Люди в белых халатах мучили обезьян разрядами тока во время тренировок до самого последнего момента. 30 января, накануне полета, был сделан окончательный отбор. В это же время по первоначальному плану должны были выбрать и первого астронавта. На роль шимпанзе-астронавта был выбран самец, а в качестве дублера — самка. Этого самца военно-воздушные силы купили в Камеруне, в Западной Африке, восемнадцать месяцев назад — тогда ему было примерно два года. Все это время каждое животное имело свой номер. Этот самец был объектом испытаний Номер шестьдесят один. Но в день полета прессе объявили, что его зовут Хэм. Это слово было сокращением от Holloman Aerospace Medical Center.

На рассвете 31 января Номера шестьдесят один разбудили, вывели из клетки, накормили, провели медосмотр, прикрепили к нему биосенсоры и токопроводящие пластины на ступни, посадили в камеру, закрыли люк и резко уменьшили давление. Начался еще один ужасный день с этими мучителями в белых халатах. Ветеринары поместили камеру в транспортировочный фургон, и шимпанзе отправился на пусковую установку, находившуюся на морском берегу. Солнце уже взошло, и белая ракета с капсулой «Меркурия» на верхушке ярко сияла. Камеру с Номером шестьдесят один установили с помощью подъемника на портал крана, стоявшего рядом с ракетой, а потом поместили в капсулу. Вокруг собралось более сотни инженеров и специалистов НАСА: они проверяли приборы управления, а вся команда ветеринаров проверяла приборы, которые показывали пульс, дыхание и температуру тела обезьяны. Еще сотни людей из НАСА и флота растянулись на кораблях связи и ремонтных суднах по Атлантическому океану, вплоть до Бермудских островов. Это было самое важное испытание за всю историю космической программы, и каждый старался как мог.

Ракету удалось запустить только через четыре часа. Самой крупной проблемой был инвертор — устройство для предотвращения скачков напряжения в контрольной системе капсулы «Меркурия». Инвертор постоянно перегревался. Во время «паузы», как называли задержку, Крис Крафт, руководивший первым полетом обезьяны (а впоследствии и первым полетом человека), спрашивал у врачей, как шимпанзе себя чувствует, — вероятно, полагая, что столь длительное заточение заставляет животное беспокоиться. Врачи проверяли свои приборы. Обезьяна, казалось, была напрочь лишена нервов. Она спокойно лежала в камере, как в своей клетке. А почему бы и нет? Ведь для обезьяны каждый час задержки был праздником. Никаких вспышек света! Никаких ударов током! Покой… Блаженство! Ей устроили только две пятнадцатиминутные тренировки со вспышками — просто для поддержания формы. Но вообще-то это было ужасно. Пауза на целую вечность! Пусть ничто тебя не останавливает!

Когда вскоре после полудня ракету запустили, она поднялась на чуть больший угол, чем предполагалось, и шимпанзе припечатало к креслу силой 17 д, то есть в семнадцать раз больше его собственного веса и на 5 g больше, чем ожидалось. Его сердце отчаянно заколотилось, борясь с перегрузками, но шимпанзе ни на мгновение не поддался панике. Он много раз проходил это в центрифуге. И когда он не сопротивлялся, его не били разрядами тока в подошвы. В мире существовали вещи и похуже, чем перегрузки… Теперь он находился в невесомости и несся к Бермудским островам. В камере вспыхнули лампочки, и пульс обезьяны вернулся к нормальному — ну, чуть большему, чем был на земле. Все встало на свои места. Главным было избежать этих проклятых электроразрядов!.. Шимпанзе начал нажимать кнопки и дергать переключатели, словно лучший электроорганист в мире, и ни разу не пропустил сигнал… Затем автоматически включились тормозные двигатели «Меркурия», и капсула спустилась через атмосферу под тем же углом, под которым и взлетела. Еще 14,6 g врезали по Номеру шестьдесят один, и ему показалось, что глаза вылезают из орбит. Такое ощущение он тоже испытывал в центрифуге, и не раз. Были вещи и похуже, чем вылезающие из орбит глаза… Проклятые пластины на ступни, и на старт… Что же касается самого космического полета, то Номер шестьдесят один оказался бесстрашен. Закалка объекта не пропала даром, у него была снижена чувствительность.

