– Я постараюсь.

Наступила неловкая пауза. Некоторая эйфория, которую Франческ испытал после обряда венчания, теперь улетучилась без следа.

Внезапно за окном раздался страшный треск молнии. Кончита вздрогнула.

– О! – жалобно вскрикнула она. – Ненавижу грозу!

– Ты здесь в полной безопасности. Молния никогда не ударит в Сан-Люк. Это из-за монастыря. Он расположен значительно выше, и молния обязательно ударит в его колокольню. А мы находимся слишком низко.

– Правда? – Казалось, это объяснение ее не очень-то успокоило, и, когда очередная вспышка белого света возвестила о приближении раската грома, она снова вздрогнула.

– А кроме того, я установил на доме громоотвод, – добавил Франческ, как бы давая ей персональные гарантии от удара молнии. – Два метра в высоту, из толстой меди. Так что бояться тебе нечего.

Он стянул с себя промокший пиджак и повесил его на стул, поближе к огню. «И что теперь?» – подумал он. Они были, словно двое уцелевших после кораблекрушения, случайно выброшенных на необитаемый остров и обреченных жить там до конца своих дней.

– Ну, пойдем в постель?

Она молча кивнула.

– Иди первая, – сказал он. – Я приду чуть позже. Пока она раздевалась, Франческ вскипятил воды, заварил себе кофе и стал не спеша пить.

Много лет назад, когда ему еще не исполнилось и двадцати трех лет, он уже был опытным любовником и хорошо знал, как нужно обращаться с женщинами. Причем с любыми – от трепетных девственниц до видавших виды вдовушек, приходивших в его кузницу с пустяковыми заказами, исполнить которые мог якобы он один.

И вот прошло уже столько лет, с тех пор как в его постели последний раз была женщина. Он ждал этого момента, испытывая определенный страх за то, что все эти годы воздержания могут обернуться для него унизительным поражением. Но прежде всего ему следовало помнить, что он должен быть терпеливым и нежным.

Франческ решил, что дал ей уже достаточно времени, чтобы лечь, и, постучав в дверь спальни, вошел туда, держа в руке свечу. Из-под одеяла было видно только ее бледное лицо; черные волосы рассыпались по подушке. В тусклом свете блеснули ее изумрудные глаза. Он заметил, что бедняжка дрожит как осиновый лист.

– Ничего, сейчас нам будет тепло и уютно, – проговорил Франческ, словно успокаивая ребенка. Он задул свечу и начал раздеваться.

Кончита услышала, как шуршит снимаемая одежда, и изо всех сил постаралась сдержать охвативший ее какой-то животный страх. Когда Франческ лег, от прикосновения его тела она даже вздрогнула.

– Ты словно ледышка, – прошептал он и дотронулся до ее плеча. – Не бойся. Я не сделаю тебе больно.

Она закрыла глаза, почувствовав, как ей на живот легла его огромная мозолистая рука – теплая и ласковая.

– Франческ, – чуть слышно сказала Кончита. – Мне так страшно. Я просто ничего не могу с собой поделать.

Он поцеловал ее в губы, затем в лоб. Она ощутила на лице жесткие завитки его бороды.

– Просто расслабься и спокойно лежи, – шептал он. – Не надо бояться. Любовь для того и существует, чтобы давать людям радость, а не боль.

Внутренне сжавшись, она замерла, чувствуя, как его руки медленно и нежно гладят ее. Движения Франческа были уверенные и спокойные. Кончита ощутила запах его кожи, густой, теплый запах мужского тела. Сама того не замечая, она от волнения прикусила нижнюю губу. Никто еще так не ласкал ее. Нежности в ее семье были не приняты, а руки матери она уже почти забыла.

Едва прикоснувшись к ее коже, Франческ почувствовал такую уверенность в себе, словно и не было всех этих лет монашеской жизни. Возможно, именно ее робость и придавала ему силу, но он подумал, что дело в другом, в чем-то, что влекло его к ней, что он видел, чувствовал, глядя в ее глаза, дотрагиваясь до ее тела. И, познав эту тайную истину, он уже не мог ошибаться.

Его рука скользнула по холмикам ее грудей; пальцы легко коснулись шелковистой кожи; в нем загоралось пламя желания. Но он продолжал сдерживать себя, пока не почувствовал, что она начала постепенно расслабляться и ее дыхание стало более глубоким и ровным.

