— Нет. Маша у тебя девочка умная, вижу, сама поняла. Знаешь, что я хотел? — спросил с нехорошей ухмылкой. — Соблазнить, увезти ее в Швецию, и бросить там, без средств, без документов. Тебя и жену твою раздавить, как насекомых, как клопов…. Да противно стало. Но ничего, я бы свыкся, справился. Человечек один горой за вас встал. Ты деньги-то свои вернуть хочешь? Квартиру?
Егор молчал, только настороженно смотрел на брата и чувствовал, как седеет под его ответным взглядом.
— Хочешь, естественно, — кивнул тот. — А я не против. Предлагаю сделку: ты мне дочь, я тебе пятьсот тысяч и уже не долларов, а евро. Как?
Егор схватился за телефон и, не спуская испуганного взгляда с брата, без предисловий спросил Веру:
— Где Маша?!
— Ее нет…
— Где?!
— Не кричи на меня! Я знать не знаю, где твоя дочь-эгоистка! Она ушла. Оставила записку и ушла…
Егор хлопнул трубку о стол и застонал, прикрыв глаза ладонью:
— Ты чудовище! Верни Машу, верни!! — закричал на Вадима, вскакивая.
— Сядь, — напомнил о себе Костя. Егор рухнул на стул. Схватил без разрешения его сигареты, зажигалку, закурил, дрожа от негодования:
— Что ты хочешь? — уставился на Вадима. — Говори. Любая сумма. Я соберу. Обещаю! Верни Машу. Будь ты человеком!
— Не могу, — спокойно ответил тот. — Сутки ее не видел, и где она, что, понятия не имею, да и не хочу иметь. Я вообще не о Маше говорил, о Лике.
— Зачем тебе Лика? — замер Егор: пытаясь понять, лжет тот или нет.
— Это другой вопрос. Его мы обсуждать не будем. Остановимся на первом: отдаешь Лику за пятьсот тысяч?
— Ты с ума сошел…
— Слышал. Раз пять уже сказал.
— Зачем тебе Лика? Она совсем ребенок… Она неадекватна…
- `Неадекватна'. Странно это слышать от отца. Правда, отцом-то тебя не назовешь, скорее донором.
— Не твое дело!
— А вот тут ты не прав — мое…
— Ты не посмеешь ее тронуть, ты!…
— Помолчи, — поморщился Вадим. — Противно. Говорить больше ничего не надо, мне все ясно, но я хочу, чтоб ясно было и тебе… брат. Больше всего меня шокировало твое отношение к дочери. Я понял, что Ира шантажировала тебя именно ею, незаконнорожденная девочка — единственное твое уязвимое место. Хотя ты тщательно скрывал ее рождение, даже от меня, даже от тетки. Девочке было больше года, когда ты женился на Шеховой. Говоришь, ради Ольги и Лики старался? Ложь. Плевать тебе на них было, ты сам устроиться хотел…
— Не правда!
— Почему ж о ней до сих пор никто не знает? Ты видел, что Маша угрожает ей нешуточно, но не сказал, не открыл правду. И тогда молчал, сейчас.
— А как бы я им сказал? Ничего ты не понимаешь! Я любил Ольгу! Я люблю Лику! Сколько раз я пытался к ним уйти, но…
— Вера?
Егор кивнул, отводя взгляд:
— Любая женщина может родить ребенка, но не каждая может быть хорошей матерью. Вера из таких. Она слишком холодная, замороженная. Детям плохо с ней.
— Она знала про Лику?
— Нет, я не мог сказать, она бы устроила скандал, поставила детей в известность, настроила их против меня. Потом развод… Как бы жили Маша и Ярослав?
— А как жила Лика неважно?
— Ольга была прекрасной матерью.
— Верю. Что ж, это все, что я хотел знать. Лику не ищи. У тебя не было и нет дочери под этим именем, как и у нее не было отца. Куда бы ты не обратился — толку не будет — ты никто…
— Что ты задумал?!
— Уже исполнил. Передай это своей жене, — кинул Егору два паспорта.
— Не понял?
— Не надо. Передай, жена поймет. А это подарок от твоей тещи, Аделаиды Павловны.
Перед Егором легла старая тетрадка.
— Что это? — насторожился он, не смея прикоснуться, взять ни паспорта, ни тетрадь.