Из-за слишком высокого угла запуска капсула промахнулась мимо запланированного места приводнения на 132 мили. И вертолету военно-морского флота понадобилось два часа, чтобы отыскать капсулу в Атлантическом океане и поднять ее на борт спасательного судна. Капсула с обезьяной внутри покачивалась на семифутовых волнах. В те места, где люк повредило ударом, стала просачиваться вода. Булькающая капсула покачивалась на волнах, словно мяч. Дольше на плаву оставаться было нельзя: просочилось уже восемьсот фунтов воды. Для обычного осторожного человека это означало бы два часа дикого ужаса. Капсулу подняли на спасательный корабль «Доннер», распечатали, вытащили камеру с обезьяной и открыли люк. Шимпанзе лежал со скрещенными на груди руками. Ему протянули яблоко; он взял его и съел с видимой нерешительностью. Эти два часа, проведенные в открытом море, на семифутовых волнах, внутри напоминавшей гроб камеры, были для обезьяны, вероятно… лучшим временем в этой стране белых халатов. Никаких голосов! Никаких электрошоков! Никаких ремней, отрезков шланга…

Среди астронавтов и всех участников проекта «Меркурий» царило огромное оживление. Теперь, казалось, Кеннеди и Визнер никак не могли помешать им осуществить хотя бы один пилотируемый полет. День «пробки из-под шампанского» был забыт.

Вечером, на следующий день после того, как Номера шестьдесят один перевезли обратно на Мыс, в ангар С, возле тренировочной капсулы «Меркурия» собралась огромная толпа репортеров и фотографов. Ветеринары вывели обезьяну из фургона. Когда толпа приблизилась и заработали фотовспышки, животное — храбрый малыш Хэм, которого теперь все знали, — пришло в ярость. Хэм оскалил зубы и начал огрызаться. Ветеринары едва сдерживали его. Это было немедленно истолковано прессой, этим Добропорядочным Джентльменом, как естественная реакция на мучительный эксперимент. Ветеринары затолкали обезьяну обратно в фургон, и там она успокоилась. Затем ее снова вывели, стараясь подвести поближе к модели капсулы «Меркурия», где телевизионщики установили камеры и ярчайшее освещение. Репортеры и фотографы опять ринулись вперед, вопя, толкаясь, ругаясь, щелкая фотовспышками, — и животное вновь озлобилось, готовое свернуть шею каждому, кто подвернется. Пресса истолковала это как проявление страха Хэма при виде капсулы, выглядевшей точно так же, как та, на которой он взлетел и перенес столь жестокий стресс.

Но стресс этот был совершенно иного рода. Шимпанзе снова оказался в клетке, где его мучили тренировками целый месяц. Два года назад его поймали в джунглях Африки и перевезли в клетке в эту проклятую пустыню в Нью-Мексико, где его терзала орава в белых халатах. И вот он снова здесь, где его мучили, а теперь еще появились новые мучители! Еще хуже, чем те, в белых халатах! Шумные! Безумные! Вопящие, рычащие, щелкающие вспышками! Проклятье…

В один из моментов этой безумной сцены позади ангара С была сделана фотография: на ней Хэм не то улыбался, не то корчил гримасу, которая на снимке вышла похожей на улыбку. Естественно, эта фотография была напечатана во всех американских газетах. Такова была реакция счастливого шимпанзе на то, что он стал первой обезьяной в открытом космосе… Глупая счастливая улыбка… Вот с каким совершенством Добропорядочный Джентльмен соблюдал приличия!

Что ж, в горной пустыне, в Эдвардсе, широко улыбался еще кое-кто — братья. Этим людям было отчего улыбаться. Теперь ситуация с проектом «Меркурий» прояснилась. Никто, даже рядовая публика, теперь не пропустит главного. Это было очевидно. Первый полет в проекте «Меркурий» — тот долгожданный первый полет новой пташки, за который боролся каждый пилот, — наконец-то совершился. А тест-пилотом была обезьяна! Первый полет совершила обезьяна! «Обученный в колледже шимпанзе!» — если выражаться, как астронавт Дик Слейтон перед Обществом летчиков-испытателей. И обезьяна действовала безукоризненно, совсем как человек, — ибо человеку нечего было делать в системе «Меркурия», разве что потыкаться в маловажные кнопки и переключатели. Любой обученный в колледже шимпанзе мог это сделать! Он не сбился с ритма. Подайте ему сигнал — и он дернет за переключатель. Говоря по правде — а правду теперь видел весь мир, — невозможно было представить, как обезьяну посылают в первый полет на Х-15. Результатом была бы только дырка в земле стоимостью в двадцать миллионов долларов и рассыпавшееся в порошок животное. Но для проекта «Меркурий» обезьяна была в самый раз. По сути… обезьяна и была астронавтом! Первым астронавтом! Возможно, в следующий полет отправится самка-дублер. Ну и пусть летит, черт побери! Она заслужила это так же, как и семь человек, — она прошла точно такую же подготовку!..И так далее, и тому подобное… Братья позволили своим пивным душам воспарить ввысь. Может быть, обезьяна отправится в Белый дом и получит медаль? Почему бы и нет? Пусть обезьяна выступит на сентябрьском собрании Общества летчиков-испытателей в Лос-Анджелесе. А что тут такого, ведь это уже сделал астронавт Дик Слейтон, который вовсе никуда не летал! Просто и смех и грех. Ведь теперь правда всплыла наружу, и никто во всем мире не будет обманут.