Есть еще один сокровенный смысл этой легенды: разделенные земным богатством, эти люди соединились в молитве, объединились в Боге, а в нем они объединились через несчастье, а также через молитву. Обращение детей в камни — это увековечение совершенного греха. Камни должны напоминать людям о тяжести воровства, как грехе.

По словам Мармье, дьявол играет большую роль в жизни и традициях Мекленбурга, появляясь то в черном плаще, как Мефистофель, то в виде [члена] магистрата или в виде крылатого дракона. Там он строит церковь, здесь — перебрасывает мост, а в другом месте помогает срубить дерево или вспахать поле. Нет такого труда и глумления, на которое бы он не пошел ради уловления души человека в свои сети. Чаще всего он бывает обманут, ибо те, кому он помогал, обращаются к Богу за защитой.

Скажем лишь, что в этом виде дьявол является отголоском дракона в древности, что идет, несомненно, из Азии, вероятно, из Ферганы еще, ибо Дракон — символ китайского происхождения.[143]

Автор добавляет: «Он (дьявол) представляет из себя чувственность, отталкивающую и грубую, которую побеждает разум». Последнее — попытка реалистически настроенного романца «разумно объяснить заблуждение» крестьян, создавших Мекленбургские легенды. С материалистическими попытками объяснения Добра и Зла нам не впервые приходится сталкиваться. Европейцы, прожившие Средневековье в формальном благочестии, не добираются «до сердцевины» вопроса. Между тем обитатель Мекленбурга, Славянин в прошлом, понимает Добро и Зло как два полюса, между которыми он должен жить, и его душа кидается к Добру, отрицая Зло. С точки зрения моральной, крестьянин-творец легенд может быть наивен, но он ближе к истине, нежели рационалистический европеец.

Самые старые сведения, имеющиеся о Мекленбурге, не идут дальше VIII века. Всё, касающееся предыдущих веков, говорит Мармье, объято густой и непроницаемой тьмой. Нас, Русских, это не удивляет. Германцы, начавшие уже в эти времена «мирное проникновение» в Славянские земли, скрыли подробности[144] такового. Однако мы знаем на практике, как происходит «Дранг нах Остен», и также имели дело с Тевтонским Орденом Боруссии, который мы уничтожили под началом Святого Александра Невского на Чудском озере. Если бы этого не было сделано, не осталось бы ни Польши, ни Литвы, а, может, не осталось бы и Руси, из которой вышла затем Российская Империя. Славяне оказались бы порабощены как «низшая раса», годная для Немецкой Культуры. Есть и исторические труды Гельмольда, говорящие о Славянах Поморья и Лабы (Эльбы), как о трудолюбивых и гостеприимных людях. Есть и Арабские свидетельства.

Мы приблизительно знаем, как случилось внедрение Германцев в Славянские земли, ибо к этим векам надо отнести и основание Нова Града на Волхове. В «Саге Святого Олафа», относящейся к 1000-му году или к XI веку, есть упоминание о «Земле Гардарики» (Нов-Град на реке Волхове). Этот «Град-на-Реке»,[145] или Гардарики, был основан кем-то, уже жившем в каком-то Граде, какой можно считать со времени основания Нова Града Старым Градом. Такой есть и сейчас в западной части Поморья в Восточной Пруссии, и называется он Старград.[146] Стар-град, или Стар-Град, мог быть тем Градом, который покинули богатые купцы, уже имевшие связи с Волховом, где у них могла быть фактория. У нас почти не имеется сомнений на этот счет, ибо к этому времени надо отнести внедрение в Русский элемент элемента Западно-Славянского, что можно видеть из Летописей. Об этом мы писали в нашем труде «Происхождение Русов».

Мармье говорит, что Германские ученые настаивают, что в те времена Мекленбургская земля была населена… Германскими племенами. Данных, подтверждающих эти сведения, нет. Может быть, часть Вандалов или Герулов присоединилась к местному автохонному населению Славянского корня в IV веке?

