Я уловил беспокойство на лицах остальных присутствующих, но Майкрофт сохранял невозмутимость.

— Конечно, — ответил я. — Все признают, что в земле заключены колоссальные энергетические ресурсы. В этом предположении нет ничего удивительного.

— Я говорю о гораздо более тонкой, неосязаемой энергии, Майк, но такой же реальной. Нематериальной, но безграничной по своим запасам. И мы, человечество, почти — почти — забыли, как пользоваться этой силой.

Познание себя, единение, возрождение, потенция, тавматургическое (тавматургическое?), неосязаемое, невещественное (всегда хорошее), а теперь, конечно, человечество — все эти глубокомысленные (и типичные) слова вы найдете в книгах по религии или оккультизму, они звучат прекрасно, но заставляют почесать в затылке, потому что не понимаешь, о чем же, собственно, идет речь.

— Вы окончательно меня запутали, — прямо сказал я.

Майкрофт снова улыбнулся бесящей меня улыбкой, и я подумал, что мое тупое непонимание явилось для него облегчением, как будто из-за моих провокаций он слишком о многом проговорился, а теперь может снова отступить. Очевидно, его философию полагалось принимать гораздо меньшими дозами.

Но Мидж оказалась более настойчивой.

— И подобным образом вы сумели так быстро вылечить Майка — слив свою волю с этой особой силой? Силой духа, Божественного Духа, о котором вы упоминали?

Я отхлебнул вина.

— Ах, такая молодая и такая догадливая! — по-отечески похвалил ее Майкрофт. — Но это не совсем так. Человеческая воля может быть и сама по себе очень могучей.

Мидж как будто растерялась, и мне захотелось быть к ней поближе. Я подумывал, как она отнесется, если я предложу гостям пройтись.

Что-то ударилось снаружи об окно — возможно, птица, а возможно, потерявшая ориентацию летучая мышь, — и Кинселла расплескал свое вино. Он и его друзья повернулись к окну, но Мидж по-прежнему не спускала глаз с синерджистского лидера.

— Когда мы... когда мы разговаривали раньше, на прошлой неделе в Храме, вы сказали мне, что наш индивидуальный дух не теряет своего потенциала, даже если тело умирает и даже если духом пренебрегали во время жизни тела.

Он медленно кивнул.

— И вы говорили, что мы, мы сами можем добраться до душ этих умерших.

— Под руководством, — сказал Майкрофт. — Но к чему такая боязливость? Почему вы так боитесь сказать вслух о своих надеждах? Мы говорили о ваших родителях, и я заверил вас тогда, что душ их можно коснуться. Эта часть человека никогда не умирает.

— Так вы поможете мне?..

— Мидж! — Я не хотел, чтобы она продолжала.

— Нет, Майк. Если это возможно, то я этого хочу. Больше всего! — Она снова повернулась к Майкрофту.

— И что это даст? — спросил я. — У тебя только еще больше будет разрываться сердце, разве ты сама не понимаешь?

— Я понимаю вашу заботу о Мидж, — прервал меня Майкрофт. — И именно из-за вашей любви к ней вы должны поддержать ее в этом. Я вижу, вам известно, что она ощущает глубокую потребность помириться со своими родителями.

— Помириться? — Я посмотрел на Мидж, и она потупилась.

Майкрофт тоже наблюдал за ней. Он приоткрыл рот в беззвучном вздохе понимания, потом снова откинулся в своем кресле.

— О чем это вы?.. — Я наклонился и взял Мидж за подбородок, заставив посмотреть мне в лицо.

— Майк, я...

Она отвернулась.

— Вам будет легче, если отвечу я? — проговорил Майкрофт. — Я не знал, что вы не доверили свои переживания Майку, но теперь понимаю. Иногда легче открыться сочувственному незнакомцу, чем любимому человеку.

— Мидж, если есть что-то, что я должен знать, я бы предпочел узнать это от тебя, — настаивал я. — И лучше бы мы были при этом наедине.

Джилли прижала руку Мидж своей, и тут заговорил Кинселла:

— Все это звучит гораздо драматичнее, чем есть на самом деле, Майк. По нашему мнению, чувство вины у Мидж не имеет под собой основания, но его нужно раскопать и выбросить, пока оно не нанесло действительного вреда Мы можем помочь ей в этом.

