По крайней мере в десятый уже раз Джейк Дибелла схватил распечатки результатов функциональной ядерно-магнитно-резонансной томографии, вгляделся в них с отчаянием человека, занятого безнадежным делом, и снова отложил. Затем яростно помассировал глаза костяшками пальцев. Когда он отвел руки от лица, его маленький пустой кабинет в Св. Себастьяне выглядел расплывчато, но распечатки не изменились. «Вот твой мозг в процессе разрушения», — подумал он, хотя мозг на распечатках был как раз не его. То был мозг Эвелин Кренчнотид, который после того, как эта болтливая леди пришла в себя, работал ровно так же, как всегда.

Но результаты сканирования были ошеломляющими. Когда Эвелин лежала в трубе ЯМР-томографа, все внезапно изменилось в промежутке между двумя мгновениями. Первый снимок: нормальный рисунок распределения потоков крови и насыщения кислородом, а вот следующий…

— Можно?

Джек вздрогнул и выронил распечатки. Он не слышал, как открылась дверь или чтобы кто-нибудь в нее стучал.

— Заходи, Керри. Извини, я не… Эй, не надо, я сам…

Но она уже согнулась и одной рукой собирала разбросанные по полу бумаги, свалившиеся с его рабочего стола. А другой прижимала к бедру картонную коробку. Когда Керри выпрямилась, Джейк обратил внимание на ее розовое лицо, обрамленное распушенными золотыми волосами. Она выглядела, как утрированная статуэтка викторианской эпохи. А в ее коробке он разглядел какой-то цветок, картинку в рамке и прочую мелочевку.

Вот как! Ну, это Джейк уже проходил.

— Я тут кое-что принесла для вашего офиса, — сказала Керри. — А то выглядит он уж больно пусто. Тепла нет.

— Спасибо. Вообще-то мне и так нравится.

И Джейк демонстративно погрузился в изучение распечаток, что было, конечно, с его стороны грубовато, но лучше пресечь все эти поползновения с самого начала. Керри положила коробку в раскладное кресло. Джейк все так же ее игнорировал, надеясь, что она уйдет.

Вместо этого он услышал:

— Это томограммы доктора Эрдманна? И что они показывают? Джейк поднял глаза. Керри внимательно глядела на распечатки, не на него, тон был нейтральным, разве что пробивалась озабоченность здоровьем доктора Эрдманна. Он вспомнил, как трогательно Керри заботилась о докторе и как Эрдманн с благодарностью принимал эту заботу, и устыдился. Похоже, он выставил себя законченным нарциссом, полагающим, что каждая женщина мгновенно влюбляется в него. Да… скромнее надо быть!

И чтобы не выдать смущения, он начал ей отвечать, как стал бы говорить с коллегой.

— Нет, это результаты Эвелин Кренчнотид. У доктора Эрдманна все в норме, его распечатки ничем не примечательны… в отличие от этих.

— И чем же особенны эти?

Внезапно Джейк ощутил потребность высказаться, возможно, для того чтобы самому представить, что же его поставило в тупик. Он обошел вокруг стала и вручил ей материалы.

— Видите эти желтые области в мозгу? Это картинка уровня насыщения кровью и кислородом. И означает она, что в тот момент, когда проводилась ЯМР-томография, эти участки мозга исследуемого субъекта были активны — в данном случае необыкновенно активны. А они такими не должны быть!

— А почему?

Керри сейчас служила фоном, почтительной аудиторией и удобным случаем, чтобы сформулировать то, чего существовать вообще не должно.

— Да потому что все это полная чушь! Эвелин лежала неподвижно внутри трубы томографа, разговаривала со мной. Ее глаза были открыты. Она немного нервничала из-за тесноты и обездвиженности. Томограф должен был показать активность в области оптического входа мозга, в областях, заведующих моторикой губ и языка, и в заднетеменных долях, указывающую на повышенное осознание телесных границ. Но на деле все получилось ровно наоборот! Сильное увеличение кровотока вон в тех долях, и почти полное отключение подачи крови на таламус, что блокирует информацию, поступающую в мозг от органов зрения, слуха и осязания. А еще громадное — по-настоящему громадное! — повышение активности в гипоталамусе, миндалинах и височных долях.

— И что означает эта повышенная активность?

