— Покурили? — оторвавший его от недавних воспоминаний голос лейтенанта был негромок и вполне доброжелателен. — Я вас прекрасно понимаю. Как, возможно, и вы меня. Поэтому давайте мы сейчас не станем заниматься пустословием и рассматривать версию про высадку вражеского десанта с моря и вашу шпионскую деятельность, с которой вас, гм, ознакомил товарищ сержант (Крамарчук рефлекторно потрогал перебинтованную голову). Называть вас по званию, я простите, не стану, поскольку никакой украинской армии и в природе не существует, но извинения принесу. Но и вы должны понимать, время сейчас более чем неспокойное, тут у нас пограничная зона Южного фронта, да и все произошедшее… впрочем, вы неглупый человек, сами понимаете. А потому, давайте продолжим наш разговор.

— Давайте, — хрипло, не то, отвыкнув от табачного дыма, не то, от волнения, согласился подполковник. — Особенно, если это действительно будет разговор, — нашел в себе силы (или решимость) полушутливо интонировать он.

— Вот и хорошо, — никак не отреагировав, кивнул тот. — Рассказывайте.

— О чем? — искренне не понял Юрий. — Про наши маневры?

— А просто расскажите о себе, о своей службе. Пока вкратце. Ну, а потом и до маневров дойдем, и до их, так сказать, участников…

Неожиданно Крамарчук решился:

— Товарищ старший лейтенант государственной безопасности, прежде чем мы продолжим, разрешите мне сделать чрезвычайно важное сообщение?

Качанов, у которого от всего происходящего голова откровенно шла кругом, скорее автоматически, нежели обдуманно, кивнул головой.

— Я должен поставить вас в известность, что вся информация, которую вы сейчас получите, относится к категории высших государственных секретов, поэтому прошу по-возможности исключить любую утечку и сделать все возможное, чтобы эти сведения поступили непосредственно к товарищу Сталину или товарищу Берии. И еще, давайте я вначале письменно изложу самое главное, а потом вам же проще будет вести наш… разговор.

На самом деле, Крамарчук понимал, насколько он рискует. Но иного выхода, увы, не было. В возможностях НКВД получать нужные сведения он нисколько не сомневался, а себя несгибаемым героем, гордо плюющим в лица допрашивающих палачей, отнюдь не считал. Не Мальчиш-Кибальчиш, чай. Расколют, как миленького. И про Хрущева расскажет, и про Жукова, и про двадцатый съезд, и про пятьдесят третий год… ну и куда эта инфа попадет? Учитывая, что тот же самый Никита Сергеевич сейчас весь украинский Центральный комитет возглавляет? Минует она его? Может быть, и минует. Но, скорее всего, рано или поздно попадет к нему на стол — или от армейцев, или от своих людей в НКВД. И вот тогда ему, подполковнику Крамарчуку, уж точно не жить. Да и всем другим «перенесенцам-попаданцам» наверное, тоже. Как говорил тот же Сталин, «нет человека — нет проблемы». Вот и выходит, нужно либо тянуть время, что весьма чревато, либо направить этот «разговор» в выгодное для себя русло. Этот лейтенантик пока еще довольно молод и, похоже, не шибко искушен в делах отлова пачками вражеских шпионов, а значит, хочет, просто не может не хотеть, урвать от жизни побольше. И новые кубари на петлицы, и золотые звезды на рукав, и теплое местечко где-нибудь в московском главке, под боком у самого товарища Берии. И его задача — направить стремление Качанова в нужном направлении. Так, чтобы и живым остаться, и своих, кого сумеет, вытащить, и сведения до самого верха донести. Вот так, как говорится, не больше, но и не меньше…

— Что вы имеете в виду? — напрягся Качанов.

— Я обладаю некоторыми историческими фактами, интересными в первую очередь лично товарищам Сталину и Берии. Более того, если эти факты станут известны… — Крамарчук судорожно вздохнул, будто собираясь нырнуть в ледяную воду. Ну, вот и все, сейчас — или никогда. Если старлей не поймет его намека, все рухнет. Если поймет, есть шансы еще пожить:

— Станут известны товарищу Хрущеву, то я практически уверен, что ни мне, ни вам, товарищ старший лейтенант, не жить.

