— Павелецкий! — откуда-то издалека крикнула проводница. — Освобождаем купе, выходим из вагона, вещи не забываем! Павелецкий!
Игнат готовил себя к прыжку с подножки, к тому, что придется чуть ли не на руках сносить вниз бабку, вещи, но был приятно удивлен, что платформа оказалась на уровне тамбура вагона и на нее достаточно было просто шагнуть.
— Видала, ба? — сказал он. — Уважение к людям проявляется с платформы вокзала!
— Ты смотри лучше, глаза молодые — встречает нас кто?
Гоня огляделся и увидел двух юношей и девушку с плакатом «В***», возле которых уже стояло несколько пассажиров этого же поезда — их легко было определить по обилию вещей и усталому, серому виду.
— Вон туда нам, ба!
— 6-
Аня потянулась всем телом, не раскрывая глаз. Так хорошо и уютно было ей сейчас! И она даже не хотела вспоминать, где находится и кто она такая. Ей удалось выспаться и отдохнуть впервые за много недель.
Однако реальность всегда вламывается в самое неподходящее время и разбивает грезы. Нахлынули воспоминания о предстоящем судебном процессе, о Нагафенове, о том мерзавце-нуворише, врунье-Ирине, путанице с именами…
Аня уставилась на часы.
— Двенадцать! — простонала она. — Двенадцать! Не хочу!
Заседание должно было начаться через три с половиной часа. И Аня точно знала, что они пролетят, как мгновение.
В дверь постучались. Девушка натянула одеяло повыше, несмотря на то, что спала в блузке.
Заглянул Костя и спросил:
— Ты уже встала?
— Еще нет, но собираюсь, — она потерла глаза. — Даже не надеялась выспаться. У тебя тут так спокойно!
— Да, у меня здесь очень сонное место. Прежде мы снимали квартиру с одним парнем, чтобы было дешевле. И он практиковал йогу, различные медитации — а это была его комната. Так он тут все промедитировал, что, когда мне не спится, я, бывает, иду сюда. И просто выключаюсь.
Аня усмехнулась:
— Надо же! А ты уже не снимаешься в том сериале?
Костя тактично вышел в свою комнату и ответил уже оттуда, пока она одевалась:
— Нет, всё. Сцены со мной кончились, меня убили, «я лежу на авансцене, муха ползает по лбу»…
— Что?
— Да это из песенки! — засмеялся он. — Как раз сегодня я совершенно свободен! Репетиции в театре начнутся только с той недели… Ань, я звонил утром маме в Астрахань… насчет тебя…
Она тут же выскочила к нему:
— И что?
— Спокойствие, только спокойствие, я все расскажу, пока ты будешь завтракать. Готовить, как ты, я не умею, но не стреляйте в повара. Садись. В общем, никакая ты не Зулаева, не Айшет и не Султановна. Нашли настоящую Айшет. Ты находилась в лечебнице с ее паспортом…
— Но как?!
— А-а-а это уже вопрос другого порядка! Свой паспорт Айшет отдала тебе сама.
Аня вскрикнула от радости:
— Значит, я смогу с нею встретиться и поговорить?!
Костя серьезно и уже без улыбки глядел на нее:
— По вашему делу там ведется следствие.
— Ну что же это такое… — уныло осунулась она, поджимая губы. — Где бы я ни появилась, там сразу же начинаются какие-то неприятности… Я что, не нравлюсь аллаху?
Костя кашлянул:
— Какой аллах, Ань? Ты же не Айшет!
— Какая разница? Как будто и так непонятно. Все эти разделения на правых и неправых… чушь собачья!
— Ого! Ты решила заняться богословием?
— Не смейся! Все ваши проклятые войны происходят из-за этой чуши!
— Не все. Большинство из-за денег… в конечном итоге из-за них.
— Что за мир?!
— Вот и я часто спрашиваю себя о том же… Но жить-то надо. Мир не выбирают…
Она долго и пристально смотрела на него поверх чашки кофе, над которой легкой дымкой колыхался ароматный парок. Что-то менялось в ее темных глазах, но Костя не понимал движений ее души — чувствовал только, что Ане больно, обидно за него.
