— Отвали, — сказал он грубо.

Гарри всегда чувствовал необходимость выделиться. Было здорово сознавать, что он заткнул за пояс тех дураков, считающих себя храбрецами, которые ловили в силки беспомощных кроликов в ночь инициации. Он вместо этого выбрал черного кота и таким образом заполучил сувенир гораздо более интересный, чем кроличья лапка, сувенир, который он держал в стеклянной пробирке, вынесенной из биологической лаборатории. Сейчас желтый глаз сделался молочным, как один из тех шариков, в которые Гарри играл в детстве, а когда он встряхивал пробирку, глаз гремел, словно камешек.

Направляясь играть в хоккей на льду, Гарри знал, что с Хаддан-скул уже покончено, он был уверен в этом точно так же, как и в том, что победит та команда, в составе которой будет он. Его интересовало только будущее. Ему разрешили досрочное поступление в Дартмут, однако иногда его мучили кошмары, в которых все его выпускные оценки вдруг изменились. После таких снов Гарри просыпался в поту, тошнота подкатывала к горлу, и даже черный кофе не помогал отделаться от тягостного ощущения. Утром после увиденных кошмаров он нервничал, что удивляло его самого. Любая мелочь могла вывести его из равновесия. Например, черный кот, на которого он время от времени натыкался. Хотя это было совершенно невозможно, кот, кажется, его узнавал. Он останавливался перед ним, как сделал сегодня днем, и просто-напросто отказывался двигаться с места. Тогда Гарри приходилось орать на него, а когда и это не действовало, он запускал в кота книгой или футбольным мячом. Кот был мерзким животным, и Гарри чувствовал, что на самом деле не причинил ему особого вреда. Его хозяйка, эта противная старуха Элен Дэвис, баловала котяру еще больше после этого случая. Так что, с точки зрения Гарри, кот вообще должен был быть ему благодарен за гарантированную сладкую жизнь, полную сострадания и сливок. Теперь, когда мисс Дэвис не стало, может быть, кот последует ее примеру, что только пойдет на пользу им обоим, вот каково было мнение Гарри. Мир будет гораздо лучше, когда в нем не будет этих двоих.

У черного кота, как оказалось, была удивительно долгая память, он смотрел на подростка единственным прищуренным глазом так, словно хорошо его знал. Оттуда, где он стоял, Эйбу было прекрасно видно, как Гарри замахнулся на кота хоккейной клюшкой, заорал, чтобы тот проваливал к черту, но кот не пошел так далеко. Жестокость всегда в итоге обнаруживает себя, хотя в действительности просто не существует способа сбежать от того, что ты сделал. Пусть шаткое и недостаточное, каким оно могло показаться, это было как раз то доказательство, в котором нуждался Эйб. В этот холодный день, когда разлетелись все птицы, он обнаружил виновную сторону.

Они планировали сделать совсем другое, но планы часто идут вкривь и вкось. Стоит хотя бы посмотреть на только что построенный дом, и всегда заметишь десятки ошибок, несмотря на все старания архитекторов. Что-нибудь обязательно будет не в порядке: раковина установлена не у той стены, половицы скрипят, стены отклоняются от вертикали и сходятся не под тем углом. Гарри Маккенна был автором их плана, который, начав претворяться в жизнь, оказался состоящим всего-навсего из запугивания и угроз. Кстати, разве не на этом основывается всякая власть? Разве не грубая сила заставляет даже самых неуправляемых подчиняться законам и правилам и строиться в шеренги?