— Тут много возможных объяснений. Это области, ответственные за эмоции и некоторые виды образного мышления, и такая их активация характерна для некоторых психических припадков. Но есть и другое объяснение; такое распределение активности бывает у монахов, погруженных в глубокую медитацию. Однако чтобы достичь подобного уровня активности, даже опытному адепту медитативных практик требуется несколько часов, а здесь все произошло в считаные мгновения! Кроме того, есть еще нюансы в различиях и… какая к черту медитация! Это же Эвелин Кренчнотид!

Керри рассмеялась.

— Да уж, не похожа на монахиню, это точно. А на распечатках доктора Эрдманна есть что-то подобное?

— Нет. И у Эвелин не было ничего такого — ни до, ни после приступа, Я бы сказал, это височная эпилепсия, но…

— Эпилепсия? — голос Керри внезапно стал резким.

И только теперь Джейк посмотрел на нее внимательно и спрос как можно мягче:

— А что, у доктора Эрдманна были похожие припадки, да?

Они глядели друг на друга в упор. Еще до того, как Керри ответила, Джейк уже знал: она солжет. Львица приготовилась защищать своего детеныша. И не важно, что львица была юной, а детеныш сморщенным стариком, обладающим к тому же одним из самых глубоких и проницательных умов из всех, что Дибелла когда-либо ветре чал в жизни.

— Нет, — произнесла Керри. — Доктор Эрдманн никогда не говорил мне о таких приступах.

— Но, Керри…

— Вы же сами сказали, что его томограмма совершенно нормальная.

— Ну да. — Ладно, признаю поражение.

— Мне надо идти. Я заглянула только для того, чтобы передать вам эти вещи, ну, как-то украсить ваш кабинет.

Керри ушла. В коробке оказалась картинка в рамке (пейзаж с утопающим в цветах домиком и единорогом), кофейная чашка, из которой он никогда не будет пить (ЯВА — УТРЕННЕЕ УДОВОЛЬСТВИЕ), сшитая из лоскутов подушка, набитая ватой, горшок с розовой африканской фиалкой и стаканчик для карандашей, разрисованный желтыми маргаритками. Джейк невольно улыбнулся. Стопроцентное несовпадение с его вкусами — это даже забавно.

Вот только в необъяснимой томограмме Эвелин Кренчнотид не было ничего забавного. Ему нужно получить больше информации, сделать еще одну томограмму. А еще лучше — подержать пациентку несколько дней в стационаре, подключенной к электроэнцефалографу. Чтобы посмотреть, нет ли совершенно ясных и четких признаков височной эпилепсии. Но когда Джейк позвонил Эвелин, она наотрез отказалась от дальнейших «докторских процедур». Минут десять он пытался ее убедить, и все впустую.

Итак, у него на руках аномалия в собранных данных, китчевая кофейная чашка — и ни одной мысли по поводу того, что делать дальше.

— Что будем делать дальше? — спросил Родни Колдуэлл, главный администратор Св. Себастьяна. Тара Вашингтон посмотрела на Джерачи, а тот разглядывал пол.

На полу беспорядочно валялись деловые бумаги и одинаковые белые коробки небольшого размера. Все, кроме одной, запечатаны, а на крышках аккуратно выведены имена; М. МЭТТИСОН, Г. ДЖЕРАРД, К. ГАРСИЯ. Надпись на крышке открытой коробки гласила: А. ЧЕРНОВА. Упаковочную бумагу внутри коробки кто-то развернул, открыв взору «ожерелье» — нанизанный на тонкую золотую цепочку золотой же коптский крест с одиноким маленьким бриллиантом в центре.

— Я ничего не трогал, — заявил Колдуэлл с некоторым оттенком гордости по поводу собственной сообразительности. Это был человек лет пятидесяти, высокий, с длинным, морковного цвета лицом. — Так по телевизору все время говорят: ничего нельзя трогать на месте преступления. Но не странно ли, что вор немало потрудился, взламывая сейф, — видно было, что этим выражением управляющий тоже гордится, — но ничего не похитил?

— Очень странно. — согласился Джерачи. Он наконец оторвал взгляд от пола. Сейф вовсе не был «взломан»; его замок оставался невредимым и нетронутым. Тара немного напряглась, ей было крайне интересно, что Джерачи сейчас сделает.