Несясь мимо сарайчиков, он вдруг был вырван грубой и неожиданной силой, зашвырнувшей его в проём между строений. Да так, что по инерции его припечатало о стену из грубых брёвен. Ещё толком не соображая, Гюнтер сунул руку в карман пальто, где находился заряженный и заранее снятый с предохранителя 'Ланцер-1'. Руку тут же кто-то пережал, а тело заломил в болевой захват. Следом перед ним возникло такое знакомое лицо. Гюнтер трепыхнулся, но безуспешно.

– Йенс, ты!

– Тсс! – Йенс приложил палец к губам и улыбнулся. – Отпусти его, Дмитрий.

Получив свободу, Гюнтер немного успокоился, но всё же начал озираться. А вокруг с разных сторон начали раздаваться крики. И не так чтобы издалека.

Повинуясь внутреннему чувству, Кочевник вжал кнопку в переговорнике. Сразу в двух кварталах по периметру сараев бахнули и зашипели дымовые, теперь уже действительно обычные шашки. Такие же заряды бахнули и у двух запасных выходов из 'Кристальной слезы'. Где-то в отдалении послышалась ругань.

– Велгонцы, – определил Йенс. – Эти твари тоже здесь.

Сплюнув, Кочевник, высунулся из проёма и выстрелил четыре раза поверх сараев, разбив при этом фонарь. Случайно разбив, всего лишь посмотрев перед выстрелом на него. В радиусе полусотни метров вокруг столба образовалась сплошная темень. А тут ещё и дымовые заряды…

Выстрелы и крики зазвучали со всех сторон. Забили с характерных стуком островные PF шестьдесят шестые, затараторили в ответ велгонские 'Берты' и 'Бормы', включились в концерт щёлкающе-шелестящие короткие очереди девятимиллиметрового PB31 – штатного пистолета-пулемёта военной полиции островитян.

– Обалдеть… – Кочевник посмотрел на не менее удивлённого Гюнтера. – По твою душу целых три конкурирующих фирмы.

– Как там Пётр Викторович и Александр? – спросил Йенс.

– Порядок! – Кочевник только что получил подтверждение от Еронцева, что они благополучно воспользовались задымлением у запасных выходов и всеобщей неразберихой. – Их теперь не достать.

– Теперь пора и нам, – резюмировал Йенс и, развернувшись, трусцой припустил по лабиринту между сараями.

Ночью в коварных шхерах залива, одному богу, наверное, известно как Йенс находил путь между уходящими под воду скалистыми островками. Видимость была ограниченной, света Ирисы – луны этого мира, едва хватало, чтобы рассмотреть очертания скал. Течения в шхерах порой попадались стремительные. Надо отдать должное гребцам, справно работавшим, повинуясь командам Йенса. Рыбацкое судёнышко, из-за штиля оставшееся без паруса, ловко проманеврировало меж скал и вышло в открытые воды залива.

Краснов не любил попадать в ситуации, когда от него ничего не зависит. Сейчас была именно такая ситуация. Что если появится, скажем, катер береговой охраны? Вокруг вода, бежать на гребном судне и думать нечего. Но пронесло, Йенс знал, что делает.

Судёнышко благополучно подошло к самой настоящей подводной лодке. Субмарина возвышалась над спокойной водой частью корпуса. На корме сиротливо торчал силуэт укрытой в водонепроницаемый чехол пушки. Судя по габаритам, калибр орудия был не менее трёхдюймового. И по конструкции лафета можно было судить о приличном угле вертикальной наводки. Градусов семьдесят пять, не меньше. Рубка субмарины не имела ни эмблем, ни номера, будто скрывалась её принадлежность к какому-нибудь из флотов. Вероятно, так и было. Пойди разбери, нормально ли в этом мире наличие у контрабандистов подводной лодки или это обычная, так сказать, уловка.

У рубки их ожидали двое моряков, одетых в спасательные жилеты поверх длиннополых брезентовых плащей.

Издалека перекинувшись приветствиями с подводниками, Йенс отдал команду к швартовке. И вот Краснов, Кочевник и Оракул, вслед за контрабандистом и Гюнтером, поднялись на борт, крепко хватаясь с непривычки за ограждающие леера.

