — спросил Эш, озадаченный явной холодностью в манерах врача.

— Ему нужен отдых, — коротко ответил Степли. — Я объяснил Грейс, что ее отцу надо хотя бы одну ночь провести в больнице под наблюдением.

— Отец и слышать об этом не хочет, — быстро пояснила Грейс. — Он утверждает, что должен быть рядом с деревней.

Это тут же вызвало у Эша любопытство:

— Почему он так считает?

— Бедняга страдает от страшного переутомления, — вмешался доктор. — В данный момент его мысли бессвязны, но боюсь, что у него какие-то навязчивые идеи. К несчастью, здоровье Эдмунда постоянно ухудшалось после смерти его жены, и, честно говоря, я удивлен, что он не свалился гораздо раньше.

— У него был нервный срыв?

— Этого я не говорил. — Ответ прозвучал резко, почти как выговор. — У Эдмунда психологическое и физическое переутомление, не более.

— В церкви он упал в обморок, Дэвид, — тихо проговорила Грейс. Она подошла к маленькому старому дубовому столику и, не видя, смотрела на обтянутую исцарапанной кожей поверхность, заваленную бумагами и книгами. Руки она сложила ниже груди и чуть ссутулила плечи. — Отец сказал нам, что он просматривал церковные записи, когда вдруг закружилась голова. И он упал.