Вот как дело печальное было:

Вздумал свадьбу состроить сосед,

Целый день накануне варила

Кухня яства на званый обед.

Ровно в полдень сошлись, повенчали,

И невеста была весела.

Только тетки тайком замечали,

Что бледна она что-то была.

Гости все налицо, разодеты.

Время. Свадебный стынет обед...

Да невеста запряталась где-то.

Ищут, кличут,- нигде ее нет.

Вдруг мальчишка-садовник вбегает,

Босоногий, с лопатой в руке,

И, от страха дрожа, объявляет,

Что "утопла невеста в реке".-

Суматоха... Кричат во всю глотку:

"Люди, девушки, в реку, спасать!"

Кто про невод кричит, кто про лодку

И не знают, с чего им начать.

Через час наконец отыскали,

Принесли, положили на стол.

Тут записка нашлась, и в печали

Безысходной хозяин прочел:

"Вот, papa и maman, на прощанье

Вам последнее слово мое:

Я исполнила ваше желанье,

Так исполню ж теперь и свое!"

Изумлялися все чрезвычайно

И причину сыскать не могли.

И доныне та страшная тайна

Спит безмолвная в недрах земли.

Погрустили родные прилично,

И утешился скоро жених,

И, к людскому страданью привычный,

Позабыл бы давно я о них.

Но зачем же в безмолвном мечтанья,

В шуме дня и в ночной тишине,

Ты, погибшее рано созданье,

Так упорно являешься мне?

Ты лежишь на столе как живая...

На лице изумленье и страх,

И улыбка скривилась немая

На твоих побелевших губах.

И сплетаются травы речные

В волосах и в венчальном венке,

И чернеют следы роковые

На холодной, на бледной руке...

        1864

Измученный тревогою дневною,

Я лег в постель без памяти и сил,

И голос твой, носяся надо мною,

Насмешливо и резко говорил:

"Что ты глядишь так пасмурно, так мрачно?

Ты, говорят, влюблен в меня, поэт?

К моей душе, спокойной и прозрачной,

И доступа твоим мечтаньям нет.

Как чужды мне твои пустые бредни!

И что же в том, что любишь ты меня?

Не первый ты, не будешь и последний

Гореть и тлеть от этого огня!

Ты говоришь, что в шумном вихре света

Меня ты ищешь, дышишь  только мной...

И от других давно, я слышу это,

Окружена влюбленною толпой.

Я поняла души твоей мученье,

Но от тебя, поэт, не утаю:

Не жалость, нет, а только изумленье

Да тайный смех волнуют грудь мою!"

Проснулся я.- Враждебная, немая

Вокруг меня царила тишина,

И фонари мне слали, догорая,

Свой тусклый свет из дальнего окна.

Бессильною поникнув головою,

Едва дыша, я снова засыпал,

И голос твой, носяся надо мною,

Приветливо и ласково звучал:

"Люби меня, люби! Какое дело,

Когда любовь в душе заговорит,

И до того, что в прошлом наболело,

И до того, что в будущем грозит?

Моя душа уж свыклася с твоею,

Я не люблю, но мысль отрадна мне,

Что сердце есть, которым я владею,

В котором я господствую вполне.

Коснется ли меня тупая злоба,

Подкрадется ль нежданная тоска,

Я буду знать, что, верная до гроба,

Меня поддержит крепкая рука!

О, не вверяйся детскому обману,

Себя надеждой жалкой не губи:

Любить тебя я не хочу, не стану,

Но ты, поэт, люби меня, люби!"

Проснулся я.- Уж день сырой и мглистый

Глядел в окно. Твой голос вдруг затих,

Но долго он без слов, протяжный, чистый,

Как арфы звук, звенел в ушах моих.

Начало 1860-х годов

Я ждал тебя... Часы ползли уныло,

Как старые, докучные враги...

Всю ночь меня будил твой голос милый

      И  чьи-то слышались шаги...

Я ждал тебя... Прозрачен, свеж и светел,

Осенний день повеял над землей...

