– Сейчас не до церемоний, сын мой, – сказала она. – Одному из наших разведчиков удалось выяснить, что сегодня ночью Проклятый Богиней с небольшим отрядом собирается нагрянуть сюда.

– Антар? Сюда? – пролепетал Эрритен. – Куда… сюда?

– В Каменный Город.

– Зачем? – в ужасе воскликнул Эрритен. – Может, он хочет опять… как тогда, на лесной дороге? Если гора обрушится…

– Перестань, сын мой. Кто ему даст ее обрушить? Эта гора простояла века и еще столько же простоит.

– Но разве… Разве можно проникнуть в Каменный Город? – Эрритен был удивлен, даже ошарашен, но наряду с этим его охватило чувство огромного облегчения. Значит, по крайней мере, пока ничего непоправимого не произошло. – Ведь он неприступен. Хотя…

Перед его мысленным взором возникла серебристая птица – один из удивительных аппаратов Антара, способных летать по воздуху. На нем он может опуститься прямо в центре Каменного Города – какая уж тут неприступность.

Королева, как обычно, с легкостью прочла мысли Эрритена.

– Не думаю, сын мой, что Проклятый Богиней станет садиться в центре Каменного Города, – сказала она. – На этот раз он, похоже, не собирается нападать, а хочет всего лишь попытаться освободить своего товарища. Это означает, что он постарается действовать скрытно. Однако у него ничего не получится. Мы не только сразу же узнаем о его появлении, но сделаем так, что он же нам и поможет, – в голосе Королевы послышался смешок. – Ничего не подозревая об этом, конечно.

Антар? Поможет? Каким образом? Эрритен терялся в догадках. Почувствовав его недоумение, Королева продолжала:

– Поймешь в свое время, а пока просто делай то, что я скажу. Угроза этого вторжения вынудила нас заняться пленником прямо сейчас, а не завтра, как мы планировали вначале. Проклятый Богиней хочет получить его – ну, что же, он его получит, целого и невредимого.

Как же так, едва не вырвалось у Эрритена? Стоило ли захватывать Алена и тащить его в такую даль только ради того, чтобы потом отпустить? Однако, слава Богине, он вовремя прикусил язык. Сухой и жесткий тон звучащего в его голове голоса недвусмысленно дал понять Эрритену, что Королева и так уже недовольна его расспросами.

– Иди с Ригоном, он объяснит, что от тебя требуется. Это будет нелегко, сын мой, но… Сейчас всем нам приходится нелегко, – сурово закончила Моок.

От группы стоящих рядом с ней Детей Богини отделился сравнительно небольшой, тоже уже немолодой Паук и сделал Эрритену знак следовать за собой. Откуда-то из тьмы вынырнул чернокожий, зажег факел от светильника, обогнал их и пошел впереди. Они долго и медленно – видимо, из-за немощного Ригона – чуть ли не ползли извилистым туннелем, по стенам которого метались причудливые тени. Дорогой Эрритен поначалу ломал голову над тем, что же такое задумали Дети Богини, но потом оставил это занятие. Он не сомневался – теперь, когда Королева знает, что враг приближается, она сумеет сделать так, что он получит достойный отпор. Один раз Антар ухитрился захватить Детей Богини врасплох, но больше такое, конечно, не повторится. А как именно Королева это сделает? Что же, скоро, без сомнения, все разъяснится.

В конце концов провожатый остановился у входа в одну из пещер и отошел в сторону, пропуская Эрритена с Ригоном. Снаружи охраны не было, но внутри вдоль всех стен стояли чернокожие. Неподвижные, словно изваяния. Их было много – человек, может, пятьдесят или даже больше, и каждый держал в одной руке копье, а в другой факел, от чего все пространство довольно большой пещеры оказалось неожиданно ярко освещено.

Это было странно, необычно – пауки, как правило, не любили яркого света, предпочитая полумрак – но гораздо больше Эрритена поразило другое. Кроме того узкого прохода, через который они с Ригоном проникли в пещеру, в ней было еще два, гораздо более широких. И между ними, входя в один и выходя из другого, медленно, очень медленно нескончаемой вереницей двигались Дети Богини. Почти вплотную друг за другом, так что за их мохнатыми телами Эрритену не сразу удалось разглядеть то, что находилось в самом центре пещеры. Там, где каждый из них ненадолго останавливался, прежде чем продолжить свой путь и покинуть пещеру.