Огаст Пирс был ошибкой с самого начала. Они уже видели таких, как он. Парней, которые любили играть по собственным правилам, которые никогда не становились членами каких-либо клубов, таких индивидуалистов, которых требовалось убедить, прежде чем они понимали, что в коллективе заключена не только сила, но и непреходящая власть. Вот ради чего проводился обряд инициации — чтобы усвоить урок, и усвоить его хорошо. К несчастью, Гаса никогда не волновали подобные вопросы, и, когда его заставляли являться на встречу, он приходил в своем черном пальто и с неизменным выражением презрения на лице. Некоторые даже утверждали, будто он еще и в наушниках, скрытых воротником пальто, и что он проводит большую часть времени, слушая музыку, вместо того чтобы конспектировать правила, как делали другие новички. Поэтому они и решили проучить его и показать, где его место. Каждый день его нагружали работой и унижали, заставляя чистить туалеты и мыть пол в нижнем этаже. Это наказание, призванное воспитать в нем преданность, дало обратный результат: Гас ушел в глухую оборону. Когда старшеклассник приказывал ему отнести подносы в столовой или собрать тарелки, он просто отказывался, хотя было известно, что даже новички из «Шарп-холла» и «Отто-хауса» не позволяют себе подобного. Он не давал списывать домашние задания и не делился конспектами, а когда ему сообщили, что уровень его личной гигиены не отвечает стандартам «Мелового дома», он решил показать им, что такое быть по-настоящему грязным. Он перестал менять одежду, перестал умываться, перестал отправлять белье в стирку по средам. С гигиеной было и вовсе покончено, когда несколько мальчишек решили, будто здорово проучат его, если отключат воду, пока он находится в душе. Старшеклассники ждали, что он выскочит в коридор, шампунь будет щипать ему глаза — они уже приготовили скрученные полотенца для воспитательных ударов по обнаженной плоти. Но Гас так и не вышел из душевой. Он простоял в душе добрых полчаса, замерзая, дожидаясь, когда они уберутся. А когда они в итоге сдались, он домылся над раковиной и с тех пор вообще не ходил в душ.

Несмотря на все нападки, Гас выяснил о себе кое-что такое, о чем не подозревал раньше: он способен перетерпеть наказание. Сама мысль о том, будто он, больше чем кто-либо, обладает силой, вызвала бы громогласный хохот, но, когда дошло до дела, он, судя по всему, оказался самым сильным человеком в городе, учитывая, сколько всего он пережил. Остальные первокурсники из «Мелового дома» даже не предполагали, что можно отказать старшим и лучшим. Натаниэлю Гиббу, который раньше никогда не пробовал алкоголя, влили в глотку столько пива через воронку, с помощью которой фермеры с семнадцатого шоссе раньше откармливали гусей и уток, что с тех пор его начинало рвать при одном только запахе пива. Дейв Линден тоже не жаловался. Он каждое утро вычищал камин в комнате Гарри Маккенны, хотя от золы начинал чихать, он каждый день пробегал по две мили, как велели ему старшие, какой бы скверной или мокрой ни была погода, отчего приобрел лающий кашель, который не давал ему уснуть по ночам, а потом он клевал носом на занятиях, и его средние баллы опускались ниже некуда.

Странно, что никто даже не догадывался о творящемся в «Меловом доме». Медсестра Дороти Джексон ни разу ничего не заподозрила, хотя из года в год наблюдала алкогольные отравления и знала, что всех первокурсников мучает бессонница и крапивница. Дака Джонсона, наверное, было легко одурачить, но как Эрик Герман, обычно такой дотошный, мог ничего не замечать? Неужели его беспокоило только одно: как бы не помешали его работе? Неужели он хотел только тишины, и гори синим пламенем все, что творится у него над головой?

Гас же ждал от этих ответственных людей хоть какого-то участия, и, когда мистер Герман отказался выслушать его, он отправился поговорить с замдекана по воспитательной работе, но уже скоро понял, что ничего из этого не выйдет. Его почти час заставили просидеть в приемной, и, когда секретарша, Мисси Грин, проводила его в кабинет к Томасу, у Гаса уже вспотели руки. Боб Томас был крупный мужчина, он с бесстрастным видом восседал в кожаном кресле, пока Гас рассказывал ему о гнусных обычаях, царящих в «Меловом доме». Слова Гаса казались жалкими и заискивающими даже ему самому. Он поймал себя на том, что не может посмотреть Томасу в глаза.

— Так ты пытаешься мне рассказать, будто тебя кто-то обижает? — переспросил Боб Томас. — На самом деле лично мне кажется, вид у тебя вполне цветущий.

— Это совсем не похоже на то, когда тебя бьют на улице. Это не то, когда на тебя наваливаются всем скопом. Это просто мелочи.