Из истории Черноморского побережья Башмакова нам известно, что с Вандалами проникли до Иберийской Андалузии и Славянские князья, имена которых упомянуты в «Истории Восточного Еврейства» С. Фогельсона. Как мы указывали в предыдущих трудах, племена тогда присоединялись для походов к тем или другим вождям, известным военными качествами, затем выходили из подчинения таковым и жили своей жизнью.

Так как племена Славянского корня управлялись тогда на принципе родового начала, то приказывал всё родоначальник, старейший в Роде. Остальные подчинялись. Он же был князем либо способствовал избранию князя из военного сословия. Последнее составляли прежние степные пастухи, охранявшие стада от врага. Они были конниками и знали военскую организацию, близкую к современной казачьей. Вот это сословие (сговорившееся «со слов») и оказалось не у дел с приходом в Европу, а потому оно бывало и с Германцами, и с Варягами в походах, где можно было отличиться и привезти с собой добычу. От этого Славяне не стали ни Германцами, ни Варягами. Возможно, что среди Вандалов было больше Вендов, чем Германцев! Так часто случалось во времена героического прошлого обоих народов. Как бы то ни было, в эпоху, когда возникает Мекленбург, говорит Мармье, известно, что его население было Славянским и от «примитивного Германского населения», как об этом пишут Германские историки, не осталось и следа.[147]

Исторические документы говорят, что Славяне участвовали совместно с Германцами в их войнах против Рима, нападая с востока, а не только с Дуная, т. е. с крайневосточных границ Римской Империи. Они были в рядах Германцев на севере. На каких условиях они там были, неизвестно, но, вероятно, на равных началах. Венды нападали на Рим и со стороны Венеции. Там их называли Венетами. Этрурия была, вероятно, одним из первых Славянских государств на Адриатике и вообще в Европе. Есть основания так думать при изучении корней Этрусского языка. Этрусская же культура пала под ударами Рима.

Об истории Мекленбурга можно сказать, что она начинается между III и IV веками нашей эры. Была ли она раньше до этого периода, решить сейчас трудно, но, вероятно, была, так как в одно столетие государства не образуются, особенно если этому не предшествовало завоевание территории. О таком завоевании ничего не известно, а потому со стороны Мекленбурга можно утверждать, что государственность там началась на век, а может и два раньше, т. е. к I или II векам нашей эры.

Во всяком случае и Мармье тоже не вполне понимает, как эта Мекленбургская земля могла быть «населена Германскими племенами до Славян», и высказывает предположение, что то могли быть Герулы и Вандалы, наводнившие около конца IV века эти края. Как бы то ни было, в эпоху, «когда история Мекленбурга начинает вырисовываться, мы находим эту землю занятой Славянами», говорит автор. Дальше он высказывает удивление, что в такую эпоху, как наша, ученые так мало занимаются Славянами, живущими к востоку, «Империя которых прежде касалась Адриатики, Ледовитого Океана, Камчатки и Балтики».

Конечно, не надо забывать, что Мармье мало знал Славян, ибо он не отметил бы Камчатки, завоеванной Русскими в результате марша, обратного Монгольскому нашествию. Если бы Монголы не пришли на Русь, вероятно, Русские не дошли бы до Камчатки. Однако исторически неоспоримо, что государство Славян простиралось от Адриатики до Балтики. Возле Триеста и Венеции еще посейчас есть много остатков Славянского прошлого. Если район Рюгена, Любека и Ростока почти целиком германизирован, то на Адриатике италианизация не вполне удалась.

«Племя Славян, занявших север Германии и берега Балтики, известно под именем Вендов, разделявшихся на несколько народностей. Наиболее значительной среди них была народность Ободритов, основавших Мекленбург (Велькоград), что значит «большой город», и другая, известная под именем Вильцев, занявших Бранденбург».