Он сделал было шаг вперед, но сухой голос Ригона в голове у него прошелестел:

– Не мешай им.

Эрритен замер, вытягивая шею и наклоняясь то вправо, то влево, чтобы лучше видеть. И в конце концов ему удалось разглядеть то, что находилось посреди пещеры. Там друг на друге стопкой лежали циновки, создавая некоторое подобие высокой лежанки. Сверху они были застланы одеялами, а на них распростерся… Да, несомненно, человек. Ален, что ли, удивился Эрритен? И тут же в голове прозвучало:

– Да, это наш пленник.

Ален был в той же рваной и грязной одежде, в которой Эрритен доставил его сюда, и лежал на спине, раскинув руки. Совершенно неподвижно,

точно труп, хотя вряд ли он нужен был Паукам мертвым. Скорее всего, он спал или был без сознания; подробности с такого расстояния разглядеть не представлялось невозможным.

Все это выглядело очень странно, но еще удивительнее было то, что делали Дети Богини. Каждый из них по очереди подходил к Алену, останавливался ненадолго, поднимал лапу и, словно благословляя, возлагал ее на спутанные белокурые волосы спящего красавца. Или, может, не возлагал, а лишь держал лапу над его головой? Это казалось более вероятным.

Вчера сама Королева Моок возложила лапу на голову Эрритена, и он воспринял это как величайшую честь, потому что… Потому что вообще-то Паукам было неприятно прикосновение к человеческому телу. Это Эрритен знал совершенно точно, от брата Хива. Тот, кстати, был сторонником более тесных контактов между Детьми Богини и людьми и поэтому считал, что Паукам следовало бы преодолеть в себе это неприятие как недостойную разумных существ слабость. Сам он, по его словам, уже сумел перешагнуть через этот барьер, в чем ему якобы очень помог Эрритен. Своим пониманием, своим теплым, дружеским отношением, да и просто самим фактом того, что постоянно находился рядом.

И все же вчера Королева Моок – вопреки своему инстинкту – положила лапу на голову Эрритена. И сделала она это, конечно, не просто так, но желая показать, как велика мера ее любви к нему. Пусть он, на свою беду, не принадлежал к Паукам

по плоти и крови, но предан им был всей душой, и Королева знала это. Физическая оболочка – это еще не все, далеко не все; то, что ее наполняет, несравненно важнее. И в этом смысле Эрритен был для Пауков своим, был одним из них.

Но то он, а то Ален. С какой стати все они ради самого заурядного, ничего не значащего для них и к тому же враждебно настроенного человека стали бы совершать над собой насилие, делая то, от чего их передергивает?

Впрочем, Дети Богини, если нужно, могли пойти и на большие жертвы… А это нужно? Зачем? Вопросы так и теснились в голове Эрритена.

Держа лапу над головой Алена, очередной Паук замирал на несколько мгновений, а потом, словно очнувшись, продолжал свой путь и исчезал в темном провале выхода. Причем некоторые из них эту вторую часть пути проделывали как бы более медленно и… неуверенно, что ли? Один даже свернул в сторону, словно забыл, куда нужно идти. Наткнувшись на чернокожих с факелами, он постоял, недоуменно озираясь, и только потом направился к выходу. А другой Паук споткнулся и едва не упал.

Факелы горели ярко, но почти не чадя; может быть, поэтому духоты не ощущалось. И столь приятный Эрритену запах Пауков был не слишком силен, несмотря на то, что они все шли, шли, и вереница их казалась бесконечной. Он поднял голову, но потолка не увидел; ровные, слегка искрящиеся каменные стены уходили ввысь и просто терялись во мраке. Возможно, где-то там, наверху, было отверстие, через который поступал свежий воздух.

Эрритен с Ригоном молча стояли у стены. Эрритен не решался задавать теснившиеся у него в голове вопросы, а суровый старый Паук, видимо, не считал нужным ничего объяснять. В воздухе витало непонятное напряжение, столь сильное, что спустя некоторое время у Эрритена скрутило все внутренности, руки и ноги похолодели, на лбу выступили и заструились по лицу капли пота, а зубы начали выбивать такую дробь, что пришлось крепко стиснуть их. Возникло странное, но совершенно отчетливое ощущение, что на его глазах творится нечто ужасное. Да, именно так он это воспринимал, хотя не смог бы внятно объяснить, почему именно. Может, потому, что все происходящее каким-то образом позволяло почувствовать потрясающую, совершенно непостижимую и оттого еще более пугающую мощь Детей Богини?