— Так ты полагаешь… что все это уже было времена Данте?

— Это или что-то похожее. Ты же сам учил меня: в гиперсфере ничто не исчезает и не возникает бесследно.

Он казался потрясенным, не знаю почему. Неожиданно он отослал всех учеников, и мы остались вдвоем в большой палатке. Дрожа, он повторял:

— Замолчи! Лучше не думай об этом! Что же делать, что делать?!

Он ходил большими шагами вокруг обогревателя, и развевающаяся шкура приоткрывала его худые ноги.

— Такая маленькая девочка! — пробормотал он наконец. — А я еще думал, что никто, кроме меня, не в состоянии прикоснуться к этой бездне!

— Я немного выросла! — возразила я. — Лес это уже заметил. Но это еще не все. У меня появились новые, довольно интересные способности. Я могу теперь передавать мысли в четырех измерениях.

— Ты можешь… что?

Мне даже не стало смешно от его изумления, когда я запустила (если можно так выразиться) в его голову все то, что я уже так хорошо знала, особенно с того самого вечера, особенно с той встречи на другом конце острова: «осенние сумерки», похожие на сумерки Гефестиона, эти мольбы, эти стоны, где «адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы»[10]. «И как скворцов уносят их крыла, как журавлиный клин летит на юг…»[11]. И эта пара, которая проходит, обнявшись, никого и ничего не замечая вокруг, разве только, если сама любовь позовет их… Эта пара, которой я уже завидовала до слез…

Я так увлеклась, что подлинное дыхание ледяного вихря коснулось нас, оно заполнило палатку, стерло контуры брезентового покрова, а от взмахов огромных крыльев колебалось затянутое густым дымом пространство вокруг, и весь ад испускал протяжные стоны, и оба мы могли расслышать главную жалобу — нежный и жалобный голос Франчески да Римини:

Я очнулась — Морозов испуганно тряс меня.

— Как же так! — упрекал он самого себя. — Как же я ничего не заметил?.. Ведь это же самый опасный момент. Пифии теряли способности к предсказаниям, а служанки храма Весты — свою бдительность[13], а мы и подавно не знаем, какие бури могут бушевать в организме мутантки!

— А потом добавил в стиле самой пошлой прозы:

— Бедное мое дитя, ты что же, уже давно влюблена в Леса?..

К счастью, мне не пришлось отвечать.

Со стороны нового лагеря поднялся невообразимый шум:

— Ночные! Ночные!

Да, Ночные наступали.

И это не было миражом.

Лес брал с собой на разведку двоих. Четыре человека оставались на корабле с приказом живыми оттуда не выходить, какая бы опасность ни угрожала лагерю. И это было правильно: корабль оставался нашей единственной надеждой, единственным средством, которое могло бы связать нас с остальным миром. Таким образом, в нашей крепостишке оставались Морозов, Гейнц и восемь пассажиров. После бегства мужчин из временного лагеря на том берегу у нас ощущалась нехватка в бойцах. Еще здесь были бесполезные женщины и дети, а также я…

Лагерь состоял из подземного убежища, правда, не слишком глубокого, но защищенного всеми имевшимися на «Летающей Игле» противоатомными плитами, а еще из двадцати, примерно, палаток, в которых люди размещались по пять и по шесть. Все это было окружено уже упомянутым частоколом из стволов пробкового дуба, обмазанных толстым слоем глины. Несмотря на регулярные бессмысленные протесты Атенагоры, которая требовала: «Пространства! Еще пространства!». Лес приказал прорубить десяток амбразур и установить в них тяжелые дезинтеграторы.

Все это чем-то напоминало военное поселение на американском Диком Западе или в древних колониях.

Когда на противоположном берегу неожиданно потемнело, а ужасный запах паленого мяса и сернистого газа наполнил воздух, все женщины бросились в убежище и увлекли меня за собой. Там я пережила несколько самых неприятных минут в жизни, и так уже слишком богатой впечатлениями. Мы были стиснуты еще сильнее, чем на «Летающей Игле». Или это мне казалось, потому что я выросла? У всех детей разболелись животы. Дама Бюветт взобралась на ящик и попыталась обратиться к нам с речью: по ее мнению, любое сопротивление было чистейшим безумием, ведь учитель Зизи всегда подчинялся силе, что ярко отражено в его работах «Антиной любит Адриана», «Псаффа», «Я сплю один» и т.д. Она призывала нас одновременно выйти из убежища с белыми знаменами или с тем, что могло их заменить. «Ведь Ночные — гуманоиды. Но если все человекообразные одинаковы, и если они хотят установить порядок на всех планетах, то это говорит о том, что предприятие их вполне легально и…» Разрозненные выстрелы тяжелых дезинтеграторов потрясли убежище, и я почтительно предупредила проповедницу, что ящик, на котором она принимает позы великих ораторов, содержит изотопы трития, и в любой момент может начаться процесс распада… Я никогда бы не поверила, что она может слететь оттуда с такой легкостью. А ведь на ящике была надпись: «Витамины». Дьяконесса запела: «Господь, ты видишь ли меня…» У одной из пассажирок началась истерика, и это несколько отвлекло всех. Ее потащили под душ, но кто-то случайно повернул терморегулятор не в ту сторону, и кипящая струя обварила несчастную. И наступила всеобщая неразбериха…

Когда крики стихли, оказалось, что наверху царит зловещая тишина. Это могло означать самые разные вещи — и очень важные. Я потихоньку двинулась к выходу, но дама Атенагора вцепилась в меня, визжа:

— Держите ее, она хочет смыться! Возьмем ее заложницей, или мы пропали!

Вопреки всем моим принципам я ударила ее и вырвалась из толпы этих одержимых с разодранным платьем и растрепанными волосами. В это время один мальчик вскочил на перевернутую тележку, которая служила Морозову рабочим столом, и, схватив молоток, начал стучать по пустому баллону из-под жидкого воздуха. Паника достигла предела, и мне удалось выскочить наружу.

Когда мои глаза начали различать предметы в густом дыму, я поняла, что первый натиск с противоположного берега был остановлен. Но Ночные вели огонь яростно и точно, они вывели из строя четыре наших дезинтегратора. Среди обломков лежали семь пассажиров — семь черных, обугленных манекенов… На своем посту хрипел раненый электроник. Я принесла ему воды, и он вежливо поблагодарил меня. «Спасибо, свободная дама…» Затем голова его свесилась набок, а глаза закрылись. Прибежал Морозов.

— А тебе что тут надо?! — крикнул он.

— Эти бабы в убежище совсем рехнулись и крушат все вокруг себя. К тому же, сейчас самое время использовать мои способности…

Мы с трудом затащили тяжелого Гейнца в одну из палаток: он был сильно обожжен. Морозов ввел ему антибиотики и морфий.

— Как это произошло? — спросила я, когда мы вышли, стараясь не глядеть на черные тела у бойниц.

— Они накрыли нас первым же залпом. Они… да ты с ума сошла, куда ты?!

А я ползком направилась к одной из бойниц. Ну конечно, они были там. Черная блестящая масса заполнила противоположный берег и скалы. Это были все те же знакомые силуэты, ужасно похожие на людские, однако некоторые из них ковыляли, как гигантские пауки из кошмарных снов, другие, похожие на ракообразных, испускали какие-то странно дымящиеся желтые лучи, вращали шариковидными антеннами. Я старалась успокоиться, говорила себе, что это вспомогательные механизмы или оружие, но от этого мне не было легче…