– Тебе хорошо? – спросил Франческ.

– Да, – прошептала она, открывая в темноте глаза. – Ты такой нежный.

– Но ты все еще боишься меня?

– Я боюсь… но не тебя. Скорее, себя.

Его ласки действовали на нее успокаивающе. Ей стало чудиться, что она будто всплывает, всплывает на поверхность из мрака, в котором блуждала. Мышцы расслабились, тело сделалось невесомым. Кончита даже слегка вздрогнула, словно во сне. Он снова поцеловал ее, и она сделала попытку ответить, чуть прижавшись своим закрытым ртом к его губам.

Франческ слегка отстранился, затем снова приблизил лицо, показывая ей, как нужно целоваться, как следует подставлять губы. Вот так. Так удобно. Удобно… и непривычно. А сколько возможных вариаций! Вот он провел языком по ее губам. Такой большой грубый мужчина, и такие осторожные, ласковые прикосновения! Почти как у ребенка…

Ее голова шла кругом. Целующихся мужчин и женщин она прежде видела только на открытках и картинках журналов. И кое-что слышала об этом от подруг. Например, французский поцелуй. Это более неприлично, чем обычный поцелуй…

Их языки соприкоснулись. Ой, грех-то какой! Но приятно, как же приятно. Просто откровение. Словно ты позволяешь чужой душе дотронуться до твоей души. Словно ты рассказываешь другому человеку о самом сокровенном, о своем внутреннем мире, где бурлит горячая кровь, где пульсирует скрытая от посторонних глаз жизнь.

Кончита почувствовала, как его рука потянулась книзу, и в смятении сжала ноги. Она уже не так боялась, просто сердце билось необычайно часто, да какое-то непонятное любопытство просыпалось в ней. Но она стеснялась. Она не хотела, чтобы он трогал ее в этом месте. Только не там!

Рука Франческа нежно гладила ее бедра; его дыхание становилось все более прерывистым. Господи, он так ее хотел! Страсть охватила его, словно лихорадка, и ему стоило немалых усилий сдерживать себя. Он медленно потянул кверху ее ночную рубашку. О! Его пальцы ощутили шелковистую мягкость волос, скользнули вниз по теплому бугорку, протиснулись дальше, осторожно пытаясь заставить ее раздвинуть ноги.

– Кончита, – прошептал Франческ, – позволь мне поласкать тебя там.

Ну когда же он собирается вводить в нее эту свою штуку? Она слегка раздвинула бедра, почувствовав при этом, как возбуждается и твердеет его член, – точно так же было и с Джерардом в тот день… нет, она не должна думать об этом.

Пальцы Франческа ласкали Кончиту. Там. Сгорая от стыда, она лежала, не смея пошевелиться. Единственным мужчиной, чьи пальцы дотрагивались до нее в этом месте, был доктор, который осматривал ее. «Боюсь, сомнений нет, сеньорита. Вы ждете ребенка». О Боже, что же он делает?

Целый сонм ужасных воспоминаний вихрем пронесся у нее в голове, сковав Кончиту безумным страхом. Франческ почувствовал ее реакцию и, проклиная себя за нетерпеливость, тут же убрал руку. Но было поздно. Она снова вся сжалась и, в отчаянии мотая головой, разрыдалась.

– Франческ, нет! Прошу тебя, не надо…

– Ну же, успокойся.

– Пожалуйста, разреши мне встать… ну хоть на минутку…

И тогда он открыл рот и произнес три слова, которые – он был в этом просто уверен – должны были обязательно тронуть ее сердце. Потому что ни одна женщина не могла остаться равнодушной к ним.

– Я люблю тебя.

Она сразу замерла. Затем он услышал тихий всхлип и понял, что Кончита продолжает плакать.

– Это правда? – глотая слезы, проговорила она. – Ты в самом деле любишь меня, Франческ?

«Прости меня, Господи, – подумал он, обнимая и прижимая ее к себе. – Если я еще и не люблю ее, то, наверное, скоро это будет правдой».

Прильнув к нему, Кончита провела рукой по его лицу, по его волосам.

– О, я тоже постараюсь тебя полюбить, – дрожащими губами произнесла она. – Я очень, очень постараюсь!

– Пожалуйста, не плачь, – просил Франческ, вытирая ее мокрые от слез щеки.