Барселона

Жужжание пускового механизма. Затем два коротких выстрела. И глиняный диск разлетается на сотни осколков. Публика восторженно аплодирует.

Стрелок, молодой маркиз, переломил ружье и достал стреляную гильзу. Этим вечером стрельба у него ладилась. Он защелкнул ружье и встал наизготовку.

– Пуск!

Жужжание.

Бах. Бах.

Сидящий на балконе Джерард Массагуэр положил ногу на ногу, его руки сцеплены за головой. Мариса вместе с другими женщинами – участницами соревнований была занята тренировкой. Она уже выиграла первые два раунда и в скором времени должна была снова выйти на линию огня.

Джерард не сомневался, что этот брак будет для него удачным. Мариса была итальянкой. Ее семья имела великолепные связи: дядя – итальянский герцог, считался другом Муссолини, а многочисленные кузены занимали весьма высокое положение в фашистской иерархии. После свадьбы Джерард и Мариса собирались провести медовый месяц в Риме и Флоренции, во время которого Массагуэра должны были представить самому дуче. Он с нетерпением ждал этой встречи, считая ее огромной честью для себя. Люди могут сколько угодно смеяться над шутовскими выходками Муссолини, но он все равно великий человек. А фашизм, как фактор международной политики, укрепился надолго.

За ними было будущее. Коммунисты медленно, но уверенно уступали свои позиции по всей Европе. В Португалии, Италии, Германии они уже проиграли свои битвы. Фашизм обещал народам порядок и процветание. Он стал именно той философией, которая нужна была Европе двадцатого столетия. Он создавал неприступные бастионы против анархии.

Очень скоро фашизм придет и в Испанию. Другого выхода просто нет. Коммунизм должен быть остановлен. И, с Божьей помощью, он будет остановлен. Очень скоро.

Положив ружье на сгиб локтя, маркиз ленивой походкой побрел со стрельбища. На огневом рубеже его сменил Феликс Мартинес, тогдашний идол почитателей корриды. Когда он с напыщенным видом, в туго обтягивающих крепкий зад рейтузах, прошел на свою позицию, публика взорвалась аплодисментами. Особенно усердствовали женщины. Его лоснящиеся волосы были заплетены в покачивающуюся за спиной косичку.

Женщины любили победителей и убийц.

Мариса никогда так не возбуждалась (и так не возбуждала), как в те разы, когда Джерард брал ее силой. Например, прошлой ночью. Массагуэр опрокинул бокал, наслаждаясь вкусом и крепостью джина. Он прикрыл глаза, вспоминая, как, словно кинжал, вогнал в ее раскинувшееся на шелковых простынях тело свой член, как шептала она его имя, когда изливалось в нее его семя.

Затем Мариса поменяла положение, усевшись ему на лицо, чтобы он мог удовлетворить ее языком. Пальцами она раздвинула половые губы, подставляя то место, которое она хотела, чтобы он лизал.

А двадцать минут спустя она уже сидела за столом и беседовала с кузенами о Пуччини – щека покоится на ладошке, огромные голубые глаза чисты и невинны. Если бы она наклонилась к нему чуть ближе, они бы смогли почувствовать исходивший от нее запах его спермы.

Великолепно! Случись такое, они бы так ничего и не поняли.

Джерард испытывал ощущение глубокого удовлетворения. Даже чувствовал себя избранником богов.

Филип лежит в песках Марокко и уже никогда не сможет встать между ним и наследством. Брат всегда был предметом его беспокойства. Ведь всегда сохранялся шанс, пусть небольшой, что Филип совершит сдуру какой-нибудь героический поступок и вновь займет свое место в отцовском сердце.

В 1918 году Джерард пережил страшное разочарование, когда передал отцу те отвратительные письма, а старик так и не лишил наследства этого паршивого пидора. Конечно, скандал был грандиозный. Но отправка Филипа в армию в надежде, что она «сделает из него настоящего мужчину», была далеко не самым лучшим решением вопроса.

– Пуск! Бах. Бах.

– Отличный выстрел! – Он вежливо похлопал тореадору, затем отколол от лацкана черную ленточку.