В немой тоске я день прекрасный встретил

      Одною жгучею слезой...

Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,

Чтоб быть с тобой,- я каждый  миг ловлю,

Что я люблю, люблю  тебя безумно...

      Как жизнь, как счастие люблю!..

        1867

Мне снился сон (то был ужасный сон!)...

Что я стою пред статуей твоею,

Как некогда стоял Пигмалион,

В тоске моля воскреснуть Галатею.

Высокое, спокойное чело

Античною сияло красотою,

Глаза смотрели кротко и светло,

И все черты дышали добротою...

Вдруг побледнел я и не мог вздохнуть

От небывалой, нестерпимой муки:

Неистово за горло и за грудь

Меня схватили мраморные руки

И начали душить меня и рвать,

Как бы дрожа от злого нетерпенья...

Я вырваться хотел и убежать,

Но, словно труп, остался без движенья...

Я изнывал, я выбился из сил,

Но, в ужасе смертельном холодея,

Измученный, я все ж тебя любил,

Я все твердил: "Воскресни, Галатея!.."

И на тебя взглянуть я мог едва

С надеждою, мольбою о пощаде...

Ни жалости, ни даже торжества

Я не прочел в твоем спокойном взгляде...

По-прежнему высокое чело

Античною сияло красотою,

Глаза смотрели кротко и светло,

И все черты дышали добротою...

Тут холод смерти в грудь мою проник,

В последний раз я прошептал: "Воскресни!.."

И вдруг в ответ на мой предсмертный крик

Раздался звук твоей веселой песни...

        1868

Мой друг, тебя томит неверная примета,

Бесплодную боязнь рассудком укроти:

    Когда твоя душа сочувствием согрета,

    Она не может горя принести!

Но видя ряд могил, о прошлых днях тоскуя,

    Дрожишь ты часто за живых,

    И гибель лучших смутно чуя,

    С двойною силой любишь их.

Так сердце матери невольно отличает

    Того из всех своих детей,

Кому грозит беда, чья радость увядает,

    Кто немощней, и жалче, и слабей...

Пусть тем, кого уж нет, не нужно сожалений,

    Но мысли не прогнать: зачем они ушли?

Увы! Ни мощный ум, ни сердца жар, ни гений

    Не созданы надолго для земли.

И только то живет без горьких опасений,

    Что пресмыкается в пыли!

1870-е годы

   (Перевод из Донаурова)

Пара гнедых, запряженных с зарею,

Тощих, голодных и грустных на вид,

Вечно бредете вы мелкой рысцою,

Вечно куда-то ваш кучер спешит.

Были когда-то и вы рысаками

И кучеров вы имели лихих,

Ваша хозяйка состарелась с вами,

          Пара гнедых!

Ваша хозяйка в старинные годы

Много имела хозяев сама,

Опытных в дом привлекала из моды,

Более нежных сводила с ума.

Таял в объятьях любовник счастливый,

Таял порой капитал у иных;

Часто стоять на конюшне могли вы,

          Пара гнедых!

Грек из Одессы и жид из Варшавы,

Юный корнет и седой генерал -

Каждый искал в ней любви и забавы

И на груди у нее засыпал.

Где же они, в какой новой богине

Ищут теперь идеалов своих?

Вы, только вы и верны ей доныне,

          Пара гнедых!

Вот отчего, запрягаясь с зарею

И голодая по нескольку дней,

Вы подвигаетесь мелкой рысцою

И возбуждаете смех у людей.

Старость, как ночь, вам и ей угрожает,

Говор толпы невозвратно затих,

И только кнут вас порою ласкает,

          Пара гнедых!

1870-е годы

 Посвящается А. И. Гончарову

            1

Когда в Москве первопрестольной

С тобой сойдемся мы вдвоем,

Уж знаю я, куда невольно

Умчит нас тройка вечерком.

Туда весь день, на прибыль зорки,

Стяжанья жаждою  полны,

Толпами лупят с Живодерки

Индейца бедные сыны.

Им чужд их предок безобразный,

И, правду надобно сказать,