— Да что ты… вы себе позволяете?! — Качанов инстинктивно приподнялся со стула. — Какое вы имеете право…

— А такое право, — негромко ответил подполковник. — Если уж вы поверили во все происходящее, то и верьте теперь до конца. Я знаю, что будет дальше. Знаю, когда начнется война с немцами, война, в которой погибнет больше двадцати миллионов наших людей. Знаю, когда и какой ценой мы победим. Знаю, когда умрет Сталин, и когда после его смерти расстреляют, лживо обвинив в шпионской деятельности, Берию. И самое главное, я ЗНАЮ, КТО ЗА ЭТИМ СТОИТ. Вот и думайте, товарищ старший лейтенант госбезопасности, только думайте быстро. Ведь сведения уже наверняка дошли до округа и одесского парткома…

Качанов вздрогнул и тяжело рухнул на стул: не ожидал. Выглядел он, будто боксер, пропустивший увесистый удар. Несколько секунд просто сидел, тупо глядя перед собой, затем вытащил из пачки новую папиросу. Прикурил, стараясь скрыть от сидящего напротив подполковника предательскую дрожь в руках. Сделал затяжку:

— Вы можете это доказать?

Крамарчук пожал плечами:

— Если вам недостаточно всего, что вы уже видели, то задумайтесь: я ведь не предлагаю вам какую-то сомнительную сделку? Я просто прошу помочь доставить кому следует важную правительственную информацию.

— И заодно спасаете свою шкуру? — с искренней тоской в голосе осведомился тот.

— Да, — Крамарчук прекрасно понимал, что искренность его нынешних ответов напрямую связана с тем, поверит ли ему лейтенант, и упускать свой, возможно единственный шанс не собирался. — Но и не только. Еще и вашу. А в будущем, возможно, собираюсь изменить историю нашей страны (это самое «нашей страны» Качанов принял спокойно — не то, не обратил внимания, не то, как раз наоборот, понял намек) к лучшему. Собственно, вы ведь прекрасно понимаете, что решать-то все равно будут там, в Кремле, и если сочтут провокацией… ну, дальше, думаю, ясно, что с нами будет.

— Хорошо, я понял. Что вы конкретно предлагаете?..

— Для начала, я бы хотел знать, кто еще из офицеров попал сюда вместе со мной? И из моих подчиненных, и из наших, гм, иностранных «гостей»? — этот вопрос занимал Крамарчука с самого начала. Если за журналистку он особо не волновался — для оценки уровня ее исторических знаний хватило десяти минут утреннего общения, то вот кое-кто из его сослуживцев вполне мог знать то же, что и он. Потому и важно было узнать, кто из офицеров перенесся вместе с ними. Хорошо, хоть гости из штаба округа прибыть не успели, уже меньше проблем. Правда, оставались еще представители союзных миссий, но с ними можно было решить и позже: во-первых, допрашивать их сразу вряд ли станут, нужны переводчики, а во-вторых, они в подавляющем большинстве ничего об истории Союза не знают. Или знают, но в ее нынешней, многократно перевранной вариации:

— Как вы понимаете, все это тоже напрямую касается возможной утечки информации.

с. Чабанка, военный городок БС-412, штабное здание, 17 июля 1940 года

— Что ж, хорошо. Допустим. Не могли бы вы тогда вкратце изложить мне — нет, нет, пока не письменно — все известные вам наиболее важные факты? Я хочу понять… хотя бы в общих чертах.

Крамарчук кивнул и, отказавшись от предложенной папиросы, начал рассказывать. Как ни странно, ему хватило ровно двадцати минут, чтобы очень сжато, «тезисно», как любил выражаться на занятиях его ротный замполит, изложить всю историю СССР между сорок первым и девяносто первым годом. В принципе, это было не сложно: советская система образования давала неплохой базис исторических знаний, да и военно-патриотическое воспитание в те годы было на уровне. На очень высоком уровне, иногда даже слишком. Хотя теперь, по прошествии стольких лет, с этим уже можно было бы поспорить. О чем конкретно рассказывать, подполковник задумывался не слишком: стандартный школьный курс истории плюс кое-какие новые данные. 22 июня, летний крах Красной армии, рвущиеся к Москве и Киеву немцы, оборона Одессы и Крыма, Севастополь и Новороссийск, битва за столицу, Сталинград, Ржев, Курская дуга, ленд-лиз, освобождение восточной Европы и май сорок пятого. Японцы. Ядерное оружие (пока без персоналиев, пожалуй), Жуков в одесском округе, декабрь пятьдесят третьего. Арест и расстрел Берии (а вот тут можно и упомянуть кое-кого). Развенчание культа личности. Холодная война. Корея, Вьетнам, Афган. Горбачев. Перестройка (термина Качанов вполне ожидаемо не понял, пришлось пояснять), горячие точки и август девяносто первого. Занавес…