Неподалеку, за круглым столом, сидели восемь или девять молодых женщин – все в широкополых шляпах. Со стороны казалось, они наблюдают за соревнованиями, но время от времени Джерард замечал бросаемые в его направлении взгляды из-под длинных ресниц и улавливал обрывки фраз.

«… конечно, теперь все достанется ему… его отец богат как Крез… помолвлен с Марисой де Боно… мила, не правда ли… и он такой красавчик…» Вглядевшись в собравшихся за столом повнимательнее, Джерард отметил про себя, что, по крайней мере, с тремя из них ему уже доводилось переспать. Так, три пишем, шесть в уме.

Позволив себя убить, Филип великолепно решил все проблемы, да еще и семью окружил ореолом славы. А что? Даже он, Джерард, благодаря героически погибшему брату купался в ее романтических лучах.

«…погиб… во время штыковой атаки, проявив чудеса бесстрашия и самоотверженности…»

Джерард ухмыльнулся. Какая замечательная чушь.

Это надо написать на памятнике. Даже отец поверил, по крайней мере, в большую часть этой белиберды.

А правда, как рассказал ему в душном армейском клубе после пятой рюмки коньяка один молодой циник-офицер, была не столь возвышенно-героической. Филипа поймали в полумиле от лагеря какие-то пьяные оборванцы и выпустили ему кишки. А на следующий день он, обливаясь слезами по своей мамочке, помер в военном госпитале.

Джерард сделал знак официанту, чтобы тот принес еще выпивки, обвел вокруг себя взглядом из-под тяжелых век. Смешавшиеся с публикой газетные репортеры что-то строчили в своих блокнотах и щелкали фотоаппаратами. Зрители были одеты по последней моде.

Бах. Бах.

Принесли новую порцию джина, и Джерард стал задумчиво помешивать кубики льда в бокале.

Сегодняшняя встреча с Мерседес Эдуард оказалась незаурядным событием. Он поехал посмотреть девочку из чистого любопытства, но расставался с ней потрясенным. Она была настоящим произведением искусства. Им не удастся сделать из нее обыкновенную деревенскую бабу. В ее жилах течет его кровь. Его гены сделали ее не такой, как все.

Эта поездка его чрезвычайно взволновала. Никогда еще не доводилось ему испытывать подобные чувства. Его мысли постоянно возвращались к ней. Девочка оказалась замечательно красива. У нее были пьянящие глаза. Глаза Массагуэра. Ему хотелось поцеловать эти дрожащие губки, коснуться этих волнистых волос. Если бы они были одни, он бы так и сделал.

Моя дочь.

Он взвешивал, не сказать ли Марисе, что Мерседес – его дочь. Решил не говорить. Женщины – ревнивые создания. Ей хочется подарить ему своего собственного bambini,[18] и то, что у него уже есть Мерседес, не обрадует ее.

Но он поклялся себе, что однажды сделает из нее человека. Когда она вырастет. Да, он сделает из нее человека. И горе этому тупому кузнецу, если он посмеет ему помешать. Ребенок его.

Джерард вспомнил громадные лапы Франческа и то, как он сломал руку Хосе. Опасный урод. Ну ничего, с такими людьми не так уж и трудно иметь дело. Он припомнил, как они его избивали. В другой раз эта злобная тварь уже не будет вести себя так нагло.

Он как бы невзначай уронил руку себе на ляжку и почувствовал напрягшийся под фланелью пенис. Незаметно поглаживая его, он из-под опущенных ресниц принялся следить за компанией притворно застенчивых сеньорит.

Но перед глазами стояло детское личико. Оно будет принадлежать ему. Бах. Бах.

Сан-Люк

С тех пор как Марсель Баррантес продал свой магазинчик и приобрел «Тиволи», он сильно растолстел, и теперь впереди у него выступало внушительных размеров брюшко. Сидя на кухне, он лил горькие слезы от жалости и гнева.

– Маленькая моя бедняжка, – причитал Марсель. – Вот ублюдок! Как он мог совершить такую гнусность?!

Он помазал детскую ладошку йодом, и внучка взвилась от нестерпимой боли.

– Почему папа так разозлился? – сквозь слезы проговорила она.