- `Холодная, замороженная' Вероника, была очень пылким, чистым созданием. И безумно любила тебя. Она была прекрасным человеком, но матерью быть не могла. Я больше чем уверен, что Ира сказала ей о том, что у тебя есть дочь, и Вера решила уйти с их дороги. Она была слепа в своей любви к тебе, как я в своей любви к ее сестре. Странно, правда?
— Подожди, о чем ты говоришь?! Шехова повесилась из-за тебя, испугавшись, что все откроется!
— Это чья версия? Твоя? Хорошая. Одно `но' брат, сложи суицид и Иру — как? Вот и у меня никак оно не складывалось. И у тебя бы не сложилось, будь ты чуть внимательнее к сестрам. Ты ненавидел Ирину, а она тебя. А на Веру тебе было все равно, ты и не замечал ее, не интересовался, что она думает, что у нее в душе, в то время как ей важен был каждый твой взгляд, каждый вздох. Такие стервы как Шехова не заканчивают жизнь самоубийством, а вот такие тихие, ранимые как Вероника — легко. На кладбище лежит Вера, а Ира, та самая, что шантажировала тебя ребенком, чтоб ты помог ей избавиться от меня, сидит сейчас дома и ждет тебя. Все это время она знала о Лике. И к психологу она не зря ее определила, это так, отступление. Я, возил Лику в специалистам, и никаких патологических отклонений в ее психике они не выявили. Лика нормальна, но слишком зажата. Это последствие стресса, фобий и внушений. А кто ей внушал, что она ненормальна? Ответ сам знаешь?
Спокойный голос брата действовал на Егора самым подавляющим образом. А информация, которую он преподнес, просто раздавила. Греков-старший слушал Вадима и тупо смотрел на тетрадь, лежащую перед ним. И тихо было в голове, пусто, и хотелось закричать, завыть, только б порвать эту тишину, заполнить пустоту.
Ах, как не хотелось верить, как не хотелось знать…
— У Лики частые головные боли — последствие травмы. Она очень ранима и застенчива. Доктор посоветовал мне сменить психолога, и устроить девушке круиз — смену декораций. Можешь, не беспокоится за свою старшую дочь — она ни в чем не будет нуждаться, и болеть тоже не будет. В тетради дарственная на квартиру твоим детям в равных долях: Маше и Ярославу. Как они решат, так и будет: захотят выгнать вас — выгонят, нет — оставят. Я хотел наказать тебя и Иру, но понял, что вы уже наказаны. Друг другом. Лика помогла мне это понять. Спасла ли она тебя — вопрос, но ты должен знать, что, не зная, кто ты ей, зная, что ей Маша, она всеми силами пыталась вас спасти, помочь вам. Там же, в тетради деньги, что ты перечислял ей. Попытайся теперь прожить на них сам, может, тогда поймешь, насколько ты был щедр к родной дочери. А о младших не беспокойся, им будут перечислять ежемесячно дивиденды, конечно не 25 процентов, а десять на двоих. Деньги ты свои получишь, с вычетом комиссионных сборов процентов. Стоимости квартиры. Через год, если они тебе понадобятся. Вот, в общем и все. Я закажу тебе горячее, останься, покушай, а мы с Костей, пожалуй, пойдем. — поднялся. — Прощай брат. Передавай горячий привет моей бывшей возлюбленной, своей жене Ирочке Шеховой.
Егор даже не понял, как ушел Вадим и Костя. Он сидел и смотрел в одну точку: в ней транслировали его жизнь, все что сделал или не успел, все что хотел, к чему шел когда проторенной дорогой, когда по головам. Там были его любимые преданные и проданные в угоду пустоте, что осталась от его жизни, никчемной, проведенной в бессмысленном беге по кругу.
Ничего у него не осталось, никого.
Так ведь, и не было…
— Ты как? — спросил Костя.
— Нормально. Грустно только.
Уваров с пониманием покосился на Грекова.
— Что будет дальше?
— Не знаю — слукавил тот.
— А что делать думаешь?
— Отдыхать. С Ликой. Гулять по городу, болтать, веселиться. Жить, — открыл дверцу машины и сел.
— Все? — спросил Костя, заглядывая в салон.
— Все, — заверил Вадим.
— А что будет с Иркой Шеховой?
— Чтобы ты на месте Егора сделал?
Уваров подумал и захлопнул дверцу порше.
`Закончилась история. Да и осень закончилась' — посмотрел в небо: `Снег'.
Над городом зависла туча и сыпала первый снег на голову прохожих, на крыши и купала, на мостовые и газоны, укрывая грязь, слякоть, заменяя серые краски унылой осени белой пастелью зимы.