— Не надо, Ань, — попросил он, прикасаясь к ее руке. — Я не гордый, но все-таки не надо. Мы что-нибудь придумаем. Как сказал кто-то умный, человек — животное приспосабливающееся.
— Да, но только в процессе приспособления порождающее новых… Ах, да ладно! — девушка досадливо отмахнулась и встала. — У тебя где-то, кажется, был балкон… Хочу подышать.
Каштан под окнами уже совсем полысел, клумбы во дворе покоились под сугробами сырых листьев.
Костя осторожно обнял Аню со спины:
— Прохладно?
Она кивнула и благодарно приложила голову к его плечу. Он улыбнулся, глядя на выбившуюся из «хвостика» прядку черных волос. Ему хотелось погладить их пальцами, отчего-то именно волосы из этой прядки, так беззащитно они лежали на Анином плече.
— Знаешь, что я заметил, когда разглядывал твою медкарту? На титульнике сначала было что-то другое, но его намертво заклеили свежими данными. Я попытался расслоить обложку, но этот конторский клей спаял бумагу так, что это нереально.
Аня оживилась:
— А если на просвет?
— Пробовал. Не видно…
— Я боюсь одного, — прошептала она. — Что в связи со мной раскроется еще что-то очень-очень страшное…
— Ань, ну брось! Что такого страшного может раскрыться? Ты душевнобольная? Ну и что? Меня это уже не пугает. Мама официально заявляет, как врач, что все без исключения люди в той или иной мере имеют психические отклонения. Или ты считаешь, что кого-то убила во время помрачения рассудка?
— Да.
— Я уже думал об этом. Мне кажется, ты помнила бы это, хотя бы миг. И, если честно, ты не похожа на убийцу.
— А ты часто видишь настоящих убийц?
— К счастью, нет.
Она вздохнула и пожала плечами:
— Мой опыт говорит, Костя: если тебе позволено было узнать что-то страшное, то обязательно найдется и нечто пострашнее. Как говорится, не спеши увольнять проворовавшегося слугу, кто даст гарантию, что пришедший на его место не отравит тебя, чтобы прибрать к рукам все остальное?
— Я не оставлю тебя одну ни при каких обстоятельствах! — упрямо ответил Костя, обнимая ее крепче. — Если только сама не прогонишь…
— 7-
Зевак возле здания Хамовнического суда толпилось нынче так же много, как на процессе Ходорковского и Лебедева. Надо сказать, бедный фасад и допотопная входная дверь постройки никак не вязались с оплотом правосудия, и тем более нелепо было видеть у входа журналистов, невнятных пикетчиков, разрисованных девиц и ничего не понимающих бабушек с дедушками, которые свято полагали, что пришли на митинг в защиту папы Зю и его КПРФ.
Костя и Аня проскочили внутрь не замеченными. Это была Костина идея надеть на Аню белокурый парик со строгим каре и черные стрекозиные очки.
Охранники на проходной уставились на них с подозрением и Костю не пропустили, да и Анин паспорт долго вертели и разглядывали даже после того, как она сняла парик с очками.
— Я буду ждать снаружи! — крикнул Костя ей вслед. — Все будет хорошо!
Она понуро кивнула и направилась к лестнице.
Костя уже выходил, когда голова у него вдруг закружилась. Как во сне увидел он Нагафенова, на котором толпа повисла, как стая бульдогов на волке. А тот лишь встряхивал хвостом русых волос и продвигался к свободному от людей крыльцу. Журналисты висели в шлейфе, теребя шоумена вопросами мировой степени важности, на которые Василий отвечал между раздачей автографов поклонницам. Меж тем разговаривал он не со всеми, с быстротой молнии узнавая неугодных репортеров. Одному он бросил через плечо:
— Можете написать, что я согласился дать показания потому, что подсудимая на самом деле — хорошо замаскировавшийся трансвестит, а моя склонность к эпатажу известна всем, и тырым-пырым… и тырым-пырым — как там всегда пишут бездарности в вашей редакции? Одни и те же приемы, одно и то же жевание соплей! Я весь, на фиг, такой непредсказуемый! — он двинул плечами, словно собрался стряхнуть с себя рокерскую кожаную куртку.
Корреспондент не растерялся:
