– Не называй его так. – Поросячьи глазки Баррантеса опухли и покраснели. – Этот человек не твой отец.

Мокрыми от слез глазами Мерседес уставилась на деда.

– Он не твой отец, – повторил Марсель. – Не твой настоящий отец. Да разве могла эта уродливая скотина произвести на свет тебя, цыпочка моя? – Трясущейся рукой он отложил в сторону йод и высморкался. – Нет конечно. Ты родилась от более приличного человека, Мерседес. Когда-то я думал, что Эдуард станет тебе хорошим отцом. Но я жестоко ошибался. Э-эх, как я…

Он не договорил и выскочил из кухни в кладовую, где налил себе целый стакан вина и залпом выпил его, чтобы хоть как-то успокоиться.

Когда он обернулся, Мерседес уже стояла в дверном проеме и смотрела на него. Ее лицо было белым, как полотно.

– А кто мой настоящий отец? – спокойным голосом спросила она.

До Марселя начало доходить, что он сболтнул лишнее. Он покраснел и заморгал опухшими от слез глазами.

– Мой отец – Джерард Массагуэр?

Марсель кивнул. В конце концов, ребенок когда-то должен узнать правду.

Мерседес больше не чувствовала боли в руке. Она чувствовала себя оскорбленной. И изменившейся. Словно она была уже вовсе не Мерседес, а кем-то другим. Словно она уже никогда больше не будет Мерседес.

Они ей лгали. Лгали всю жизнь.

Она повернулась и побежала.

– Постой! – Марсель бросился за ней. – Тебе нельзя возвращаться! Оставайся здесь! Луиза и Мария как раз готовят гуся. С яблоками!

Но Мерседес уже выскочила на улицу; ее волосы разметались в разные стороны, будто у нее на голове был клубок извивающихся черных змей.

– О, Франческ, – горестно вздыхала этой ночью Кончита, – как ты мог это сделать?

Его голос звучал хрипло:

– Я места себе не нахожу при мысли, что она отвернется от нас и повернется к ним.

– Ну что ты, любимый, она никогда не отвернется от нас. Девочка любит тебя. Она ведь твоя дочка.

– Джерард Массагуэр богат. У него есть земля, дорогие одежды, имения. Что, если однажды он скажет Мерседес: «Я твой отец»? И что, если однажды она взглянет на Франческа Эдуарда и увидит в нем лишь деревенского кузнеца, темного, неотесанного мужика, который и читать-то едва умеет? Простого грубого мужика, который врал ей, называя себя ее отцом, хотя не имел на это никакого права?

– Она ничего не узнает.

– А если узнает? Я что, должен спокойно стоять и смотреть, когда к нам заявится Джерард Массагуэр и скажет: «Это моя дочь»?

– Нет, Франческ, нет, – жалобно проговорила Кончита, гладя его непокорные седые кудри.

– Я должен действовать иначе. Вот я сидел здесь и думал… Я должен научить девочку.

– Научить чему?

– Научить отличать хорошее от плохого.

– Ты опять за свою политику, – печально произнесла Кончита. – Франческ, ты же обещал мне, что не будешь забивать ей голову этими анархистскими идеями. Ну поимей жалость, пусть она будет обыкновенным ребенком.

– Этого не достаточно. Я не желаю, чтобы они смогли соблазнить ее своими побрякушками, Кончита. Когда ей станет известна правда, она сможет сделать выбор, основанный на логике, а не на слепых эмоциях. Выбор, основанный на политическом сознании, на чувстве справедливости, на понимании, что есть добро, а что – зло.

– В ее-то возрасте?

– Пора уже относиться к ней, как к взрослому человеку. Да она умнее любого из своих сверстников. Так что завтра же и начну.

– О, Франческ…

Встав с постели, Кончита прошла в спальню Мерседес. Девочка крепко спала. Ее лицо было бледным, черные волосы разметались по подушке. При виде вздувшегося на детской ладошке волдыря, Кончита содрогнулась. Она поняла, какие тревоги гложут душу Франческа, или, по крайней мере, думала, что поняла. Но смог бы он так же поступить со своей плотью и кровью? Она постаралась выбросить из головы этот вопрос, но он продолжал упорно сверлить ее мозг.

Когда Мерседес спала, презрительный изгиб ее губ и припухшие веки делали ее похожей на Джерарда, что страшно огорчало Кончиту.

Мерседес всхлипнула во сне. Кончита беспомощно погладила дочку по волосам. Кто знает, что творится в ее головке?

Сан-Люк

– Эй, ты!

Леонард Корнадо ткнул Мерседес в спину.

Она и Хуан Капдевила отыскали в дальнем углу школьного двора тихое местечко, где можно было уединиться от визгов и беготни ребят, устроивших возню во время большой перемены, но Леонард Корнадо и здесь их нашел.

– Оставь нас в покое. Убирайся!

– Это мое место, – заявил Леонард. – Так что сами убирайтесь.

– Я первая сюда пришла.

– Я певая сюда пишла! – кривляясь, передразнил несносный мальчишка и дернул Мерседес за волосы.

Она повернула к нему разъяренное лицо.

– Отвяжись!

– Отвали, Леонард, – пришел на помощь подружке Хуан Капдевила. Его некрасивая мышиная мордочка угрожающе придвинулась к физиономии Леонарда. – Лучше не приставай.

– А то что? – вызывающе спросил Леонард.

– А то я тебе покажу!

Леонард округлил глаза и презрительно расхохотался. Он был значительно сильнее любого из учившихся в школе мальчишек.

– Ты?! Уродливый коротышка! Да я тебя…

Он осекся и отлетел назад, получив от Хуана сильнейший удар в грудь.

– Лучше не приставай, – грозно повторил Хуан. Веснушчатое лицо Леонарда сделалось красным от злости.

– Ты мне за это заплатишь, Капдевила. Что вообще ты крутишься вокруг этой маленькой сучки? У нее папаша выкапывает из могил мертвых монахинь, а мать – шлюха.

Мерседес, как взбесившийся зверек, бросилась на обидчика, готовая разорвать его на части. Однако Леонард оказался достаточно ловким и, прежде чем она вцепилась ему в глаза, схватил ее за руки. Но ярость придала девочке столько сил, что он едва удерживал ее.

– Она хочет убить меня! – завопил Леонард. – Оттащите же ее!

Мигель и Ферран, его закадычные приятели, тут же накинулись на Мерседес.

Хуан с быстротой кошки бросился сзади на Феррана, который был значительно больше него, и принялся его душить.

Страшный удар коленом пришелся Мерседес в живот. Задохнувшись, она попятилась назад. Что-то тяжелое и твердое разбило ей нос. Голову пронзила нестерпимая боль. Все вдруг поплыло перед глазами и стало красным, в ушах раздался зловещий гул, как в топке печи в отцовской кузнице.

Беспомощная, ничего перед собой не видя, Мерседес отшатнулась в сторону. Она почувствовала, что на кого-то наткнулась, и услышала голос Леонарда Корнадо:

– Валите их на землю! Сейчас мы их проучим! Мерседес взмахнула рукой в сторону голоса. Ее ногти вонзились в чье-то лицо, и послышался вопль боли. Она попыталась лягнуть ногой, но через секунду несколько сильных рук опрокинули Мерседес на землю. Ее лицо вдавили в песок, и она почувствовала во рту его вкус. На плечо опустилась чья-то нога и так прижала к земле, что девочка уже не могла шевельнуться.

– Хотела меня убить, а? – отдуваясь, заорал Леонард. – Маленькая анархистская сука. Я тебе покажу!

На щеку Мерседес полилось что-то теплое. Во рту она ощутила отвратительный аммиачный вкус мочи.

Леонард Корнадо мочился ей на лицо.

Она бешено рванулась в сторону, но нога Леонарда снова прижала ее к земле. Его моча текла по щекам, по рукам, по спине Мерседес. А двое его дружков весело смеялись и улюлюкали.

Невыносимо. Она заставила себя терпеть. Ее время еще придет. Мочевой пузырь Леонарда постепенно опорожнялся. Мощная струя иссякла. На Мерседес упало еще несколько капель. Затем он отпустил свою жертву и, пнув ботинком, перевернул ее на спину. Его веснушчатая физиономия ухмылялась, злые глазки блестели.

– Ты только посмотри на себя, Мерседес! Самая умная ученица школы. А я только что тебе на рожу нассал! Я еще нассу на рожи твоего папаши-анархиста и твоей мамаши-шлюхи.

Мерседес лежала не шевелясь, бушевавшие в ней чувства невозможно было выразить ни словами, ни жестами. Она просто испепеляла Леонарда взглядом своих черных глаз. Она знала, что убьет его. Скоро.