Йенс ещё накануне заинструктировал их до слёз, насаждая правила безопасности. Ни к кому не обращаться и не лезть с расспросами, ничего нигде не трогать, не покидать свой кубрик. Просто с ума сойти, если представить себе всё это. Однако Пётр Викторович пообещал придерживаться правил, пообещали и остальные. Ничего не поделаешь, придётся выполнять.

Когда за ними закрылся рубочный люк, Краснову вдруг подумалось о скорости субмарины. С подобной техникой он никогда не сталкивался, но заявленные Йенсом в давешнем разговоре двадцать пять узлов скорости, начали порождать первые сомнения. Такой корабль, как эта субмарина, по прикидкам Краснова, вряд ли мог развить такую скорость хода. Ну разве что на самом полном ходу, чтоб аж машины в разнос. Да и то ведь в надводном положении. А в подводном?

Про подводные скорости Краснов ничего не знал, но начал догадываться, что путешествие непременно затянется.

Ноябрь 152 года. Южный фронт.

Тишина в предрассветный час – явление в последнее время ставшее обыденным. Не слыхать ни редких винтовочных выстрелов, ни коротких очередей русских ПВСов или хаконских 'хикмайеров'. Прекратились переклички часовых. Смолкли в траншеях и разговоры после возвращения ночных смен боевых охранений. Странное дело, за последнюю неделю никто не стрелял при заменах боевого охранения, будто существовало молчаливое взаимное согласие. Под утро как будто всё успокаивалось и ночная жизнь замирала. Только изредка на парашютиках, противно воя на одной тональности, неспешно падали редкие осветительные мины.

Одна из таких 'светилок', метящая упасть где-то по центру нейтральной полосы, хорошо была видна сквозь масксеть полукапонира, вырытого для старенького Б20 – единственного БТРа на хозяйстве 16-й роты, забиравшего две трети пространства укрытия.

У облепленного высохшей грязью колеса БТРа коптила керосиновая горелка, дававшая тусклое пятно света в радиусе метра. Подпоручик Масканин аккуратно сложил вчетверо лист пролинееной бумаги, наверняка вырванный из школьной тетрадки. Лист был исписан рубленными скупыми предложениями прилежным женским почерком. Здесь же, сидя на корточках, облокотившись на колесо Б20, находился фельдфебель Чергинец, командир полуротной огневой группы. Фельдфебель насуплено потягивал норовящую потухнуть сигаретку, нахлобучив чёрную каракулевую шапку на переносицу, и молча ждал реакции Масканина. Письмо Чергинец заполучил ещё вечером, когда перехватил почтальона, нёсшего туго набитую сумку с конвертами для всего батальона. Перлюстрировать письма он считал своей неприятной обязанностью, дабы поддерживать микроклимат в подразделении. По опыту он знал, что некоторые вести из дома могут совершенно выбить из колеи даже самых надёжных бойцов, а особые отделы иногда физически не справлялись с объёмом переписки. Так и с этим письмом, особисты его прохлопали, а в итоге его адресат – спокойный и рассудительный тридцатипятилетний мужик мог потерять голову и наделать глупостей. Например дезертировать. Всякое бывало на памяти фельдфебеля.

– Н-да… – Масканин вернул лист в конверт и засунул его во внутренний карман бушлата. – Никогда не читал чужие письма. А вот поди ж ты, пришлось…

Письмо предназначалось рядовому Сергею Геллеру. Написать отважилась соседка, жившая в ближайшем хуторе. Сухо и скупо сообщила о смерти жены от удара молнии. Такая вот случайная смерть. Казалось бы, идёт война с её неизбежным злом – похоронками, а тут весть о смерти пришла на фронт из мирного тыла. Геллер вдруг оказался овдовевшим отцом четырёх малолетних дочерей.

– Попробую что-нибудь сделать, – Масканин прислонился к БТРу, прикидывая в уме рапорт. Геллера, как и большинство своих солдат, он знал давно. Опытный и холоднокровный боец. И ценный снайпер. Но как он себя поведёт прочитав письмо, загадывать не хотелось. – И как теперь, Паша, без такого снайпера будем, а?

– Не знаю, Макс… Отпускать его надо. Ну был бы он флегматом. Да и то… Набедокурит ведь. Смерти начнёт искать, а то и вообще в бега… А с дезертирами, сам знаешь, что делают. И за кем теперь его винтарь закреплять, думать надо…