— Вины? Что вы болтаете? — Я оглядел их в замешательстве, в раздражении и довольно злобно.

Мидж резко повернулась ко мне и руками вцепилась мне в ноги.

— В тот день, когда хоронили отца, когда я оставила маму одну дома — я знала, Майк, я знала, что она наложит на себя руки! Она много раз говорила об этом, еще до его смерти, ей была ненавистна мысль, что она обуза для нас обоих. Когда он умер, мысль о самоубийстве все больше и больше поглощала ее, она думала об этом день и ночь! Но спокойно, без истерики, без эмоций. Она была такой грустной, Майк, но никогда не позволяла себе жалеть себя. И беспокоило ее только одно: что своей немощью она губит мою жизнь! И когда в то утро я оставила ее одну — одну в холодном, пустом доме! — я чувствовала это так сильно, так мощно, но не вернулась. И не попыталась остановить ее!

Я неистово замотал головой.

— Ты не могла знать, что она покончит с собой, Мидж. Да, ты могла что-то заметить, поскольку она была так отчаянно несчастна и страдала от физической боли, но ты не протянула ей те таблетки, ты не завязала ей на голове тот пластиковый мешок! Не могу поверить, что все эти годы ты обвиняла себя.

— Я понимала, что, возможно, удобный случай мог подтолкнуть ма...

— Возможно! Это не то же самое, что знать наверняка. Это был ее выбор, как ты не понимаешь!

Да и ради Бога, что было в этом плохого? Тебе не кажется, что твоя мать достаточно настрадалась? Все, что она сделала, — лишь проявила к себе немного милосердия.

— Это не так просто.

— Ничто не бывает просто. Но даже если ты так чувствовала свою вину, почему ты пошла к этим людям и рассказала им? Господи, Мидж, что было плохого в том, чтобы рассказать мне?

— Я крепилась... Я слишком долго крепилась. — Она еще крепче сжала мои ноги. — Это знание никогда так тяжело не давило на меня до последнего времени, Майк. Только поговорив с Майкрофтом, я поняла, что эта вина таилась во мне так долго.

Друг Майкрофт. Я холодно посмотрел на него.

И получил некоторое удовлетворение, заметив, что он действительно заволновался. Я тогда ошибочно заключил, что он начинает опасаться моего гнева.

И тем не менее у него хватало слов.

— Я просто хотел понять природу глубоко укоренившейся в Мидж печали и, возможно, разрешить ее внутренние сомнения. Разве вы не видите, что ей нужно наше руководство?

— Я вижу, что вы заставили ее поверить в это. Все, что ей нужно, она получит от меня.

— Это не та помощь, какую можем оказать мы.

Он отвлекся, оглядев комнату.

— Что вы можете? — отрезал я. — Спиритический сеанс — этим вы поможете ей?

— У нее уникальный дар...

Его голос затух, когда раздался чей-то стон. Нейл Джоби на полу разодрал воротник рубашки, словно ему не хватало воздуха. В комнате было душновато но не до такой степени.

— Майк, ты неправильно его понял, — сказала Мидж, искренними глазами смотря на меня. — Синерджизм — это ответ, если правильно применить его. Если...

— Боже, ты действительно влипла в это дерьмо!

Она отпрянула, словно я ударил ее.

Я поскорее изменил тон:

— Выслушай меня: если бы в тебе и было чувство вины за смерть матери, то вина-то минимальна. Боже, я знаю тебя лучше всех, и ты никогда не скрывала от меня эту историю. А этот тип... — я ткнул пальцем в Майкрофта, — заставил тебя преувеличить в душе твою вину. Разве ты не видишь, как он действует? Тут нет ничего нового — большинство религиозных безумцев давят на чувство греховности у людей, которое сами же и вызывают.

Но Мидж мотала головой, отказываясь слушать.

— Ты ошибаешься, — повторяла она — Ты ошибаешься...

Что-то заставило меня взглянуть на Майкрофта, и я уловил в его улыбке торжество. Но тут же он привычно изобразил дружелюбие, словно прощая меня за глупость.

— Сукин сын, — спокойно проговорил я.

Фужер опрокинулся, и по ковру разлилось вино.